— Я вам утащу хоть десять штук, — вызвался Шурик, глодая корку.
Он уплёл три куска, едва дышал, однако косился на вторую половину арбуза.
— Ещё тебя не хватало у прилавка. Намялся, так унеси Тане. — Бабка положила в целлофановый мешочек краюху арбуза.
И Шурик побежал домой.
— Смотри не ополовинь дорогой.
2
Из груды мешков она выбрала самые дырявые. Володе дала два арбуза, себе взяла шесть. Остальные спрятала в кладовку.
На улице встречались люди, давали дорогу кособоко топающей бабке с горбистым мешком.
— Чем нагрузилась, Бородиниха?
— Опилками, — весело отвечала бабка.
Люди оглядывались ей вслед, видели в дырявом мешке спелые арбузы.
— Ты скажи! Вырастила! Молодец, Бородиниха!
Базар — два прилавка. За одним — пожилая женщина с ведром чёрной смородины, продавала стаканом. За другим — Хмара. Скупердяиха. Она торговала кучками бурых помидоров.
Бабушка опустила на её прилавок тяжёлый мешок.
— Посторонись, девка, — и на край прилавка сдвинула клеёнку с помидорами.
— Не командуй! Я первая пришла, — огрызнулась женщина и притянула клеёнку на прежнее место.
Бабушка опять сдвинула клеёнку. Так они несколько раз передвигали помидоры с места на место. Хмара сдалась, обозвав бабушку мешочницей.
— Торговать бы постыдилась… Ей сыновья перевод за переводом шлют. А тут тем и сыта, что соберёшь на гряде.
— Так воспитала детей, если они начхали на тебя! — выкатывая из мешка арбузы, отвечала бабушка. — Детей не хотела воспитывать, в колхозе не работаешь, и огород твой полынью зарос. Такую мелочь я бы свинье не дала, а ты людям навяливаешь.
— Язык у тебя отсохнет за напраслину! — Долгий нос Хмары сделался сизым. Она перебрала помидоры, загнивший спрятала в карман мужского пиджака. — Твои арбузы не от природы — химические арбузы твои. У людей высохла ботва. У Бородинихи — арбузы. Конечно, от уколов.
— Бабы, ша! — сказала женщина со смородиной. — Покупатели идут — городские.
На пустой улице колхоза показались двое мужчин с портфелями и молодая женщина.
— Говорят, в Лобном арбузы не родятся.
Полный мужчина, оглядывая арбузы, стучал по ним короткими пальцами, взял самый большой на руку.
— Заглянуть бы вовнутрь, — сказала молодая женщина, смочив языком сухие губы.
Другой мужчина нашёл в портфеле складной нож. Нож блеснул, и на кончике его вспыхнула сердцевина арбуза.
— Это на солнце такой яркий, в тени мутный, — пробормотала Хмара, вытеребливая из помидора хвостик.
— Ай да мамаша! — радовались мужчины. — Сколько за один?
— Ладно уж, с вас и десятки хватит…
Незнакомцы уставились на бабушку, спутница их поглатывала слюнки.
— Ну и бабка! — наконец кисло усмехнулся полный и отдал десять рублей. — Стыдно внука учить торговать, бабка.
— Кушайте на здоровье, — ответила старушка, пряча деньги под фартук.
— Глаз не сожмурила — содрала червонец, — завидовала бабушке Хмара.
— А ты ещё вякни при людях «мутный», так и полетят чахлые помидоры в канаву.
— Ша, бабы, другие покупатели идут. Учительницы.
Учительницы, молоденькие, робкие, толпились перед арбузами, осторожно трогали, похваливали.
— Берите, девушки, — засуетилась бабушка.
Она считает учительниц самыми умными, терпеливыми из всех женщин, уважает их. Четыре сына бабушки не шибко-то учились, и она хаживала по вызову в школу. Сыновья давно уже выросли, но бабушка до сих пор как встретится с учительницей, так и заробеет. И за прилавком волновалась.
Девушки посоветовались между собой и спросили, сколько стоит один арбуз, маленький. Бабушка посчитала в уме и неуверенно ответила:
— Всего пятёрку…
Девушки поникли, запоглядывали на чёрную смородину улыбчивой женщины, уходили.
— Вы торгуйтесь, — спохватилась бабушка. — Я, может, и задаром отдам. Торгуйтесь… Если пять дорого, прошу два — за большой.
Учительницы порылись в сумочках и подали бабушке рубли.
— В какой класс перешёл, мальчик? — ласково спросила у Володи одна учительница.
— В четвёртый, — за внука ответила бабушка, помогая девушкам заталкивать в сетку арбуз. — Ещё не знаю, в городе или тут пойдёт: отец рвётся в деревню, но мать не хочет… Я вот погляжу на них да возьму ребёнка к себе, пусть одни разбираются, как жить.
С реки шёл ершистый мальчуган. Увидев арбузы, свернул к прилавку. Потом явились трое с удочками; велосипедист притормозил у базара. И набралась ватага сорванцов. Сновали возле арбузов — принюхивались, норовили колупнуть ногтем. Малые приятельски заговаривали с Володей, доставали из карманов кусочки свинца, самодельные поплавки, рогатки… Старшие зазывали Володю под забор, грозили кулаками.
— Чего пристаёте к ребёнку, марш отсюда! — покрикивала на мальчишек бабушка.
Сорванцы ненадолго стихали и опять увивались вокруг Володи да арбузов.
— Напрасно стараетесь, ребятки, — была за них Хмара. — У Бородинихи зимой льда не выпросишь, а вы хотите арбуза отведать. Она-то и есть Скупердяиха. Даже родному внуку корки не даст поглодать.
Бабушка молчала, засмотрелась на безлюдную улицу, будто не слыша клевету Хмары. Та не унималась:
— Бородиниха по десятке дерёт за один арбуз и не смеётся, где уж дать за спасибо детям…
— Может, ты потравишь им свои чахлые помидоры?
Хмара заколебалась: отказать ребятам, тогда победа за Бородинихой, предложить, а вдруг и на самом деле съедят.
— У них дома этого добра навалом, — нашлась Хмара.
— Ну-ка, ребятки, хлыньте на помидоры! После и арбуза дам, — объявила бабушка и до локтей засучила рукава кофты, точно приготовилась разрезать арбуз.
Мальчишки подталкивали друг друга. Ершистый несмело подошёл к прилавку.
— Обрадовался, бес!.. — закричала Хмара. — Старуха над тобой смеётся, а ты и поверил. Кыш отсюда!
— Пожалела чахоточные помидоры! — возликовала бабушка. — Ну-ка, орлы, подходите все, подавайте ножик!
Кто-то ей протянул складышек. Она вытерла его фартуком и умеючи распластала арбуз на алые ломти с крапинками чёрных семечек. Угостила и тётку Хмару.
Арбузы продали. Бабушка пересчитала выручку, пожалела, что не получилось той суммы, какую загадала. Однако бодро заметила:
— За день управились! Светунец мой вон откуда арбузы волок и торговал исправно. Надо ему обнову купить.
И купила Володе голубую футболку с чайкой на груди. Домой шла Бородиниха устало, но гордо. Верилось ей, что вся деревня узнала про её арбузы.
Это ли не слава!
1
Иваныч — отец Лёни, Шурика и Тани — зимой охотился в тайге на зверей, летом работал колхозным пчеловодом. Он привёл Володю с отцом за село к реке, чтобы увезти их на свою пасеку.
Лодку Иваныч сделал из трёх досок грубовато, наотмашь, зато крепко и без течи. Он вынес из зарослей шиповника подвесной мотор, замасленный, облепленный комарами. Пока привинчивал мотор к лодке, Володин отец любовался разливом Жура.
Жур надвигался от зелёной сопки, слегка туманистой, то ли задымлённый кострами, то ли в росной поволоке. Под лохмами кустов взыгрывала рыба, на стремнине, выпрыгивая высоко, пламенела на солнце.
— Помнишь, Иваныч, как мы с тобой щук и сомов тягали? — тревожно спрашивал отец. — Как черёмуху ломали, черти, помнишь? Ты знаешь, Вовка, сколько рыбы в разливе! Касатки, чебаки, караси, краснопёры… А по берегам черёмуха, боярка, смородина… Теперь мы дудки вернёмся в город. Так и напишу на завод.
— Ты уж какой день пишешь заявление, — упрекнул Володя отца.
Несколько вечеров отец просидел над листком из школьной тетради. Написав: «Главному энергетику. Заявление», чертил кружочки, короткие схемы каких-то приборов, но больше не мог добавить ни одного слова.
— Надо бы сразу отрезать, да сил нету, — сознался отец. — Ты посуди, Вовка, кто я был на селе? Мальчишка! Ну, лихо на коне скакал, умел сено косить, рыбу ловить. Только и всего. На заводе я вырос. На заводе у меня, мальчишки, гордость появилась: по моему повелению станки работали, моей получки ждала мать с ребятишками. Я их кормил. На заводе выбрали меня комсоргом… — Отец засмотрелся на сучок в борту лодки..
Володя не уходил от него. Иваныч перестал греметь у мотора.
Отец погладил жёсткие волосы сына, тихо добавил:
— Без меня завод не развалится, но каково мне будет без завода… Сажусь писать заявление и вижу старичка мастера, который учил меня на электрика. Покачивает он головой, будто бы корит, и молчит… — Отец ещё думал о матери Володи, но ничего не сказал про неё. — Оставь мотор, Иваныч! — встрепенулся отец. — Давай разденемся и бродом потянем лодку.
Отвязав плоскодонку, он погнал её задом наперёд. С кормы править нельзя: там Иваныч с мотором. Упираясь ногой в поперечину, отец широко взмахивал тальниковым шестом. Давил на шест всем телом — и лодка, сбиваясь в клёкоте, рвалась из воды.
