теперь попробуй решить самостоятельно, — предложил я.
Она с неожиданной легкостью справилась с задачей. Мне просто не верилось, что у меня прорезались такие педагогические способности. Когда она так же легко решила еще три задачи, я встал.
— Ты отлично справляешься и сама, — изрек я. — До свидания, Осецкая. — Я спрятал в портфель учебник и направился к выходу.
— Подожди, Мацек.
Я обернулся, продолжая держаться крайне официально.
— Ты куда-нибудь спешишь?
— Да, спешу, — ответил я. — Меня ждут мои друзья.
— Подожди еще немножко. Я задержу тебя не более чем минут на десять. Прошу тебя, Мацек…
Я вернулся с явной неохотой и присел на соседнюю парту.
— Я тебя слушаю.
— Ты меня терпеть не можешь. Правда?
— Это слишком сильно сказано. — Я пожал плечами. — Я отношусь к тебе как к товарищу по классу.
— Раньше ты хотел со мной дружить…
— Зачем об этом? — я говорил уже со злостью. — Задачи ты теперь умеешь решать, а ведь ради этого мы и оставались тут.
Влажный блеск синих глаз и виноватая улыбка. Виноватая или просящая о чем-то? Усилием воли я придал своему лицу выражение холодного безразличия.
— Что плохого я тебе сделала? Скажи, Мацек. Ты на меня обижаешься?
— Не понимаю, — пробормотал я. — И охота тебе говорить какие-то глупости…
Бася встала и, сделав два шага, подошла ко мне вплотную. Я упорно смотрел в окно. За окном шел дождь со снегом, по стеклу текли грязные потоки, стояла какая-то темно-серая мгла, сквозь которую можно было различить только качающиеся на ветру ветки клена.
— Сердишься, — услышал я. — За то. Я знаю это и знаю, что ты прав. Я поступила ужасно… Сначала хотела побежать за тобой, а потом — уже в школе — все собиралась подойти к тебе, как-то все объяснить…
— Перестань, — сказал я, не отрывая взгляда от спасительного окна. — Если тебя мучают угрызения совести, то прямо тебе скажу — зря расстраиваешься. Я успел привыкнуть к таким вещам. И меня не трогает ни то, что тогда произошло, ни то, что вы с Иркой позабавились на мой счет.
— Позабавились? С Иркой? О чем ты, Мацек?
Звучало это достаточно искренне, но я не давал себя обмануть. Почти у любой девчонки имеются актерские способности. А уж у Осецкой актерского таланта наверняка с избытком.
— Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, — отозвался я. — Но это и неважно. Каждый развлекается, как умеет.
— Но я в самом деле не понимаю, о чем ты говоришь!..
Только теперь я не удержался и глянул на Басю.
— Разве ты не рассказывала ей, как я тебя провожал? — тихо спросил я. — И о том, как я предложил тебе вместе заниматься? Или о ребятах из вашего двора?
Она смутилась. Но смущение это было совсем не таким, как я ожидал, — не было в нем страха перед разоблачением, не было и злости человека, которого приперли к стенке. На лице у Баси отражались растерянность и непонимание.
— Говорила. Но мы дружим с Иркой… И я не понимаю… что тут такого плохого…
— Не понимаешь? — я деланно рассмеялся. — Так ведь все проще простого. Сначала вы пошутили на мою тему вдвоем, а потом Флюковская пустила эту историю дальше.
— Не верю!.. — Бася порывисто схватила мою руку и сжала так, что ногти больно врезались в кожу. — Я рассказала ей по-дружески, потому что мне было очень неприятно… а она… Этого не может быть.
Я высвободил свою руку и растер ее другой. Я боялся глянуть на Осецкую и потому смотрел на оконное стекло с серыми потоками дождя.
— Глупости, — пробормотал я. — Я только хотел проверить, говорила ты Ирке или нет. Но ты не бойся, Ирка ничего не разболтала.
Тишина. Я считал сплывающие по стеклу капли: одна, вторая, третья, седьмая. И едва слышный шлепок капли о подоконник.
— Мацек…
— Ну?
— Ты очень хороший друг.
— Не будем об этом, ладно?
— Я говорю серьезно.
— Уже делается поздно.
— Если захочешь, мы можем с тобой вместе готовить уроки.
Я отрицательно покачал головой.
— Почему? Ведь если ты не сердишься…
— Нет. Мы можем иногда позаниматься после уроков. Как, например, сегодня. По математике ты быстро подтянешься.
— А о том ты забудешь, обещаешь?
— Уже забыл.
И это было правдой. Я ни капельки не обижался на Басю Осецкую. Но и дружить по-настоящему с ней мне не хотелось. Пусть будет так, как есть. Мне вполне хватает дружбы с Маем и Ковалем. Кстати, она даже и не подозревает, что мы дружим с Ковалем. Я осилил страниц двадцать книжки о мотоциклах. Витек уже успел установить новый карбюратор, и скоро мы отправимся на первую прогулку на мотоцикле.
Пусть все останется так, как есть.
Мы сидели в теплой и уютной комнате Мая и грызли яблоки, которыми угостила нас его мама. Порывы ветра снаружи были настолько сильными, что в мансарде слышно было, как гремят под его ударами железные листы крыши.
— Вы уже слышали, что случилось? — спросил Витек Коваль.
— А что случилось?
— Какая-то шайка ограбила Медицинский институт. Им удалось вывезти оттуда ценную аппаратуру.
— Вот сволочи, — не выдержал я. — Это не кража, а самый настоящий бандитизм. Ведь больным и так приходится целыми неделями дожидаться, пока им сделают какую-нибудь процедуру или рентгеновский снимок…
— Вчера была облава на толкучке, — сказал Витек. — Накрыли спекулянтов контрабандными товарами, долларами, взяли несколько дельцов с лекарствами. Но похищенной аппаратуры не обнаружили.
Май поплотнее укутался в одеяло. Дома он был без протеза и не любил, когда видели пустую штанину его брюк.
— Никак я не пойму, — сказал он вполголоса, — ведь только что закончилась война, у всех еще в памяти то страшное время. Как они могут?
— Чего тут не понимать, — возразил ему Витек. — Мой старик говорит, что после войны всегда бывает неразбериха. Этим и пользуются разные темные типы. А чтобы переловить их,
