— В тысяча семьсот восемьдесят девятом году семь тысяч женщин-работниц двинулись к Версалю и привезли туда пушки, требуя от короля, чтобы он обратил внимание на их нужды. Чтобы не подвергать опасности жизнь королевы Франции Марии Антуанетты и ее семейства, их вывезли под покровом ночи из дворца. Но через некоторое время королевскую семью все же судили и заключили в тюрьму под строгую охрану. В конце концов Марию Антуанетту казнили на гильотине на глазах у жаждавшей крови толпы. Ее отрубленную голову выставили на обозрение восторженно вопящей публике, — продолжала мисс Моррис все так же невыразительно и монотонно.
Что-что? Луиза украдкой посмотрела по сторонам, чтобы проверить, уловил ли кто-нибудь еще слова учительницы. На нескольких удивленных лицах прежде сонных одноклассников она заметила оживление.
— Королева Мария Антуанетта была родом из Австрии, но вышла замуж за короля Людовика XVI, став в руках своей матери главным орудием в переговорах с Францией, а впоследствии став символом невоздержанности и легкомыслия обреченной французской монархии. Ее убийцы были достаточно великодушны, чтобы не прошествовать с ее окровавленной головой, насаженной на пику, по парижским улицам, как они поступили с головой ее любимой подруги принцессы де Ламбаль. Голову бедной принцессы выставили в витрине парикмахерской, чтобы каждый, и особенно Мария Антуанетта, мог ее опознать.
Теперь все глаза были устремлены на престарелую учительницу, которая казалась еще более крошечной, когда стояла за внушительным дубовым столом и сухо повествовала о самых страшных из известных Луизе убийств. Даже Билли Робертсон проснулся и подался вперед, стараясь не пропустить ни слова.
— Тело бывшей королевы Франции сбросили в безымянную могилу, а ее некогда прекрасную голову, отделенную от изящного, стройного тела, похоронили рядом с ее супругом Людовиком Шестнадцатым, который был казнен не менее жестоко на несколько месяцев раньше.
У Луизы от изумления раскрылся рот. Ничего себе.
ДЗИ-И-ИНННЬ. Прозвенел звонок, но никто не шелохнулся. Мисс Моррис наконец-то удалось завладеть вниманием учеников.
— Знаешь, сколько я ждала этой поездки в Париж? — спросила Луиза, ставя на пустой поднос клубничный йогурт пониженной жирности «Ферма Стоунибрук»[21]. — С шестого класса, — ответила она на свой вопрос, опережая Брук.
— Ты что, на диете? — Брук подняла брови и принялась накладывать себе сладкого картофеля фри, выглядевшего так, будто его целую вечность держали под инфракрасной лампой. Раньше они считали, что сладкий картофель — самое полезное блюдо фастфуда, где сохраняются витамины. — Не обижайся, Луиза, но мы закончили шестой класс всего год назад.
— Брук, у меня депрессия. Когда депрессия, есть не хочется.
Брук закатила глаза и взяла еще картошки — для Луизы.
— В каком идиотском журнале ты это прочла? Опять читаешь старые «Космо»[22]? — пошутила она.
В переполненной столовой, которая в необеденные часы становилась аудиторией, все кипело и бурлило от выплеснувшейся энергии учеников. Луиза едва слышала подругу, хотя та стояла к ней вплотную. В этом чрезмерно освещенном помещении было тесно от огромного количества прямоугольных и круглых столов, и, чтобы пройти из одного конца в другой, приходилось лавировать между ними, словно в лабиринте. Над дверью висел сине-золотой плакат с талисманом школы выдрой Оззи[23], напоминая о необходимости повторного использования молочных пакетов. Сквозь толпу Луиза мельком увидела Тодда и Тифф, они стояли рядом у дальней стены в очереди за горячим ланчем и смеялись. Когда Тифф кокетливо откинула за спину свои белокурые волосы, Луизе пришлось отвести глаза. Все ясно. А она-то думала, что Тодд рад танцевать с ней, но, наверное, она разонравилась ему уже тогда.
— С одиннадцати лет, похоже, это было единственное, к чему я так стремилась, — продолжала она мелодраматическим тоном, не давая Брук сменить тему. — И теперь мне придется ходить в школу, когда в классе почти никого не останется. Возможно, мы даже на ланч будем ходить вдвоем с мисс Моррис. Можешь себе представить что-нибудь хуже?
— Нет, — честно ответила Брук.
Луизу затошнило, то ли оттого, что в столовой сильнее обычного пахло аммиаком, содержащимся в чистящих средствах, чесноком и подгоревшей картошкой, то ли оттого, что она была так расстроена. Луиза и Брук двинулись вдоль длинного стола, лавируя между красными круглыми табуретками, и сели на свое обычное место у окна, стараясь держаться подальше от лужицы итальянской салатной заправки пониженной жирности — кто-нибудь ведь вляпается!
— К тому же я уверена, что Тифф поедет, — продолжала Брук, смахивая со стола крошки смятой бумажной салфеткой.
Уборщики начинали наводить порядок только после ланча, к тому времени столы становились жирными и липкими.
— Пожалуйста, не мучай меня так, — взмолилась Луиза, обмакивая оранжевую картофельную палочку с подноса Брук в плошку с кетчупом.
Прекрасно, от жареной картошки ей и впрямь стало немного лучше.
— Прости, может, она еще подхватит грипп, — ответила Брук, резко меняя тон, чтобы поддержать подругу. — Или получит пищевое отравление, — продолжала она, брезгливо глядя на свой коричневый пластиковый поднос, на котором стояла обычная для школы Фэрвью несъедобная пища. — Этого здесь вполне можно ожидать.
— Точно, — вздохнув, согласилась Луиза.
— Во всяком случае, подумай о таком варианте. Носи всю неделю свои сногсшибательные винтажные туалеты, все, что захочешь, и не бойся — я не сделаю тебе ни одного ехидного замечания. И вообще, может случиться еще что-нибудь похуже.
— Как это? — с сомнением спросила Луиза, укоризненно нацелив на подругу пережаренную картофельную пику.
— Вдруг кто-нибудь умрет? — выдала наконец Брук, криво улыбнувшись.
— Спасибо, — сухо сказала Луиза.
— Привет, тут кто-нибудь сидит? — Тодд бросил на пол свой обшарпанный скейтборд и бухнулся рядом с Луизой на свободный пластиковый табурет.
У него поднос был полнехонек: два гамбургера, картошка, шоколадный бисквит, шоколадное молоко — типичный мальчишеский ланч. У Луизы слегка екнуло в груди, когда рукав хлопчатобумажной спортивной рубашки Тодда коснулся ее голого запястья.
— Разве ты не собираешься обедать с Тифф? — спросила она, быстро убирая руку.
Брук с силой надавила ногой на Луизин парусиновый сникерс.
— Ой, — тихонько вскрикнула Луиза.
Тодд в замешательстве посмотрел на нее.
— Что такое? — спросил он, по-видимому совершенно растерявшись.
— Не обращай внимания, — тихо ответила она.
Может быть, у нее легкая паранойя?
— Итак, Париж… Там, наверное, будет клево, а? — сказал Тодд.
Ничего более неуместного он не смог бы сказать при всем желании.
— Я не еду, — выпалила Луиза и больно прикусила нижнюю губу.
— Вот облом, — пробормотал он, беря пригоршню картошки.
Луиза немедленно принялась дотошно анализировать это слово. На самом ли деле он огорчился или просто так ляпнул? Она наблюдала, как он с жадностью, самозабвенно поглощал горячую еду, как это могут делать только мальчишки. Сама она ни за что не смогла бы заставить себя съесть школьный гамбургер. На него и смотреть-то было противно, не то что есть. В школе она была вегетарианкой.
— Мэтт! — завопил Тодд, вскакивая с места. — Эй, ты видел, какой олли[24] я сделал сегодня возле трибун? — Он сунул в рот остаток бургера, попрощался с полным ртом: — Пока! — схватил свою доску и умчался, оставив Луизу и Брук за столом со своим недоеденным ланчем.
Они что, обязаны за ним убирать?
— Да, облом, — ответила Луиза.
Она была в полном замешательстве. Наверное, это слишком нереально — считать, что они с Тоддом могли бы быть кем-то еще, кроме того, кем они уже были. А кем они были?
Если бы не склонность Луизы к мелодрамам, ей пришлось бы признать, что на самом деле она ждала с нетерпением не только поездки в Париж, но и распродажи винтажа для Странствующих Модниц. Распродажа должна была состояться в ближайший уик-энд, и более подходящий момент трудно было придумать. Может быть, ей все же удастся попутешествовать, если уж не в другую страну, так хоть в другую эпоху. В общем-то, ей понравилось быть Элис Бакстер, жалко только, что на «Титанике». Если вдуматься, этот ее перелет в прошлое был потрясающим. Луизе очень хотелось, чтобы в магазине оказалось еще одно волшебное платье. Но она старалась поменьше об этом думать. Ей становилось не по себе при мысли о том, что можно снова попасть в опасное положение, но желание вырваться из рутины ее теперешней жизни пересиливало страх.
