напрямик без дороги, одежда у меня была изорвана, сапоги затерялись где-то еще в болоте, ноги кровоточили, и я каждый раз говорил себе, что дойду только до следующей ели или сосны и рухну без сил.
И все-таки мы добрались до цели. Залитая солнцем поляна, белые колокольчики ландышей, травы по пояс, свежие и сочные, а посреди поляны — дом. Он весь золотится на солнце, срубленный из необхватных сосновых бревен, с коричневыми полосами сухого мха по пазам между ними. Веселые окна с розовыми занавесками, наличники с богатой резьбой.
— Вот мы и пришли, — говорит Мишка.
Не успел он произнести эти слова, как дверь распахнулась и навстречу нам вышел очень высокий широкоплечий мужчина с гордым орлиным лицом — нос с горбинкой, густые темные брови и глубоко сидящие серые глаза. На нем были штаны из коричневой кожи и такая же куртка с блестящими пуговицами. Он улыбался.
— Здравствуйте, ребята, — сказал он. — Я рад, что наконец навестили меня.
— Здравствуйте, дядя Иван, — разом ответили мы.
Приветливым жестом он пригласил нас в дом. Поднявшись по крутым ступенькам, я вошел в светлую чистую горницу, мебель которой была покрыта такой же замысловатой резьбой, как оконные наличники.
— Располагайтесь поудобней, — пригласил нас дядя Иван.
Я присел на лавку, покрытую медвежьей шкурой. Напротив меня на стене висел целый ряд охотничьих ружей, кожаных ягдташей, охотничьих ножей и патронташей. А выше, под потолком, скалили зубы медвежьи, рысьи, волчьи и росомашьи головы — целая коллекция охотничьих трофеев.
— Красиво здесь, — прошептал я.
— Нравится тебе у меня? — с улыбкой сказал дядя Иван. — Надеюсь, ты теперь будешь почаще ко мне наведываться.
— Конечно, буду! — воскликнул я. — Если вы только позволите, дядя Иван, то я…
— Вот и хорошо, всегда буду рад. — Он ласково растрепал мне волосы. — Устали, ребята?
Я поглядел на свои израненные ноги. Дядя Иван проследил мой взгляд и нахмурился.
— Бедняжка, что же ты молчал? Но ничего, сейчас это все пройдет.
Из висевшего на стене шкафчика он достал пригоршню какого-то зелья, растер его в руках и зеленым порошком обсыпал мои ступни. В ту же минуту раны затянулись, боль исчезла, и я почувствовал такой прилив сил, что хоть в пляс пускайся.
— Теперь веришь? — шепотом проговорил Мишка. — Что я тебе говорил? Сам видишь, дядя Иван — чародей!
Тем временем на столе появилась белая скатерть, а на ней — глубокая миска, полная пшенной каши с золотистыми шкварками, поднос толсто нарезанных ломтей хлеба и целый противень дымящейся медвежатины, а рядом — горшок кофе с молоком и целая горка сахару.
— Угощайтесь, ребята, — сказал дядя Иван. — Ешьте досыта.
Я отлично знал, что хорошо воспитанный мальчик не должен набрасываться на угощение, но воспитан я, видимо, был неважно, ну просто совсем плохо, потому что я именно набросился на расставленные яства, хватая мясо, кашу, и, давясь, запивал все это кофе, умудряясь при этом заталкивать в рот огромные куски хлеба.
Мишка ел не так торопливо, с достоинством, как и полагается человеку, которому не впервой принимать участие в подобном пиршестве.
Он поглядывал на меня с укоризной, но я старался не замечать его взглядов — у меня просто не было времени задумываться над своим поведением.
Дядя Иван вышел из избы, решив, по-видимому, не смущать нас своим присутствием.
И вот наконец наступил драматический момент: еда на столе не убывала, а я не мог заставить себя проглотить ни крошки. Я смотрел на кашу, на хлеб, сахар, мясо, трогал аппетитные ломти хлеба, даже подносил их ко рту, но снова клал на стол — у меня внутри просто не оставалось свободного места.
— Послушай, — прошептал я Мишке, — а что, если я припрячу в карман немножко хлеба или сахара… а?
— Не смей! — сурово одернул меня Мишка.
— Но почему? Дядя Иван ничего не узнает. А я немного дал бы родителям…
— Не смей! — повторил Мишка. — Тогда он ни за что не пустит тебя к себе.
— Так ведь он ничего не будет знать…
— Ты что — совсем дурак? Дядя Иван знает все. От него ничего не скроется. Сказано ведь тебе, что он — самый настоящий волшебник.
— А если он волшебник, то, может, спросим у него, когда закончится война.
— Спроси…
Дядя Иван снова вошел в комнату и поставил на стол блюдо с нарезанным пирогом.
— Кушайте, — сказал он. — Почему вы ничего не едите?
— Мы больше не можем, — ответил за двоих Мишка. — Честное слово, дядя Иван. Мы наелись уже досыта, до отвала.
Дядя Иван присел на лавку и, достав из кармана трубку, принялся набивать ее табаком. А потом закурил, и изба наполнилась запахом, ничуть не похожим на запах махорки, которую курил мой отец. У махорки той был такой запах, что нам с матерью приходилось выходить из дома, если отцу хотелось покурить, а усталость не позволяла выйти на улицу. Тут же клубы голубого дыма пахли вином и медом.
— Дядя Иван… — робко обратился я.
— Что тебе? Говори.
— Дядя Иван, а когда война закончится?
Дядя Иван улыбнулся. А может быть, мне только показалось, что он улыбнулся, перемещая трубку из одного угла рта в другой.
— Не долго осталось ждать, — отозвался он наконец.
— А кто победит?
Теперь он уже явно улыбнулся, и улыбка эта была спокойной и даже чуть насмешливой.
— А ты сам не знаешь?
— Я думаю, что…
— И правильно думаешь, — прервал он меня. — Конечно же, победят наши. Они разобьют фашистов вдребезги.
— И я вернусь в Польшу? Поеду в Варшаву?
— Само собой разумеется.
— И… будет много еды?
— Еды будет сколько захочется, мой мальчик.
Дядя Иван поднялся с лавки, мы тоже встали из-за стола. Он серьезно пожал нам руки, сильно, как взрослым.
— Будьте здоровы, — сказал он на прощание. — Заходите, как только услышите сигнал. До свидания.
Я с грустью поглядел на заставленный блюдами стол и представил себе здесь, рядом с собой, маму с папой. Но нашел в себе силы
