У него словно проклюнулись сквозь свитер колючки. И у Мака мелькнула мысль, что мальчишке подошла бы кличка Шиповник.
Вмешалась Маша:
— Книга, конечно, редкая, но кто ее купит сейчас? Кому нужен какой-то Лухманов?
— Какому-нибудь музею, — объяснил Шиповник. — Это же ценный экспонат. Ему больше ста лет. Да еще надпись, автограф называется…
— А ты знаешь, кто такой Шателен? — спросил Мак.
— Знаю, конечно. Твой брат рассказывал тогда во дворце…
— Все равно ничего не дадут в музее, — рассудила Маша. — Или предложат копейки, или схватят за шиворот: «Где взял? На кострище? А ты знаешь, что детям туда нельзя? Пошли в полицию!..»
Мальчишка не стал спорить. Кивнул:
— Это они могут… — и уперся взглядом в свои кроссовки. Потом сбивчиво спросил: — А вам… она не нужна?
Мак досадливо прошелся по «торговцу» глазами. Как бы попробовал на ощупь его полинялый свитер. От свитера пахло сигаретным дымом. Мак поморщился и проговорил хмуро и откровенно:
— Нам она, конечно, нужна. Но ты ведь, наверно, запросишь, сколько нам и не снилось…
— Да! Сколько ты хочешь за эту книгу? — деловито вмешалась Маша.
— Ну… понятия не имею… — Он поднял глаза, но смотрел не на ребят, а в сторону.
Данька вдруг проговорил, не скрывая недовольства:
— А ты «поимей понятие». И скажи.
Шиповник посмотрел в другую сторону.
— Я думал… может, тыщи три…
Крылатый Эльф умело присвистнул.
Мак уныло хмыкнул:
— Откуда у нас?
— Я думал… может, брат найдет…
— А он где найдет? Дома по сусекам наскребет? У матери зарплата меньше, чем у технички, — отрубил Мак. — А машину, чтоб печатать деньги, он еще не придумал…
А в голове прыгало: «Но нельзя же упускать книгу! Ни за что на свете! Может, позвонить Лиру? Лир, наверно, найдет деньги, но…»
Это «но» оказалось как тормоз. Как песок на ледяной горке или деревянный кубик в пищеводе. Не заскользишь, не проглотишь. Да, можно пойти к старику Лиру, и он, конечно, обрадуется известию о книге, и, скорее всего, раздобудет нужные деньги. Правда, книга сразу станет полностью его, а не общая, но это не так уж важно. Главное, что нашлась! Каждый сможет посмотреть, прикоснуться и как бы вдохнуть воздух тех давних времен. Однако «тормоз» царапал сознание: «Это не так, не то, не надо». Такую книгу можно принести старому владельцу как радостную находку, как добычу, как разгадку тайны. А как товар — нельзя. Липла к этому какая-то обида…
В те несколько секунд, когда Мак размышлял, а Маша смотрела то на него, то на мальчишку с книгой вопросительно и боязливо, Эльф потянул Даньку за рукав. Отвел на несколько шагов. Что-то зашептал ему на ухо. Данька замер. Постоял, напружинив шею и растопырив локти. Оглянулся на Мака и Машу, снова замер и вдруг закивал, словно говорил: «Да! Да! Да!»
Они вместе, плечом к плечу, подошли к мальчишке (он даже вздрогнул), и Данька сказал тонко и решительно:
— Слушай, нет у нас денег! Давай меняться!
Шиповник с книгой, кажется, не удивился.
Сразу спросил:
— На что?
— Вот! — Крылатый Эльф рывком расстегнул рубашку с гномами, сдернул с шеи медный монокуляр, который висел на шнурке. — Смотри! Это половинка бинокля. А вторая — у него… — Эльф обернулся к Даньке.
Тот уже вынул свою половинку из рюкзачка.
— Смотри, — снова сказал Эльф мальчишке. — Это морской бинокль, старинный и дорогой. Такие стоят не меньше трех тысяч, мы с папой видели в комиссионке. Будет справедливо: книга морская и он морской…
Шиповник не сказал «на фиг он мне нужен». Не сказал «ищите дурака». Он взял монокуляр у Эльфа, неторопливо, задумчиво даже, покачал в ладони. Взял у Даньки. Соединил, вставив шарнир в шарнир. Тихо спросил:
— А винт?
— Ой!.. — Элька виновато запританцовывал. — Он дома. Я сейчас сбегаю! Туда рысью, а обратно на велике! Это недолго!
— Подожди, — насупленно сказал Шиповник. Книгу он держал под мышкой, а половинки бинокля баюкал в руках, словно хотел узнать: какая тяжелее?
Все смотрели на него, ждали. У Маши было такое лицо, словно ей хотелось заплакать. Кажется, она жалела бинокль больше всех. Но не сказала ни словечка.
Шиповник вложил одну половинку в ладони Эльке, другую — Даньке.
— Не… Я не буду меняться…
— Но бинокль ведь правда морской… — жалобно сказал Данька.
— Да хоть какой! — хмыкнул Шиповник. — Я вам книгу и так отдам, без него…
Все помолчали слегка обалдело. Потом Данька прошептал:
— Даром, что ли?
Мальчишка ухмыльнулся снова:
— Хитрые какие!.. У вас найдутся сто рублей?
Как хорошо, что они не купили мороженое! Мак выхватил из кармана обе сторублевые бумажки.
— Вот! На…
— Мне одну… — недовольно разъяснил Шиповник. Взял коричневую «деньгу», а книгу сунул Маку. — Всё, сделка как на бирже, обратного хода нету… Только подожди, я гляну разок!
Он взял у Эльки монокуляр, посмотрел вдоль улицы.
Все глядели на мальчишку вопросительно и даже виновато. Очень уж непонятно все это было.
Маша неловко проговорила:
— Смотреть лучше в другую сторону. Там заречный пейзаж…
— Мне пейзаж до лампочки, — охотно отозвался Шиповник. — Мне надо прочитать вон на том киоске, работает ли он сейчас… Да, работает!
Киоск блестел зеленой пластмассой в конце квартала.
— В нем цветы продают, — по-простецки, как давним знакомым, объяснил Шиповник. — Одна роза как раз сто рублей…
Он отдал Эльке монокуляр и опять посмотрел на киоск, уже без оптики, через плечо.
Казалось, теперь можно и разойтись, но как-то неловко было. Словно пришлось бы разорвать какую-то ниточку. «Надо сказать что-то, — подумал Мак. — Но что? „Спасибо за книгу“?» Он спросил, одолев неловкость:
— Послушай, а почему ты… так?..
— Что? — опять насупился Шиповник.
— Ну… сперва «три тыщи», а потом почти задаром…
Шиповник зачем-то одернул свитер, от которого пахло никотином. Криво улыбнулся:
— Да пошутил я насчет тысяч. А книжка, она же вам нужнее…
Все опять помолчали, а неловкость не уходила. И тогда Маша задала неожиданный вопрос:
— А роза тебе зачем?
Шиповник царапнул кроссовкой асфальт, быстро обвел всех сумрачными темно-серыми глазами и ответил полушепотом:
— Для мамы…
В этом ответе была печальная непонятность. Надо бы помолчать, но Маша не устояла перед этой непонятностью, решила одолеть ее:
— А у мамы… день рожденья, да?
Шиповник скомкал в кулаке сотенную бумажку, почесал ее уголком щеку и сказал, будто про обыкновенное дело:
— Нет, это в память о ней. Она семь лет назад разбилась в самолете… — Глянул на Мака и добавил: — В том, где твой с Мирославом отец…
И сразу ясно стало, какая горечь прячется в его спокойном тоне.
«Вот это да!.. — застучало в голове у Мака. — Вот это да!.. Это опять какая-то судьба. Это всё не случайно…»
Но ведь не скажешь про судьбу. И неловко, и… будто рискуешь разбить что-то… Мак выговорил:
— Но это же случилось зимой… и братская могила далеко, в Ямщикове…
Шиповник снова посмотрел назад, через плечо.
— Не все ли равно где и когда… Я раз в году, если деньги есть, покупаю цветок и иду вон к той церкви… — Он мотнул головой. Спасская церковь, узорчатая, стройная, гордость города, поднимала белые башни и золоченые маковки в двух кварталах отсюда, над тополями, которые пока еще не успели спилить. — Там в кустах стоит крест. Когда церковь ремонтировали, под ней нашли несколько тел, неизвестно чьи. Там и похоронили…
— Это жертвы репрессий, — сказал Мак. — Мир рассказывал…
Шиповник кивнул:
— Наверно. Только без имени… А если без имени, то можно считать, будто памятник всем погибшим… Ну и вот…
Мак принял решение сразу:
— Мы тоже пойдем. Да, ребята? — И спохватился: — Если ты не против… А если не хочешь, мы потом, сами…
— Пошли… — вздохнул Шиповник. — Самолет-то был один, общий.
В киоске купили две белые розы.
Пока шагали к церкви, Мак несколько раз пытался набрать номер Мира. Тот не отвечал. Позади Спасского храма, у его пятигранной алтарной части, росли клены и сирень. Она густо цвела. Среди кустов стоял желтый лакированный крест — без всяких слов. Перед крестом зеленел плоский холмик, а рядом была врыта некрашеная скамейка. На холмике лежали несколько букетиков, но уже старые, увядшие. Было тепло и тихо. На улице шумели машины, однако их звуки жили как бы отдельно от тишины. И почти никого не было поблизости, лишь в десяти шагах на такой же скамейке устроился щетинистый дядька с пивной банкой. Дремал. На него, как по уговору, не стали смотреть.
Шиповник шагнул к холмику и первый положил розу. Взялся за крест, постоял, прикрыв глаза. Может, вспоминал какие-то слова. Мак тоже положил цветок. Чуть в сторонке от розы Шиповника. «Папа, это тебе. От меня, от Мира, от мамы… и от ребят…» И подумал: «Ох, надо же дозвониться до Мира! Тут такие дела, а он совсем свихнулся со своими гитарами…»
