нужно время.
— Я часто думаю обо всем этом, — тихо проговорил Май. — Мне кажется, что пройдет еще несколько лет, все станет на свои места, и все люди станут честными, то есть они будут по-доброму относиться друг к другу и стремиться к одному и тому же… А вы как думаете?
— Ничего не получится, — охладил его Коваль. — Всегда найдутся прохвосты, которые обязательно будут всем наступать на мозоли.
— Витек, наверное, все же прав, — заметил я. — Но дело не в этом. Самое главное — кто возьмет верх. А я думаю, что порядочные люди обязательно одержат победу, а всяким подлецам будет все хуже и хуже. Скорее всего, махинации их просто перестанут приносить им выгоду, понимаете?
Коваль нетерпеливо вскочил, прошелся по комнате, глянул на полку с книгами, взял одну из них и, перевернув несколько страниц, поставил ее на место.
— Это когда еще будет, — протянул он. — А пока что этой дряни хватает по всей стране, а больше всего именно здесь — на Воссоединенных Землях. Чуют наживу. Один такой тип обчистил целую музыкальную школу и пытался сплавить в Варшаву восемь фортепиано. А потом в милиции говорил, будто взял их потому, что они вроде бы ничьи.
— Псих, — усмехнулся Май.
— Точно — псих, — поддержал его я.
— Не такой уж и псих. — Витек Коваль недоверчиво покачал головой. — Слишком много этих психов вертится здесь. А особенно на толкучке и в кафе «Ружана».
Мы помолчали. Витек потянулся за новой книгой, машинально раскрыл ее, а потом стал вглядываться с явным интересом, наверное, попалась книга, которую он еще не читал. Ветер немного утих и уже не так сильно громыхал по крыше, только слышно было, как у соседей стучит незакрытая форточка. Май лежал на спине и задумчиво улыбался.
— Хотелось бы, чтобы у нас всегда было, как сейчас, — сказал он вдруг тихо, глядя в потолок. — Чтобы мы до конца жизни держались вместе. Как думаете, ребята, возможно ли это?
Слова его смутили меня. Ведь неловко как-то говорить о таких вещах. Меня обуревали те же чувства, что и Мая, но я никогда не осмелился бы высказать подобные мысли вслух.
Поэтому в ответ я только кивнул, да и Витек пробормотал что-то невразумительное. Он тоже был явно смущен.
— Я думаю, что тут нечего стыдиться, — тихо сказал Май, улыбаясь нам. — Мы вырастем, станем взрослыми, и каждый из нас, возможно, пойдет своим путем, но в данном случае это не играет никакой роли. Главное — это когда люди понимают друг друга.
— Факт, — подтвердил Витек. — И еще если желания у них совпадают.
Я не мог усидеть на месте, почувствовав такой прилив энергии, такой радостной силы, что обязательно хотелось что-нибудь сделать: пройтись колесом или что-нибудь в этом роде. Май понимающе подмигнул мне.
— Давно я уже не слышал твоих русских песен, — сказал он. — Спой, Мацек, очень прошу тебя. Спой эту песенку о парне, который играет на гармошке. Она очень хорошая.
И в самом деле хорошая песня. Научил ей меня Мишка во время прогулок по тайге. Мишка вообще очень любил петь. Мы садились с ним где-нибудь в лесной глуши на ствол упавшего дерева и заливались в два голоса, пока не пересыхало горло.
— Спой, — присоединился к Маю Витек.
Я приостановился у окна и сосредоточился. Не забыл ли я слов песни? Нет. Русские слова легко пришли на память.
На солнечной поляночке, Дугою выгнув бровь, Парнишка на тальяночке Играет про любовь…
Сторож Берентович радушно потчевал нас чаем. Он заварил его в голубом фаянсовом чайнике, подержал его несколько секунд на огне и сразу же снял, не дав закипеть.
Чай получился почти черным и, несмотря на большое количество сахара, имел горьковатый привкус, но нравился нам необычайно.
— Значит, вас уже трое, — сказал Берентович, окинув нас взглядом. — Это очень хорошо.
— Только вы вот все один и один… — Май улыбнулся сторожу. — А может, мы вас все-таки женим?
— И охота тебе болтать, сынок. — Берентович хмурился, стараясь скрыть улыбку. — Какая уж тут женитьба. Доживаю свои годы, и ничего мне не нужно, кроме покоя. А покоя мне сейчас, слава богу, хватает.
— Покой? — недоверчиво переспросил я. — Здесь на переменках стоит такой крик, что оглохнуть можно.
— Именно это мне и нужно для спокойствия, — задумчиво проговорил Берентович. — Гляжу я себе на вас, иногда приструню кого-нибудь, а внутри такая тишина, спокойствие, радость… Вам этого не понять, дети вы еще…
— Мне кажется, что я понимаю, — тихо возразил Май. — И думаю, что они тоже понимают. Мы ведь знаем, что вы пережили…
— Для таких, как я, единственное спасение — жить сегодняшним днем, — сказал сторож. — Не оглядываться назад, не бередить воспоминания. Кое-как я научился этому. Не сразу, конечно, а постепенно, потихоньку. И теперь мне хорошо здесь.
Он потянулся за чайником, долил наши чашки, пододвинул небольшое блюдо с рассыпчатым печеньем и жестом пригласил нас не стесняться. Я взял одно печенье и надкусил — оно пахло лимоном и ванилью.
— А что с ключом? — после минутной паузы спросил Май как можно более равнодушным тоном. — Нашелся он наконец?
Берентович нахмурился, пытаясь припомнить, о чем речь.
— А, ты об этом ключе от подвалов, — припомнил он наконец. — Совсем это вылетело у меня из памяти.
— Значит, вы нашли его? — спросил я.
— Да где там! Как в воду канул. А вы что, все еще мечтаете попасть туда?
Я пробормотал что-то нечленораздельное, продолжая улыбаться сторожу. Берентович снова нахмурился.
— Знаете, ребята… — неуверенно начал он, медленно пережевывая печенье.
— Что? — одновременно отозвались мы с Витеком.
— Да так, ничего особенного… Глупости.
— Глупости иногда бывают очень интересными, — мягко проговорил Май. — Расскажите, пан Антоний.
Сторож только пожал плечами.
— Старческие фантазии, — произнес он наконец. — Ничего интересного.
— А вы все-таки расскажите, — настаивал Май.
Берентович с минуту раздумывал. Сделал глоток из своей чашки, подлил еще чаю,
