Наконец-то у нас есть пчёлы! Вот какой добрый оказался дедушка! Я думал, что все пчеловоды бывают злые, потому что их часто кусают пчёлы, но этот пчеловод оказался вполне хороший и очень добрый. Он не только обещал нам дать пчёл, но и выполнил своё обещание.
Когда мы пришли на пасеку, рой уже сидел в круглой деревянной коробке вроде сита. Сверху коробка была затянута марлей, сквозь которую были видны пчёлы. Батюшки, сколько там было пчёл! Прямо какая-то живая каша из пчёл.
Дедушка снял марлю и высыпал пчёл в нашу ловушку, как будто крупу. Мы поскорей закрыли ловушку и уже хотели бежать домой, но дедушка задержал нас и стал учить, как обращаться с пчёлами.
Он сказал, чтоб мы высыпали пчёл в улей прямо на рамки с вощиной и поставили на первое время в улей кормушку с сахарным сиропом, пока пчёлы не запасли для себя мёд. Для того чтобы сделать кормушку, нужно сварить из сахара сироп, налить его в стеклянную банку и завязать горлышко тряпочкой. Потом банку нужно перевернуть вверх дном и поставить в улей на рамки. Сироп будет просачиваться из банки, и пчёлы будут его понемногу сосать сквозь тряпочку.
Кроме того, дедушка научил нас сделать из марли сетки, чтоб надевать на голову, когда мы будем открывать улей, и ещё велел нам сделать дымарь, чтоб подкуривать пчёл дымом. Пчёлы боятся дыма. Они прячутся от него в улей и не разлетаются. Дедушка показал нам свой дымарь. Это такая круглая жестянка с носиком, а сбоку гармошка. В жестянку кладут гнилушки и разжигают. Если нажимать на гармошку, из носика идёт дым.
— Пчеловодство — очень интересное занятие,— сказал дедушка.— Кто начнёт заниматься пчеловодством, тот уж на всю жизнь пчёл полюбит и никогда не бросит этого дела.
— Почему? — удивились мы.
— Да так уж, без пчёл ему будет скучно.
Наконец дедушка отпустил нас, и мы отправились в обратный путь. Домой мы вернулись поздно, когда уже начало темнеть. Серёжа понёс ловушку с пчёлами к себе домой. Мы с Павликом забежали на минутку домой, чтоб сказать, что уже вернулись, и тоже побежали к Серёже.
Серёжина мама стала расспрашивать нас, как мы жили на даче. Мы боялись, как бы она не спросила про тётю Полю, потому что не знали, признаваться нам, что мы жили в шалаше, или лучше не признаваться. Серёжа нарочно стал рассказывать про дедушку-пчеловода. Мама слушала, слушала, а потом спрашивает:
— А как там тётя Поля поживает?
Мы увидели, что попались, и не знали, что говорить, но тут раздался стук в дверь. Это пришла мама Павлика и сказала, чтоб он шёл ужинать. Мы облегчённо вздохнули, стали показывать ей пчёл и рассказывать про дедушку-пчеловода. Тут Серёжина мама опять спросила:
— Что же ты ничего не рассказал про тётю Полю?
Мы опять растерялись, но тут снова кто-то постучался в дверь.
Это пришла за мной моя мама. Мы обрадовались. Стали показывать ей пчёл и рассказывать про дедушку.
Моя мама тоже стала спрашивать, как мы жили на даче.
Я говорю:
— Хорошо жили. Ничего себе.
— Не надоели там тёте Поле?
— Нет, кажется, не надоели,— говорю я, а сам не знаю, правду я говорю или нет.
— А к нам тётя Поля не собирается? — спросила Серёжина мама.
— Нет,— говорит Серёжа,— кажется, не собирается.
— Ничего не говорила про это?
— Нет, не говорила.
Это он, конечно, правду сказал, так как что могла говорить тётя Поля, раз мы её не видели! Не знаю, до чего дошёл бы этот разговор, но тут опять постучался кто-то. Мы облегчённо вздохнули. Дверь отворилась, и в комнату вошла сама тётя Поля. Мы разинули от удивления рты, да так и остались с открытыми ртами.
— Здравствуйте! — сказала тётя Поля.
— Здравствуйте,— ответила Серёжина мама.— Какими судьбами к нам?
— Да вот из колхоза шла в город машина, я и приехала,— сказала тётя Поля.
Тут началось самое интересное. Тётя Поля протянула Серёже руку:
— Здравствуй, Серёженька! Серёжа покраснел, как варёный рак.
— Здравствуйте, тётя Поля.
— Постойте, как это — здравствуйте? — говорит Серёжина мама.— Разве вы сегодня не виделись?
— Где же мы могли видеться? — удивилась тётя Поля.
— Как — где? В Шишигине.
— Да я уж три дня как не была в Шишигине. Я в колхозе работала, в Тарасовке.
— А вы где были? — спросила Серёжина мама.
— Мы — в Шишигине,— говорит Серёжа.
— Так дом-то ведь был закрыт.
— А зачем нам дом? Мы в шалаше жили.
— В каком шалаше?
— Ну, построили из веток шалаш и жили.
— Ах, вот как! Кто же вам разрешил в шалаше жить? Разве вы не могли домой вернуться?
Тут заговорили все сразу — и моя мама, и Павлика, и Серёжина,— и я даже не знаю, что было дальше, потому что моя мама сказала:
— Так вот как ты слушаешься свою мать! Пойдём-ка, голубчик, домой! Я тебе покажу, как жить в шалаше без спросу!
Пришлось мне весь вечер просидеть дома и слушать упрёки. Даже на пчёл не удалось полюбоваться.
Вот какая беда случилась сегодня. Утром я зашёл к Павлику, и мы вместе пошли к Серёже. Серёжа ещё спал. Мы разбудили его. Он проснулся нехотя и стал ворчать на нас, потому что ему снился какой-то интересный сон и ему хотелось досмотреть его.
— Ладно,— говорим,— потом досмотришь. Надо вставать да пчёл сажать в улей.
Серёжа говорит:
— Вы пойдите скажите ребятам, что мы уже достали пчёл, а я пока оденусь.
— А где же ловушка? — спрашиваем мы.
— Ловушка там, на балконе. Я её вчера вечером поставил на балкон, чтоб пчёлам не было в комнате душно.
Мы вышли на балкон. Смотрим… Батюшки, что творится! Дверца ловушки открыта, пчёлы из неё вылазят и разлетаются в разные стороны.
— Ах ты чучело! — закричал на Серёжу Павлик.— Спит себе, а тут пчёлы удрали!
Серёжа выскочил на балкон.
— Что же вы смотрите? — закричал он.— Пчёлы разлетаются, а они смотрят!
Он подбежал к ловушке и закрыл поскорей дверцу.
— Чего ты кричишь? — говорит Павлик.— Будто мы виноваты! Ты сам оставил ловушку открытой.
— Как это я вчера не заметил, что дверца открыта?— говорит Серёжа.— Почему же она открылась?
— Разиня!— говорю я.
— А я виноват? Это всё тётя Поля! Мне тут из-за неё головомойка была. Совсем не до пчёл было.
— Ну вот! А теперь там небось ни одной пчелы не осталось,— сказал Павлик.— Наверно, все разлетелись.
— Может быть, хоть немного осталось,— говорит Серёжа.— Надо посмотреть.
Я поскорей открыл крышку ловушки, и мы втроём стали заглядывать в неё. В ловушке оказалось ещё много пчёл. Они начали вылезать вверх. Павлик стал махать на них рукой, чтоб они залезли обратно. Одна пчела вылетела и села мне на руку. Я испугался, уронил крышку и стал трясти рукой, чтоб сбросить пчелу, а она как ужалит меня! Я как заору, как хлопку пчелу рукой и раздавил. Тут остальные пчёлы загудели, начали вылетать из ловушки и жалить нас. Павлик испугался — и бегом в комнату. Серёжа за ним. Одна пчела ужалила меня в шею, другая вцепилась в волосы. Я тоже побежал в комнату и принялся вытаскивать пчелу из волос, но она всё-таки успела меня ужалить в голову. Павлика две пчелы ужалили в шею и одна в губу. Серёжу одна пчела ужалила в нос, а другая в затылок.
Мы побежали на кухню и стали мочить укусы под краном. Боль жгла как калёным железом. Мы принялись вытаскивать друг у друга пчелиные жала. Возились, возились, насилу вытащили, но боль всё-таки не проходила.
— Это всё ты виноват! — кричал Серёжа на Павлика.— Размахался тут руками! Пчёлы не любят, когда на них руками машут.
— А ты потише кричи!— говорит Павлик.— Разве тебя одного ужалили? Меня тоже небось ужалили, да ещё в губу!
— А меня в нос ужалили. Знаешь, как больно!
Подумаешь, в нос! Что тебе носом делать? А мне губой разговаривать надо.
— Можешь не разговаривать.
Они надулись и перестали спорить.
Мы долго молча сидели на кухне, мочили в воде платки и прикладывали их к укусам. Вдруг Серёжа сказал:
— А ловушка открыта!
Мы побежали в комнату и стали заглядывать на балкон.
Ловушка была открыта. Над ней кружилось несколько пчёл, но скоро они улетели прочь. Мы вышли на балкон и заглянули в ловушку. Внутри было пусто.
— Все разлетелись!— сказал Серёжа.
— А может быть, они ещё прилетят обратно? — говорю я.
— Дожидайся! — ответил с досадой Павлик.
В это время на улице показались Толя и Юра. Они увидели нас на балконе и закричали:
— Эй! Вы уже вернулись?
— Вернулись.
— С пчёлами или без пчёл?
— С пчёлами.
Они быстро поднялись к нам:
— Где же пчёлы?
— А их уже нет,— говорим.— Улетели.
— Куда улетели?
— Ну, «куда, куда»!— рассердился Павлик.— Будто они нам сказали куда!
— Чего же ты сердишься? Разве нельзя рассказать спокойно!