— Но ведь они с Людой совсем не дружат, — пыталась внести ясность классная руководитель. — Ума не приложу, с чего бы Даша стала подсказывать Люде…
— В том-то и дело, что они не дружат, — объясняла географичка. — Я всегда ставлю Люде «два», когда кто-то подсказывает ей в полный голос, вот Даша и старается ей насолить. Хитростью-то она не обделена…
— Лучше бы природа ей дала хоть каплю прилежания! — подхватывали остальные.
— А взять ее стишки!
— Да, кто-нибудь читал ее стишки? — спрашивали учителя друг у друга. И выходило, что никто их не читал. Все только знали, что Даша что-то сочиняет, а на переменках иногда читает одноклассникам.
— Как у нее там называется? — интересовалась первая завуч. — Вроде, у нее есть там поэма «Каракатица»?
Другие кивали.
— Это кого она там каракатицей назвала? — спрашивала географичка. — Наверное, кого-нибудь из старших!
— Как же! Они умные сейчас, — вздыхала классная руководитель. — Они все знают. А мы кто? Нас — глупых, несуразных каракатиц — слушаться не надо…
— Вот бы обсудить ее на педсовете! — загоралась вторая завуч. — Вызвать родителей, показать им тетрадку со стихами. Пусть скажет нам при всех, кто у нее там — каракатица!
— Вот вам задание, — тут же объявляла директор классному руководителю. — Тетрадь у Даши надо как-нибудь изъять. Иначе что мы будем предъявлять на педсовете ее родителям?
— Да я бы и сама хотела, — говорила классная руководитель. — Один раз чуть-чуть не отняла у нее тетрадку на уроке! Да Генка, двоечник, вдруг сзади как заверещит! Я вздрогнула, конечно, оглянулась на него. И в это время Даша схватила свою тетрадь и порвала на мелкие кусочки. Все на моих глазах. Я думала ведь вам тетрадку отнести — не получилось. Думала, вместе почитаем, а потом вызовем с родителями на педсовет. А она смотрит мне прямо в глаза и рвет свои стихи… И эта, Люда, сидит-хихикает. Понятно, девочка из трудной семьи. Хотя они ведь с Дашей даже и не дружат!
— Хочешь быть такой же? — спохватывался кто-нибудь, и все снова поворачивались к Вале.
— Как Люда…
— Нет, как Даша…
— Нет, ну, как этот! Ну, этот, который только поет… Как Миша!
— Или как…
— Нет, я не хочу быть такой! — отвечала Валя, да только никто ее не слушал.
Ей перечислялись все ее нерадивые одноклассники. И в конце концов от сравнения с кем-то из них, а пуще от криков и от клубов недовольства, шедших от окружавших ее взрослых, Валя начинала громко плакать. Простая душа, она не умела скрывать свои чувства.
Добившись столь явного раскаяния, взрослые, наконец, отпустили ее, взяв торжественное обещание, что больше подобный проступок не повторится.
Стоит ли после этого говорить, что Валя была круглой отличницей?
Каждая случайно полученная «четверка» становилась поводом для собрания очередного семейного совета. На нем Валины мама, папа, бабушка и папина сестра тетя Зоя выясняли, почему Валя не дотянула до высшей оценки. Что надо было сделать, чтобы дотянуть, и что не было сделано? Кто во всем виноват?
Валю, шаг за шагом подводили к ответу:
— Я, я во всем виновата! Но я исправлюсь, увидите…
И тогда семья начинала выяснять, что именно Вале нужно предпринять в первую очередь, а что — чуть позже. Сначала она, конечно, выучит все, что недоучила, так, что от зубов станет отскакивать. Мама как следует проверит ее. Потом Валя подойдет к учительнице и попросит обязательно спросить ее на уроке.
Валины действия намечались в семье шаг за шагом.
— Но ведь у других тоже бывают «четверки». И «тройки», и «двойки», — пыталась иногда взбунтоваться Валя. — Почему я должна учиться только на «пять»? Я что, хуже всех?
— Ты лучше всех! — отвечала родня заплаканной Вале. — Другие пусть — как хотят. У них свои родители. А ты должна быть лучше всех!
Теперь, на острове ей никто не говорил, что она лучше всех. В первый раз она оказалась без учебников и тетрадей. Раньше она должна была повторять школьный материал даже в каникулы — чтобы ничего не забыть, и чтобы за лето не испортился почерк.
Наверно, теперь он уже страшно испортился! «Ох, и попадет мне дома, — думала Валя. — Страшно даже представить, что будет, когда я вернусь обратно».
И тут же она успокаивала себя, решая, что вернуть их всех домой у Дашки в любом случае получится еще не скоро. А может, и вовсе не получится. Не зря же она выглядит такой растерянной! Будто до сих пор не поняла, как ей удалось сюда попасть — да еще и не одной, с друзьями. И как удалось заполучить младшую сестренку…
Сколько дней пройдет, пока она во всем разберется!
А значит, не стоит раньше срока ни о чем переживать.
Вы уже знаете, что Валя была отличницей.
Отличницы часто бывают непохожи на обыкновенных девочек.
Но при этом что-то в них все же остается и от обычных девочек. А самые обычные девочки совсем не любят, когда их ругают. И Валя тоже не любила.
Глава 7. Люда и старая кофта
Люда тоже не любит, когда ее ругают. А кто любит?
До острова Люда была девочкой из трудной семьи.
Об этом всегда говорили школьные учителя.
Не все ее одноклассники понимали, что значит «девочка из трудной семьи». И сама Люда этого толком не знала.
Но, глядя на нее, любой мог бы сказать, что она отличается от других детей.
Это было яснее ясного.
Ни у кого больше не было такой кофты.
Старая, вся в катышках и вытянутых нитках, эта кофта была совсем уж непонятного цвета — должно быть, оттого, что ее много раз стирали, и всякий раз стирали не дочиста.
Залатанная на рукавах и спине.
Растянутая при стирке, так, что нельзя было понять, какого она с самого начала была размера.
Не раз и не два кто-то из учителей, или школьных друзей, или соседей, или просто случайных знакомых дарил Люде новые кофты. Взглянув на Люду, вы многое бы захотели ей подарить. И кофту, может быть, в первую очередь.
Но Людина мама всегда продавала новые кофты на рынке. Она говорила, что их с Людой семья нуждается во многих разных вещах. В куда как более необходимых, чем новая кофта. А деньги, чтоб купить все эти вещи, взять было больше негде.
Но Люда никогда не замечала, чтобы вместо кофты в доме появилась какая-то другая вещь.
— Я хочу носить эту новую кофту, не продавай ее! — попросила один раз она. — Та, что ты мне дала, уже очень старая!
— Хочу! — передразнила ее мама. — А ты сама в жизни хоть копейку заработала? Или я должна тратить на тебя только то, что сама достану? Помнишь, послала тебя к магазину денег у добрых людей собрать? Так тебя сразу с милицией домой привели! Ни людей разжалобить не умеешь, ни от милиции скрыться! Помнишь, какого я от тебя стыда натерпелась? Ладно, отмазалась, сказала, что знать не знаю, отчего ты у меня на улицах побираешься! А ты — помнишь, как стояла перед милиционерами, тупица? Стоишь и молчишь! Нет, чтоб сказать, что тебя мать никуда не посылала, что ты сама надумала попрошайничать! Они тебя спрашивают, а ты стоишь и молчишь! Насилу поверили мне, что ты дурочка у меня!
Люда жалела уже, что начала разговор, от стыда ушам было жарко, как в тот раз, когда мама велела набрать на улице денег на хлеб, и она сначала не заметила наблюдавших за ней двух милиционеров. Хотелось, чтоб мама скорей перестала ее ругать, но она только входила во вкус.
— Да ты у меня и есть дурочка! — кричала она, близко наклоняясь к Люде. От мамы сильно пахло вином. — Кто же еще ты у меня есть? Ни учиться не можешь, ни деньгу для матери найти! Помнишь, как на родительском собрании мне за тебя было стыдно, а? Кто ты такая, чтобы говорить: «Хочу новую кофту»?
У Люды после того родительского собрания долго не проходили синяки на одном месте. Но вот ее мама, вспомнив о пережитом на собрании стыде, снова берется за ремень. И соседи слышат отчаянный и бесполезный крик Люды:
— Мама, не надо!
* * *
— Поверь, я тебе очень сочувствую! — раздалось в пустой комнате, когда она лежала на кровати и плакала, а мама ушла к своим друзьям поправлять подпорченное дочкой настроение. — Я очень, очень хочу тебе помочь.
— Кто ты? — спросила сквозь слезы Люда.
— Какое это сейчас имеет значение, — ответил ей голос. — Когда-нибудь я помогу тебе начать совсем другую жизнь. Но пока еще — все, что в моих силах — это сказать тебе: держись, Люда! Ты обязательно будешь счастливой. У тебя будет много друзей. Тебя все будут любить. Ты сможешь каждый день есть апельсины, бананы — и все, что захочешь. А если понадобится, ты сможешь купить себе тысячу новых кофт!
— Правда? — спросила Люда.
— Абсолютная правда, — ответил голос.
— А что, я стану королевой? — прошептала девочка.
Засыпая, она иногда думала о том, как хорошо быть королевой. Никто тебя не бьет, никто не смеет даже на тебя кричать. И никто не говорит, что ты должна носить какие-то лохмотья оттого, что в доме нечего есть.
