— Сорок пять лет.
— Жить бы да жить! Тоже война виновата — тревоги, лишения. Бывают бомбы, что убивают прямо, а бывают замедленного действия…
Сидевшие рядом с Шульгиным подвинулись, чтобы Костя мог сесть.
— А как вы, товарищ капитан?.. — Костя запнулся, не решаясь спросить. — Николай Андреевич, как ваши?
— Уцелели, Костя. Такое счастье! Ведь могли бы тоже в манштейновских душегубках… Стойте! — вдруг перебил он сам себя. — Эти черные глазищи я где-то видел!
Светлана подошла, протягивая руку:
— Я вас сразу узнала, только не сразу сообразила, что это вы, потому что вы не в военном.
— Нет, нет, не подсказывайте мне… Погоди, Костя, сам вспомню!
Он внимательно разглядывал Светлану, потом повернулся к Косте — и к Светлане опять.
Косте было известно, как гордился капитан Шульгин своей памятью на лица — всех бойцов в батальоне знал по именам.
Но ведь то солдаты в батальоне… а маленькая девочка… Сколько таких заброшенных ребят пришлось увидеть за четыре года войны! Неужели вспомнит?
— Наташа… Надя… — Шульгин быстро поправился: — Светлана, вот ты кто! Я же сам тебя с ним в Москву отправлял, ты же мне письма из детского дома писала — уж извини, что редко отвечал, все, знаешь, как-то недосуг. Так вот она какая стала, Светлана! — Он разглядывал девочку с явным одобрением. — Давай-ка я тебя сюда в лобик поцелую… ничего? Разрешается? Ведь ты как раз, я думаю, моей дочке ровесница? Ничего, что я тебя на «ты»? Или… неудобно это?
— Обязательно на «ты», — сказала Светлана. — Как я рада… как я рада, что вы вашу беленькую Галю нашли! Я очень часто о вас думала и о ней… У меня подруга школьная — тоже Галя и тоже беленькая.
— Так ты даже помнишь, как мою дочку зовут? А знаешь, Светлана, хоть и черненькая ты — чернее нельзя, а правильно все-таки тебя Светланой назвали: подходящее имя.
Они уже подъезжали к Москве. Костя стал снимать чемоданы с верхней полки.
— Так вот, друзья, — сказал Шульгин, — теперь, надеюсь, будем писать друг другу…
Хотелось бы еще спросить Костю… Ведь не зря же оговорился: помнил, что была какая-то Наташа или Надя… Так и не спросил. Кто их знает, эту молодежь, — спросишь, да невпопад!
Распрощавшись с ним, Светлана и Костя решили сначала зайти в общежитие и оставить там Светланин чемодан. Оттуда Костя один должен был поехать на вокзал взять билет и сдать свои вещи на хранение. До поезда оставалось еще много времени, можно встретиться где-нибудь в сквере или около станции метро и походить по городу, подальше от вокзальной суеты.
Светлана, войдя в комнату первая, должно быть, уже успела что-то шепнуть своим подругам. Веселая болтовня сразу оборвалась, Костя увидел серьезные и даже огорченные лица. Кажется, мама бывала здесь. Во всяком случае, Светланины подруги знали о ней.
Когда четверо живут в одной комнате, нужно уметь не мешать друг другу. Поздоровавшись с Костей, девочки отошли — каждая в свой уголок.
Костя привык к строгому порядку военного общежития. Здесь было другое, что-то уютное, девичье: цветок на окне, вышитые салфетки на тумбочках, пестрое платье, брошенное на стул.
— Как же мы с тобой уговоримся?
— Может быть, на бульваре?.. — сказала Светлана. — Или знаете что? Я зайду к Рогачевым и посижу у них. Вам будет ближе от метро, и телефон у них есть.
— Какие Рогачевы?
— Слава и Олечка. Помните, в детском доме?..
Когда четверо живут в одной комнате, нужно уметь помогать друг другу. Проводив Костю до конца коридора, Светлана села на свою кровать и заплакала. Сейчас же три девочки, незаметно притихшие каждая в своем уголке, оказались тут, рядом, совсем близко. Одна раскрыла Светланин чемодан и бесшумно раскладывала вещи по своим местам. Другая наливала воду из графина, а третья просто села к Светлане на кровать, чтобы можно было уткнуться лицом в ее плечо.
Хорошо, что Костя живет в общежитии. Должно быть, совсем иначе, как-нибудь по-своему, по-мужски, но помогут!
— Девочки, так я пойду.
Ей захотелось сначала зайти в детский дом. Зинаида Львовна бывала там, Наталья Николаевна ее знала.
У ворот стоял грузовик, привез молоденькие деревья без листьев — ребята будут сажать в саду.
С каждым годом детский дом становился немножко меньше, а ребята в детском доме становились немножко больше.
Когда бываешь вот так, изредка, это особенно заметно. Ребята меняются с каждым годом — не только потому, что растут. Разве такие они были в сорок четвертом году? Как молоденькие деревца, вырванные с корнями и пересаженные на другое место, они хорошо принялись и цветут, радуясь жизни. Потому что уход, потому что заботятся о них.
А вот есть люди, которые считают, что из этих ребят половина, может быть даже три четверти, — лишние на земле, что они не нужны, что их нужно уничтожить, что это хорошо, когда кто-нибудь умирает!..
Ребята сказали, что Наталья Николаевна у себя. Светлана прошла мимо аккуратных ямок, приготовленных для молодых саженцев, и взбежала на крыльцо с другой стороны дома — в квартиру Натальи Николаевны был отдельный ход.
Тихая-тихая комната. Над столом — фотография. Это все, что осталось Наталье Николаевне от ее семьи.
Наталья Николаевна уже привыкла, что ее воспитанники приходят к ней не только в традиционный день встречи, а и в другие дни — поделиться радостью или печалью…
Она проводила Светлану до ворот.
Несколько деревьев уже стояли в ямках. Ребята притаптывали землю вокруг них и начинали поливать. Сейчас напьются корешки, а ветки тянутся к солнцу — им хочется расцвести весной.
Оля и Славик встретили Светлану, как всегда, с шумной радостью, но сразу притихли, когда узнали, почему она пришла к ним сегодня.
Светлана присела у маленького письменного стола, на котором с одной стороны стопочкой лежали Олины тетради и учебники, а с другой — Славины.
Хорошо бы позвонить Алле. Только рано еще, она на лекциях.
Когда стали дружить, хотелось обо всем, что волнует, ей рассказать. Теперь можно и не говорить, просто помолчать вместе — Алла и так поймет.
Оля хозяйственно взглянула на часы, повязалась фартуком и ушла на кухню.
Скоро вернулся со службы ее отец. Потом Славка опять выбежал в переднюю — открыть дверь, и сообщил достаточно громко, чтобы Костя мог слышать:
— Светлана, твой лейтенант пришел!
— Это вас так ребята в детском доме называли, — смущенно пояснила Светлана.
Костя посидел минут десять. Светлана чувствовала, что ему нравятся ее друзья.
— Хорошо они живут, — сказал он уже на улице. — Ребятишки хорошие. Большие стали.
— Да, Олечка трогательно заботится об отце.
— И совсем не так сильно у него лицо… помнишь, ты рассказывала.
— Так ведь… больше трех лет прошло. Тогда он прямо из госпиталя. И потом… Костя, он теперь совсем другой, у него тогда такое страшное-страшное напряжение в лице было!
Время сгладило шрамы, но шрамы видны. Они напоминают о войне…
— Костя, давайте здесь перейдем.
Костя взял ее под руку. Они и прежде ходили так. Только все-таки не совсем так: или Светлана по-детски цеплялась за его руку, или Костя поддерживал ее под локоть с немного насмешливой, подчеркнутой внимательностью. Сейчас он взял совсем по-другому — серьезно и бережно, как мог бы взять под руку сестру.
— Напрасно мы идем. Нужно бы у них посидеть — ты такая усталая.
— Нет, нет, мне даже хочется на воздух.
Они перешли через улицу. Отсюда была видна Москва-река и темные арки моста, будто нарисованные уверенной рукой. Распахнулось окно на втором этаже, и вырвалась на улицу песня:
…Не нужен мне берег турецкий,
И Африка мне не нужна!
Молодой мужской голос пел то задумчиво, то весело, с какой-то неиссякаемой бодростью. Бывают песни — их просто слышишь, а не слушаешь, слова проходят мимо. А в других каждое слово затрагивает твои мысли…
…Пускай утопал я в болотах,
Пускай замерзал я на льду,
Но если ты скажешь мне снова,
Я снова все это пройду…
Костя замедлил шаг — он тоже слушает.
— Люблю эту песню, — сказала Светлана.
— Я тоже.
…А я остаюся с тобою,
Родная моя сторона!
Не нужно мне солнце чужое,
Чужая земля не нужна!
Они дослушали песню до конца и медленно пошли дальше. Опять музыка из окна. Кто-то неумелой рукой подбирает на рояле аккорды.
Дети разных народов,
Мы мечтою о мире живем…
Два голоса поют: один совсем робкий, стеклянно-тоненький, другой постарше. Громко и уверенно прозвучал припев. И аккорды стали полнее:
Песню дружбы запевает молодежь!..
Ребята-ремесленники с веселым топаньем прошли по мостовой и подхватили:
