Впрочем, скоро Альку постигло разочарование, свалка так и не разрослась до литературных размеров, так, легкие барханы вдоль дороги, кроме того, мы уперлись в забор. В железные ворота, ржавые и высокие, опоясанные цепью, скрепленной замком.
– «Садовое товарищество», – прочитала Алька надпись поверх ворот. – Там сады?
– Дачи, скорее.
– Перелезем? – с надеждой спросила Алька. – Или подлезем?
Ни пере-, ни под– мне не понравилось. Потому что поверх ворот клубилась армейская колючая проволока. А к низу ворот были приварены старые вилы, несколько штук, и тоже ржавые, и через них тоже пролезть возможным не представлялось. Так что мы двинулись в обход, направо.
Было тепло, мы шагали вдоль давно сгнившего забора, искали проход. Алька изучала маршрут в телефоне, а я смотрел, как бы перебраться через ржавую колючку, которой алчные дачники щедро опутали все вокруг, даже зачем-то некоторые деревья.
– Зачем столько проволоки? – спросила Алька. – От медведей, что ли?
– Не знаю… Вряд ли. Скорее, чтобы на морковку никто не посягал.
– Какой-то бесконечный садовый поселок.
Это точно. Мы брели мимо забора, а забор все не кончался и не кончался, мусору меньше не становилось, видимо, дачники не утруждали себя утилизацией отходов и поступали просто – перекидывали их через забор – и все дела. Я все время боялся наступить на ржавый гвоздь, был у меня такой невеселый опыт. А Алька молчала. Наверное, тоже на гвоздь наступить опасалась или змею. Этой весной змей много, по телевизору сколько раз показывали.
– Гош, – позвала Алька испуганным голосам. – Гош.
Я остановился. Оглянулся.
– Кто-то там… – Алька всматривалась в лес. – Там кто-то есть…
Я сощурился. Лес как лес, замусоренный только, везде мятые пластиковые бутылки, рванье, гнилые доски и сквозь них прошлогодний бурьян, серый, сухой и колючий. Никого среди этого великолепия я не заметил, да кто тут может быть?
– Показалось, – успокоил я.
– Да нет вроде. Как будто кто-то за нами…
Из-за дерева выступил человек в камуфляжном комбинезоне.
– Я же говорила, – Алька схватила меня за руку.
– Сумасшедший, – успокоил я. – Бомж, на дачах зимовал, теперь бродит. Он сам нас испугался. Вот смотри. Ап!
Я громко заорал и хлопнул в ладоши.
– Пошел отсюда! – крикнул я.
Человек в комбинезоне развернулся, шагнул за дерево и исчез.
– Ага, испугался… Зачем он тогда за нами шел?
– Не знаю, – пожал я плечами. – Есть, может, хотел.
Брякнул, и только потом понял, что как-то это звучит… Не очень оптимистически.
– Пойдем, тут недалеко уж. – Я взял Альку за руку и быстрым шагом направился к дачам.
Мрачный дачный поселок, я в таких никогда не бывал. Совсем без зелени, ну, то есть не совсем, так, мелкая травка вдоль заборов, но и та с трудом пробивалась сквозь сожженную прошлогоднюю. Заборы, как полагается, косые, не завалившиеся, а именно косые, построенные из подручных средств, из рекламных баннеров, из разобранной мебели, из ржавого кровельного железа, из всего. Даже из покрышек для трактора «Беларусь».
Вряд ли здесь поблизости Симбирцевы жили. Потому что помойка, а Симбирцевы любят чистоту, у них прапрапрадед из Германии, служил под предводительством гроссадмирала, или как там его, Миниха, так что орднунг у них в крови. Потому что железная дорога близко, а Симбирцевы любят тишину, у них на даче даже телевизора не водится, у них пруд, пианино и фото Столыпина на стене, с дарственной подписью, между прочим. Потому что и дома-то подходящего здесь не видно, вряд ли Симбирцевы стали бы ютиться в двухэтажных плохо крашенных курятниках с самодельными антеннами из вил на крышах.
Короче, Симбирцевыми тут не пахло.
– Здорово тут, – сказала Алька, но как-то неуверенно уже. – Можно… Можно в прятки играть…
Это точно. Прятаться здесь было где. Сараи, кучи веток, заросли. Раздолье. Но мне это раздолье совсем не нравилось. Потому что теперь мне казалось, что за нами наблюдают. Что кто-то смотрит на нас сквозь щели в заборах, крадется, прячется за банями, дышит, нюхает воздух, пытаясь уловить наши запахи, чуждые для этого места.
Мы шагали по дачной улице, пустынной, заросшей. Машины тут не ездили лет несколько, все заросло травой. Люди, впрочем, здесь, кажется, хаживали, некоторые следы их присутствия я обнаружил – окурки, бумажки, причем явно этой весны, свеженькие. И ощущение. Ну, что за нами следят, ощущение это меня не покидало. Я то и дело старался аккуратно оглядеться. Делал вид, что завязываю шнурки, или поднимаю камень, или спотыкался немного – и все время оглядывался по сторонам, стараясь уловить движение.
Ничего. Весна была на пике, но уже успела выцвести и потускнеть, а осенью тут, наверное, вообще вешалка, электричества нет…
А электричества на самом деле нет – провода обрезаны, и изоляторы на столбах разбиты, не, местечко нежилое.
– А как тут зимой живут? – спросила Алька.
– Зимой тут не живут, – ответил я. – Летом, похоже, тоже. Заброшенный поселок.
– Табличка, – указала пальцем Алька. – Видишь?!
Я не видел, зрение у Альки лучше, две строчки под единичкой, в космический отряд можно записываться.
Как она эту табличку углядела вообще? На куске фанеры, прибитом к столбу, написано маркером «Горюново, восьмая линия».
– Горюново, – прочитала Алька. – А почему Горюново-то? Навигатор же показывает, что тут Тенистый…
Она протянула мне телефон.
Ага. Если верить электронному экранчику, то действительно Тенистый.
– Карты старые, видимо, – предположил я. – Или… Или еще что-то…
– Наверное, модуль барахлит, – сказала Алька. – Я читала, что не очень хорошего качества попадаются… Что делать будем? В этом Горюнове, кажется, никого нет, как вымерли…
– Деревня проклятых, – страшно прошептал я. – Тут все вомперы…
– Вомперы в дачных поселках не живут, они в особняках. Тут вупыри, наверное.
– Вупыри в погребах.
– В подполах. Пойдем, а?
Пошли.
А Горюново на самом деле выглядело мертвечески.
Красок нет. Дачные домики серые, некрашеные, а крыши черные рубероидные или серые шиферные. Пугала, собранные из плащей, ржавых ведер, метел и всякой подручной дребедени, какие-то необычные. И, кажется, построенные одной рукой, каким-то пугальным мастером, или, точнее сказать, пугальным скульптором – сделано было художественно, я бы сказал, даже искусно, каждое пугало походило только на себя, в каждом просто пела индивидуальность.
Лица еще у них были. Точно из ничего сделанные. Вот вроде кусок ржавой жести торчит, а видно, что морда. Или ведро помятое, а помято так ловко, что в складках видно, что старуха ухмыляется. Одним словом, галерея современного искусства, вот уж не ожидал. Стал думать об этом. Странное все-таки это увлечение – строить пугала. Хотя каких только увлечений не бывает, вот тот же Симбирцев со своим…
Вдруг я услышал, что Алька рассказывает про кукол. Видимо, она тоже увидела пугало, и это натолкнуло ее на мысли про кукол, она недавно ходила на благотворительную кукольную распродажу, набралась там кукольной премудрости и теперь излагала ее мне. Про Египет, про Древний Китай и про тайских кукол-убийц, и про японских кукол, которые до сих пор делают в Хиросиме…
Она боялась. Очень. Нет, она рассказывала про кукол спокойно, рассудительно, однако я слышал страх. Да я и сам…
– Может, домой позвоним? – спросила Алька.
– Зачем? Чтобы мать вертолетов с полицией сюда понагнала? В цирке на прошлой неделе были.
– Ну да, – согласилась Алька. – Это точно. Лучше не звонить.
Это было второй ошибкой. Надо было звонить. Надо. Но я не позвонил, вместо этого я сфотографировал на телефон несколько пугал. Дурак.
– Гош, а что такое дээмбэ? – спросила Алька шепотом.
Вообще-то Алька у нас такой маленький энциклопедист, хотя частенько любит сыграть в дурочку. А на самом деле она знает кучу всего, ну, например, что такое сонар, что такое палеолит, ну, или, допустим инфильтрация. Это, впрочем, не только от природной любознательности, это еще от театрального кружка. Им там с какими-то прикладными театральными целями советуют расширять кругозор, вот Алька и расширяет. И преуспела в этом. Вот ведь что такое Эй-Си-Ди-Си, она не спросила, поскольку еще в детстве прочитала про AC/DC на ноутбучной зарядке, а потом сверилась в Сети и выяснила, что это всего-навсего переменный ток/постоянный ток. С дээмбэ она в жизни пока не встречалась, поэтому тут затруднения. А кругозор расширить надо.
– Дээмбэ? – переспросил я. – Это… Демобилизован, кажется… Пойдем лучше.
