— Работа звена зависит не от одного вожатого. Я предлагал ребятам пойти в кино на «Белеет парус одинокий», а они не захотели.
Снова поднялся шум. Оказалось, все, кроме Андрея, видели эту картину, и не по одному разу, потому и отказались итти. А когда ребята пошли смотреть «Клятву Тимура», Андрей не пошёл, потому что он как раз уже видел её.
— В общем, надо другого вожатого, — заключает Лабутин.
После краткой заминки слово взял молчавший до сих пор Румянцев.
— Я предлагаю оставить Морозова вожатым, — совершенно неожиданно заявляет он. — Ведь мы говорим ему всё это в первый раз.
— Как так — в первый раз?
— Ну, каждый в отдельности, может, и говорил. А как следует, все вместе не говорили. Вот теперь мы ему всё сказали, и пускай он теперь знает. Пускай остаётся вожатым и хорошо работает. А если не будет хорошо работать, тогда выберем другого, — закончил Володя, обводя товарищей доверчивым взглядом.
Конечно, опять поднялся спор. Лабутин и Лукарев — решительно против. Даже Ваня, Ваня, который всегда готов ждать от товарищей только хорошего, заявляет категорически:
— Ерунда это, все равно никакого толку не будет!
И тут неожиданно и негромко говорит Вася Воробейко:
— Что же, он совсем не человек, что ли?
И Коля Савенков поддерживает:
— Пускай покажет, на что годен. Посмотрим. Выбрать другого всегда успеем.
Голосуют. Голоса разделяются: четыре за то, чтобы выбрать другого, шесть за то, чтобы Морозова оставить. Надо сказать правду: не очень солидное и почётное большинство, но всё-таки большинство. И тут, ко всеобщему удивлению, Саша Воробейко, только что голосовавший против Андрея, трёт лоб, что-то соображая, и миролюбиво говорит:
— Что ж, ладно. Пускай работает. — И, обернувшись к Морозову, нравоучительно добавляет: — Ты не обижайся, тебе говорят не со зла, а для твоей же пользы.
У Андрея лицо совсем красное, губы сжаты плотнее обычного, но голос уже звучит почти ровно.
— Давайте составим план работы, — говорит он. — Предлагайте.
…Задержавшись немного, мы выходим из школы вдвоём с Лёвой.
— Лёва, — говорю я ему, — вы подумайте только: Саша Воробейко поучает Андрея Морозова! Согласитесь, год назад мы никак не могли бы подумать, что возможна такая вещь.
— А понял Андрей хоть что-нибудь? — задумчиво говорит Лёва.
— Не всё… но кое-что, несомненно, понял!
Сочинения на вольную тему
На уроке русского языка я говорю ребятам:
— Сегодня я принесла ваши сочинения на вольную тему. Есть сочинения: «На каникулах», «В лес за грибами». Одни вспоминали лето, другие — зимние каникулы. Есть сочинения о лыжном походе, о футбольном матче, о любимых книгах. Но сейчас я хочу прочитать вам два сочинения на одну и ту же тему — о нашем детском доме. Вот первое. Слушайте:
«Один раз мы поехали в Болшевский детский дом, и потом стали ездить туда часто. Мы подружились с ребятами, хотя они и маленькие. Они все круглые сироты, у них нет ни отца, ни матери. Нам Марина Николаевна не разрешила ни о чём их спрашивать, чтоб они не вспоминали про своё горе. Мы и не спрашиваем ни о чём, но иногда и так видно. У Толи Попова на руке написан номер, который ему дали в фашистском лагере. Номер голубой, и эта краска не смывается. Тут спрашивать нечего, всё сам понимаешь. Ещё я хочу рассказать про Соню Смирнову и Женю Смирнова. Они брат и сестра. Соне пять лет, а Жене — десять. Они живут в детском доме очень давно, у них тоже нет ни отца, ни матери. Они очень ко всем привыкли, а Соня говорит Людмиле Ивановне «мама». Я учил Соню узнавать буквы, но она ещё маленькая. Она про букву «о» говорит: «Это мячик», а про букву «е» — «сломанный мячик», Женя её любит и никогда не обижает. Он учится в третьем классе.
И вот приехала в детский дом одна женщина и говорит: «Я хочу взять на воспитание ребёнка». И стала просить, чтобы ей дали Соню, и говорит: «Дайте мне эту девочку, ей у меня будет хорошо». А Женя заплакал и закричал: «Не дам, не дам! Поперёк лягу, а не дам! Всё равно ей нигде лучше не будет!» Но эта женщина очень просила, и все боялись, что Людмила Ивановна отдаст Соню. Но она не отдала, и все были рады. По-моему, очень хорошо и правильно Людмила Ивановна сделала, что не отдала. Там твой дом, где тебя любят и жалеют. Незачем Соне уходить, если её в детском доме любят и жалеют и у неё там брат».
Дочитав до конца, я чуть помедлила, потом сказала:
— Теперь слушайте второе сочинение:
«Наш подшефный детдом помещается в прекрасной, просторной даче, она принадлежала когда-то богатому купцу. Пятьдесят детей — девочек и мальчиков — живут там, окружённые любовью и лаской. О них заботятся и воспитатели, и заведующая, и окрестные колхозы, снабжающие детей одеждой и пищей. Детский дом расположен в красивой местности, в густом лесу. Старшие дети ходят в школу, а малыши с утра бегут гулять, и целый день в лесу слышится их звонкий, весёлый смех. Ребята из нашего класса устроили детям прекрасную ледяную гору. Кроме того, мы приготовили им подарки, которые их очень порадовали.
В детском доме царят чистота и порядок. Кровати покрыты белоснежными одеялами, на окнах цветы, на стенах висят картины. В зале стоит пианино, а в шкафах много интересных детских книг. Дети любят рисовать, для этого у них есть цветные карандаши и краски. По вечерам и в свободные часы воспитатели читают детям вслух, и слушать чтение — их любимое занятие. Когда мы приезжаем, мы тоже читаем детям вслух. Особенно им нравится повесть о «Золотом ключике» Алексея Толстого».
Снова чуть помолчав, я спросила:
— Как, по-вашему, какое сочинение лучше?
— Первое! — раздался дружный хор голосов.
— Почему?
На это уже не так просто было ответить хором. После короткого молчания Гай сказал:
— Видно, что тот, кто писал первое сочинение, часто бывает в Болшеве и любит ребят. А второе… оно сухое…
— Оно гладкое, но скучноватое, — поддержал Борис.
Я оглядела класс. Саша Воробейко сиял, губы его неудержимо расплывались в счастливейшей улыбке. Вася был ошеломлён и не верил своим ушам.
— А кто написал? — спросил Дима.
— Первое сочинение написал Вася, — сказала я. — Второе — Андрей. За первое я поставила «четыре», потому что в нём две ошибки, но оно сердечное и тёплое. Андрею я поставила «пять», у него нет ошибок и написано очень чисто. Но его сочинение мне нравится гораздо меньше. Я согласна с Сашей и с Борисом: это сочинение равнодушное. Хорошо, когда человек умеет писать красивые, правильные слова, но этого мало. Те же гладкие, красивые, правильные слова можно написать о любом детском доме, и никто в нём не узнает нашего, болшевского, дома, наших малышей. А в сочинении Васи мы узнали болшевских детей, увидели, как они живут, почувствовали, что Вася их любит, и это очень хорошо.
На перемене Саша Воробейко шумно ликовал:
— Васька-то! Васька-то! А? — повторял он и в знак поощрения увесисто хлопал брата по спине.
Сам Вася был не столько обрадован, сколько удивлён.
— Очень хорошо написано, — сказал ему Дима. — Знаешь, мы попросим Марину Николаевну дать нам твоё сочинение для газеты.
— Вот это правильно! — воскликнул Валя. — Я уже давно считаю, что мы должны подробно освещать в печати жизнь детского дома.
— Уж ты скажешь: «освещать в печати»! — покачал головой Рябинин. — И когда ты научишься выражаться, как люди?
Но слова эти прозвучали вполне добродушно, и когда Валя поправился: «Нет, правда, у Васи получилась очень хорошая заметка», все дружно согласились с ним.
— Андрюша, — спросила я Морозова после уроков, — ты понимаешь, почему твоё сочинение понравилось ребятам меньше, чем Васино?
— Понимаю, — ответил он, глядя в сторону.
«Не всё, но кое-что ты, конечно, понял!» снова подумала я.
Так мы и жили — день за днём, неделя за неделей, — время бежало, мы не успевали оглянуться…
В марте было получено письмо от Анатолия Александровича.
«Дорогие мои друзья! — писал он. — Сегодня я подал рапорт командиру корабля. Не знаю, какой будет ответ, но думаю, что он не откажет. Если будет «добро» (разрешение на отпуск), я напишу вам, а при выезде дам телеграмму — хорошо?»
Ещё бы не хорошо! Это письмо принесло в наш класс новую радость. Никто из ребят ни на минуту не усомнился: этот незнакомый человек из далёкого Северного края непременно найдёт время, чтобы приехать и повидаться с ними.
«Чужой», «незнакомый» — эти слова, в сущности, давно уже были неприменимы к Анатолию Александровичу: он стал своим — в самом глубоком, самом истинном значении этого слова.
Мы порешили сразу после экзаменов отправиться в двухдневный поход. Людмила Ивановна, которой теперь становились известны все наши дела и планы, сказала, что если наш маршрут пройдёт через Болшево, мы можем рассчитывать на ночлег в одном из флигелей детского дома. Это решило дело. Мы тщательно изучали карту Подмосковья и выучили назубок путь от Мытищ до Болшева.
