Иван Николаевич достал злополучный список и бережно расправил его ладонями.
У списка этого была своя история.
В конце августа в обком комсомола пришла телеграмма из Зеленги:
«К учебному году готовы. Вызывает тревогу судьба трех учеников. Саржан Амангельды, Боря Кудрявцев, Люба Ершанова — все седьмого класса Маковской школы — до сих пор не вернулись с моря».
Эта телеграмма попала на стол к инструктору обкома комсомола Зое Курбаевой.
В обкоме Зоя работала недавно, а прежде три года была вожатой в Маковской школе.
И вот теперь, прочитав телеграмму, Зоя задумалась. Вспомнилось ей тихое утро в колхозе… Узкая, метров в полтораста, глубокая протока. Люди — кто в поле, кто в море. Пусто в селе. Двумя рядами стоят над водой рыбацкие домики, крытые светлым оцинкованным железом. С утра от жары все ставни закрыты, и кажется — домики спят, крепко зажмурив глаза. У каждого домика садик. Кое-где цветнички, кое-где ветряки, скворечники…
А внизу, у реки, вдоль берега, раскинув цепкие корни, стоят корявые ветлы с зелеными шапками кудрявой листвы. И на каждой ветле, выше роста, рукой не достанешь, болтается серый мохнатый хомут-воротник. Это сухая тина застряла во время разлива. Глянешь — и не верится: неужели так высоко поднималась вода? А теперь-то вон где!
Внизу, под берегом, двоясь в спокойной протоке, стоят смоленые лодки-бударки. Похрюкивая, бредут куда-то тучные свиньи, а на них важно сидят сытые вороны. Где-то далеко-далеко, на тоне, чуть слышно стучит трактор, выбирая урез тяжелого невода…
И вдруг на берегу, на горе, раздается звон колокольчика, и сразу утренняя тишина взрывается сотней задорных голосов. Мальчики и девочки, казахи и русские, шумной, дружной лавиной катятся с горы, обступают Зою со всех сторон, щебечут наперебой:
— Тетя Зоя!.. Зоенька!.. Зоя Павловна!
Тут, в этой веселой, пестрой стайке, и Саржан — скуластый, черноглазый. Смышленый мальчишка, только уж больно упрям и горяч. Чуть что — в кулаки. А Боря — тот и муху не обидит. Вечно он что-нибудь мастерит, вечно о чем-то мечтает. А весной заберется на верфь и стоит целый день — смотрит, как спускают на воду тяжелые рыбницы. Тут и Люба Ершанова, «капитанская дочка». С черными косичками до пояса, в яркой цветной тюбетеечке. Хохотушка и модница первая в классе, зато и ученица первая. Отец у нее капитаном на сейнере, лучший рыбак по району.
Хорошие ребятишки… Только вот почему они в море, такие малыши?
Зоя снова внимательно прочитала телеграмму и улыбнулась. «Летит время-то… Были малыши, а теперь семиклассники, и уже в море, и судьба их тревожит учителя…»
Может, что случилось с ребятами? Да нет, если бы что случилось, она бы уже знала об этом. Просто задержались на промысле… И вот теперь начнется учебный год, а они опоздают, не успеют вернуться.
«Не годится это, — решила Зоя. — И правильно сделал учитель, что прислал тревожную телеграмму».
Зоя тут же зашла к секретарю обкома, а час спустя над полями и бахчами, над островами и протоками неслась во все концы области телефонограмма:
«Срочно сообщите в обком комсомола фамилии учеников вашей школы, до сих пор не вернувшихся с моря…»
К утру толстая пачка ответных телеграмм лежала на столе. Разобравшись в них, Зоя подсчитала: сорок шесть ребят не вернулось с моря.
Тогда Зоя составила списочек, отдала машинистке, и вот теперь этот списочек, ставший важным документом, лежал на столе товарища Аристархова. Ко всем рыбацким заботам и нуждам прибавилась новая, со стороны взглянуть — небольшая нужда: вывезти полсотни людей с моря.
…Да он их тысячами вывозит каждый год и в море и с моря домой. Были случаи — в стужу, в мороз выручал Аристархов рыбаков, застрявших во льдах. Были случаи — в море на льдинах, в относе находил и спасал людей…
Но то были взрослые люди, каждый при деле, каждый сам себе голова. А тут тоже, конечно, рыбаки, неплохие работники, да ведь умишко-то пока еще детский. Им-то самим и невдомек, пожалуй, как важно вернуться в школу к сроку. А он, Аристархов, обязан понимать и понимает: первого сентября все ребята должны сесть за парты. Это закон. А нарушать советский закон никому не позволит ни народ, ни власть, ни партия…
Иван Николаевич еще раз внимательно прочитал Зоин список, посмотрел на большую карту Каспия, висевшую на стене, и подумал о том, как трудно будет ему справиться с этим делом: на четыреста километров вширь, на двести километров вдаль раскинулся Северный Каспий. И где-то там, на огромном водном просторе, на реюшках, на подчалках, на баркасах застряло полсотни ребят. Разыщи-ка их в море! А разыскать нужно. Во что бы то ни стало всех до одного разыскать и доставить в школы.
Иван Николаевич погладил бритую голову, еще раз поглядел на карту и, решительно обмакнув перо, составил радиограмму. В тот же день в десятках наушников по всему рыбному Каспию комариками запели точки и тире, а из-под карандашей радистов дружно побежали одни и те же слова:
«…Всем начальникам колонн, бригадирам, звеньевым, командирам промысловых судов, директорам пловучих заводов… срочно сообщите…»
К вечеру пришли ответы. Тринадцать ребят отправлено по домам. О четырнадцати точно известно, где они промышляют. За ними уже послали. О девятнадцати нет пока никаких сведений…
В людном Каспийском море трудно, конечно, пропасть человеку. Но затеряться можно, да так, что другой раз не скоро его и найдешь, человека-то. Может, ходит по самому бойкому месту, может, мимо пройдет, да не откликнется. Вот и ищи…
А еще хуже, если в черни забрался рыбак. В чернях тоже море кругом. Посмотришь — простор необъятный, а хуже дремучего леса. Туда ни на сейнере, ни на катере не проберешься — всюду мель да трава. А на реюшке итти — дойти-то дойдешь, да только когда дойдешь? — вот вопрос. Ветер тоже не свой брат: потянет-потянет, да и пристанет. Задует-задует, да и повернет…
Подводя эти невеселые итоги, Иван Николаевич глянул в окно на Волгу.
Снизу, с моря, весело шлепая плицами, с длинным возом груженых барж за кормой шел «Ломоносов» — самый мелкодонный из всех пароходов Каспия.
— Так, — сказал Аристархов. — Добро!..
А час спустя он уже сидел в пароходстве и спорил с начальником. Тот сначала и слушать не хотел:
— Такой пароход в черни гнать в эту пору? У меня и так хватает нарядов, рыба в море лежит, еле справляемся, а тут — эко дело, ребятишек катать.
Но Иван Николаевич не сдался. Спорить он умел крепко, если было о чем спорить.
— Ладно, бери пароход, — согласился, наконец, начальник. — Только с капитаном, чур, сам говори. Приказ я дам, только он старик тоже упрямый: не захочет и не пойдет. Силком посылать по мелям лазить — это и я не могу. А вы с ним друзья, уговоришь — твое счастье… Бери пароход.
— Пиши, — сказал Аристархов, — ты пиши, а я пойду уговаривать, у меня должность такая.
Капитан парохода «Ломоносов» Дмитрий Трофимович Дорофеев родом был из Архангельска, и хотя по Каспийскому морю плавал не первый десяток лет, попрежнему считал себя северянином и при случае любил напоминать об этом.
Смолоду в здешних местах слыл он первым красавцем и силачом. Но с годами располнел, чуть сгорбился, словно устал носить широкие плечи, и от былой красы, как он сам говорил, у него «остались одни усы, да и те сивые».
В то утро, подставив непокрытую голову палящему астраханскому солнцу, в белом кителе нараспашку, в новых калошах на босу ногу сидел он в плетеном кресле на палубе своего парохода и лакомился сухими косточками от урюка. Достав косточку из ведерка, Дмитрий Трофимович клал ее на край железного люка и, придержав двумя пальцами, легонько стукал десятикилограммовой гирей, стоявшей тут же на палубе.
За этим занятием и застал капитана Дорофеева Иван Николаевич Аристархов.
В любую погоду Аристархов носил тяжелые рыбацкие сапоги, но поступь у него была легкая и бесшумная. И откуда он подошел, капитан Дорофеев не заметил, услышал только, как заскрипел трап. И хотя с первого взгляда Дмитрий Трофимович понял, что гость пожаловал неспроста, он виду не подал и, поднявшись навстречу, широкой улыбкой встретил старого друга.
— Первому каспийскому рыбаку почет! — бодрым баском сказал Дмитрий Трофимович. — Пришел, значит, проведать старика. Ну, садись, садись, милости прошу, угощайся. Может, чайку сварганить, а то, может, закусишь с дорожки. А?
— Здоро́во, Трофимыч, не трудись, — ответил гость, вытирая голову большим клетчатым платком. — Какая там закуска в этакую жару. И чаю не хочу… А этим делом, — он выразительно посмотрел на груду косточек, — не балуюсь, зубы не те, спасибо… Я с докукой, Трофимыч, поговорить нужно. Может, в тенек куда зайдем, печет больно…
— Славно печет, — согласился капитан. — Можно, однако, и в тенек. Пойдем в салон, у меня там прохладно, — и он направился к рубке, на ходу соображая про себя, что раз уж Аристархов так прямо, без подходов, заговорил о деле, значит, что-то крепко его допекло.
