— Заходи, мальчик. Я знаю — меня уже немножко предупреждали.
Витя опешил: кто же? Странно… Спросить? Нет, неловко. Он прошел вслед за Яном Яновичем в комнату.
Казалось, здесь были одни лишь шкафы: они тянулись по всем стенам, заворачивали в ниши, и даже в проем между окнами был втиснут какой-то высокий и узкий, как башня, шкаф. За стеклянными дверцами в чинном порядке выстроились прозрачные пластмассовые коробки, с четкими номерами на боку.
«Что же тут? Фотографии?» — подумал Витя.
— Это есть негативы, — перехватив его взгляд, неторопливо пояснил Ян Янович. — А вот тут, — он указал на нижние ящики, разделенные на ячейки и похожие на непомерно разросшиеся соты, — тут пленки. Учись, мальчик, раз ты есть следопыт. Порядок и аккуратность — вот что главное для следопыт.
Вите показалось, что в одном из шкафов — книги. Присмотрелся — нет. Блокноты, переплетенные в черную кожу. Массивные альбомы.
— Это есть для снимков, — пояснил Ян Янович. — И тут тоже снимки, — показал он на толстые папки, бювары и большие черные конверты, заполнявшие верхние ярусы шкафов.
«Как в музее!» — Витя, главное, старался ничего не задеть. Но шкафов было так много и сходились они под такими неожиданными углами…
— Имей на виду, мальчик, — моя коллекция еще немножко не готова. Делаю исключение только для ученик высокоуважаемого капитана Ярова. Раз ты есть следопыт — погляди, тебе должно быть интересно.
На стол перед Витей легли яркие, поблескивающие глянцем снимки.
Заяц-русак, ошалев от первого весеннего солнца, радостно скачет по полю.
На влажном морском песке чинно разгуливают чайки.
Стройный олень вскинул легкие ветвистые рога.
Овчарка, навострив уши, уставилась в аппарат мудрыми глазами.
И еще: звери, птицы, деревья, цветы…
Витя долго любовался фотографиями.
— Очень красиво. Но знаете… Меня-то больше… военные снимки…
Ян Янович насторожился.
— Вот что, мальчик. Следопыт должен заниматься фауна и флора. А война — это не есть забава. Я уже наслышан, что у тебя к ней нездоровый влечение. Да, нездоровый…
Ян Янович сердито встал.
«Конец» — понял Витя. Он тоже встал.
— Думаете, я не всерьез… А вот генерал… сразу понял…
— Генерал?
— Ну, да! Он газету показывал… И про вас тоже говорил… — очень кстати вспомнил Витя. — Что вы на сбор не пришли… И о вашем здоровье…
— Обо мне? — фотограф посмотрел недоверчиво. — Впрочем, если это есть так… — Видно, какая-то мысль пришла ему в голову, и он, ловко обходя углы, заспешил к дверям. — Если это есть так, надо поблагодарить генерала за внимание. Сейчас я позвоню. Только, пожалуйста, мальчик, без меня ничего не дотрагивай руками.
Через несколько минут Ян Янович появился в дверях с виноватым видом.
— Кажется, меня неточно информировали… Насчет вашего следопытства. Совсем неточно… — он помолчал и добавил: — А генерал был очень любезен, очень… Итак — значит, ты ищешь фото свой отец.
Ян Янович шагнул к шкафу и снял с полки блокнот. На кожаном переплете ярлычок: «Публикации в газете Энской части «Боевое знамя». Май — сентябрь 1942 г.»
«Энской части… — отметил про себя Витя. — Это он про дивизию так. Военная тайна!»
Каждая запись в блокноте открывалась датой выхода номера, а затем следовало описание снимков.
«Понедельник, 6 мая 1942 г. — Витя без труда читал крупный почерк фотографа. — Символический воин с автомат. (Натура — ефрейтор Касьянов И. С. из хозяйства Монахова.) Крупный план. 15x12. Первый полоса».
«Среда, 8 мая. Вручение посылок из Сибирь. Общий план. 8х13. Третий полоса».
«Пятница, 10 мая…»
Так неделя за неделей: понедельник, среда, пятница… Понедельник, среда, пятница… Видимо, ни один номер «Боевого знамени» не обходился без снимков младшего лейтенанта Розита.
— Ты говоришь, август… Посмотрим, пожалуйста. Ага, вот!
Всю строчку занимала запись:
«Среда, 3 августа. Сапер А. Мальцев из хозяйства Мухина. Крупный план. 15x12. Второй полоса».
— Он! — закричал Витя. — Значит, и карточку… можно?
— Натурально! Какой мы имеем нумер? Пленка двести семнадцать, кадр четырнадцать…
Распахнув нижнюю дверцу шкафа, так что она образовала подобие ступеньки, фотограф полез на самую верхнюю полку.
— Держи!
В руках у Вити оказалась большая папка, туго перевязанная шпагатом. Ян Янович развязал папку, быстро отыскал нужный конверт и вытащил из стопки два снимка величиной в тетрадочный лист.
— Для коллекции все кадры пропечатаны одним формат: тринадцать на восемнадцать.
Отец! Витя даже побледнел. Вот на этом снимке — не то, что в газете! Тут отца сразу узнаешь. Хоть и моложе он лет на двадцать, а все-таки сразу узнаешь. Вот и нос его, и рот… и даже родинка на щеке.
Но главное — глаза! Чуть прищуренные, смешливые… Незнакомые и все-таки — не чужие… Они смотрели на Витю прямо, в упор, и будто спрашивали:
«Ну, сын, узнаёшь?»
Витя торопливо спрятал снимок в портфель. Он так обрадовался, что чуть не забыл — у него ведь еще одно дело.
— Можно поглядеть… что было в газете… до самого конца августа?
Ян Янович снова раскрыл блокнот.
«Пятница, 19 августа. Разведчица Маша Трошкина. Крупный план. Понедельник, 22 августа. Прием в комсомол… Общий план… Пятница, 26 августа…»
— А двадцать четвертое, среда?.. Почему нет ничего?
— В самом деле! — Ян Янович полистал страницы: не слиплись ли? — Так не должно бывать. Других фотографов в нашей части отнюдь не состояло, а газета без снимков, это… это… как слепой дом. Без окон, без дверей. Может быть, я просто не видел того нумера, но это сильно невероятно… Очень сильно…
Витя хотел объяснить фотографу, что это не так уж невероятно, но тот, не слушая, снова окинул взглядом корешки в шкафу и снял блокнот из другого ряда. Второй блокнот был меньшего формата и гораздо истрепаннее. Наверно, его долго таскали в кармане и часто листали. Но ярлычок на переплете был совсем новенький:
«Покадровые записи снимков, август 1942 года, пленки 215–235».
«15 августа. Ефрейтор Тихонов Н. А. — для партбилета. В политотдел…»
«Старшина Кроль М. И. — для партбилета. В политотдел…»
«Сержант Гаврилов И. И. — для партбилета. В политотдел…»
Лишь изредка этот ряд повторяющихся записей нарушался более пространной заметкой.
Ян Янович перевернул еще одну страницу, и Витя сразу разглядел в правой колонке пометку: «В «Боевое знамя» на 24 августа».
— Значит, и на этот нумер я имел давать свой фото, — успокоился фотограф. — Для какого же случая оно не попало в учет? Посмотрим этих кадров.
На столе появились еще два снимка.
Сержанта-орденоносца Ян Янович узнал сразу, даже не заглядывая в блокнот.
— Это есть Емелин, до войны очень известно пел тенором в опере. Как жаль, что погиб возле самого конца войны.
Второй снимок Вите тоже был знаком по генеральской подшивке. Семеро солдат в измятых гимнастерках. Семь усталых небритых лиц.
Витя снова заглянул в блокнот. Кадр № 22… Так… Рядом — запись: «После выполнения особого задания». А в газете, кажется, было иначе? Просто: «После боевого задания». И, главное, здесь названы фамилии: «Сержант Окулов А. И., ефрейтор Кубарев В. Д. и другие». И в скобках: «Остальные отказался назвать фамилия — имя».
— Почему?
Ян Янович пожал плечами:
— Может, они есть скромные люди…
Витя записал обе фамилии и задумался.
Он ожидал большего. Чего — он и сам не знал, но все-таки большего. Непонятно, почему все же изъяли клише? И какое было ЧП? Может, об этом знали те люди… На снимках? Вот бы их спросить! Емелин погиб, но те двое… У него снова появилась надежда.
— Можно взять с собой… фотографию?
Ян Янович заглянул в конверт («так, дубликат на месте») и кивнул.
— Какие еще снимки нужны уважаемому капитану?
— Н-не знаю… То есть, я подумаю… — пробормотал Витя… — Вернее, я у него спрошу…
И, наскоро распрощавшись, исчез за дверью.
«Кто эти люди? — рассуждал он по дороге. — Живы ли они? Известны только фамилии… Две фамилии. Хотя… Когда искали М. Р., ни одной фамилии не знали…»
Глава VII
ЕФРЕЙТОР КУБАРЕВ
В четверг на последнем уроке Оля вдруг обнаружила у себя в парте записку, свернутую, как аптечный порошок:
«Сегодня в 18.30 под черепом. Г. Б.»
«Под черепом?» — у Оли брови полезли на лоб.
Но потом она засмеялась.
«Ох, Генька! Не может без штучек!»
Череп ведь у Геньки в комнате! На книжном стеллаже. Тот самый, который Генькин отец привез. Семитысячелетний.
Оля тайком скосила глаза на Витю. Тот уткнулся в учебник, но лицо какое-то растерянное.
