— Мотылек, ступай за Паутинкой, и живее! — приказала дама девочке. — Пусть несет свои снадобья.
— Но…
— Бегом! — прикрикнула мать Пака. Девочку-фею по имени Мотылек как ветром сдуло, а женщина повернулась к Горчичному Зерну:
— Где ты нашел брата?
— Так ты его брат? — вскричала Сабрина. — Но ведь ты такой… чистенький!
Пак вечно был обсыпан крошками и перепачкан всем, чем только можно вымазаться в лесу. "Не иначе как Пак — приемный сын", — решила Сабрина.
— Это они его привезли, — указывая на Гриммов, ответил матери Горчичное Зерно.
— Что вы сделали с моим мальчиком? — Мать Пака впервые соизволила обратить внимание на гостей, на ее лице отражалось недоверие.
— Он вступил в бой с Бармаглотом, и тот оторвал ему крылья, — объяснила Сабрина, чувствуя себя виноватой в случившемся, ведь бедняга Пак пострадал, когда вступился за нее.
Дама холодно покосилась на Сабрину.
— Где же мой сын столкнулся с этим Бармаглотом?
— В Феррипорт-Лэндинге, — встряла Дафна. — Он живет там вместе с нами.
Женщина нахмурилась:
— Вот, значит, куда его занесло!
— Меня зовут Рельда Гримм, — представилась бабушка. — С некоторых пор я приглядывала за Паком. А это мои…
— ГРИММ? Опять эти смутьяны? — вскричала женщина, перебив бабушку Рельду.
Сабрина тяжело вздохнула. Где бы ее семейка ни оказалась, всюду вечножители встречали их негостеприимно. В чем тут дело? В старинной ненависти к Вильгельму или в том, что ее отец. Генри, вмешивался в дела вечножителей? У Сабрины упало сердце. Что, если ее отец втайне продолжал проводить свои расследования, хотя он для того и покинул Феррипорт-Лэндинг, чтобы больше ими не заниматься?
— Наверное, вы знали нашего отца. Генри, — обратилась Сабрина к матери эльфов, проверяя свое предположение.
— Вашего отца? Нет, я имею в виду Веронику Гримм.
— Веронику?! — хором воскликнули Гриммы.
— Вы знаете нашу маму? — спросила Дафна.
Женщина дернулась, словно получила пощечину.
— У Вероники Гримм были дети?
Тут в комнату вернулась девочка-фея по имени Мотылек.
— Ваше величество, Паутинка сейчас придет, — доложила она.
— Отлично. Горчичное Зерно, проводи этих людей на улицу. В их присутствии здесь более нет необходимости.
— Полегче, полегче, — сказал мистер Свинсон. — Предлагаю всем успокоиться. Все мы желаем Паку добра, так что…
— Выбирайте, как вам лучше удалиться: своими ногами или в ящике, — пригрозила женщина.
Тогда вперед выступил, сверкая глазами, мистер Канис. Но не успел он и рта открыть, как все услышали сердитый голос:
— Если кто и удалится отсюда в ящике, то это будешь ты!
Сабрина испуганно оглянулась и увидела троих здоровяков. Главным среди них был высокий, смахивавший на медведя эльф примерно одного возраста с матерью Пака. Лицо у него было одутловатое, волосы поредевшие. На нем был черный костюм в полоску и дорогие ботинки, на запястье — золотые часы. Его крылья гневно трепетали. Двоих других Сабрина узнала: громила в спортивном костюме и субъект с бульдожьей физиономией; она видела их, когда входила в "Золотое яйцо". Оба держали в руках футляры для скрипок.
Главный эльф подскочил к матери Пака, грубо схватил ее за руки и сильно встряхнул.
— Всё зашло слишком далеко, Титания.
— Убери руки, Оберон! — крикнула женщина, вырываясь.
— Вышвырните отсюда этого изменника! — приказал Оберон, тыча пальцем в Пака.
Двое его подручных шагнули к больному мальчугану.
— Он ранен! — предупредил Горчичное Зерно, преграждая им путь.
Тогда гнев Оберона обрушился на старшего сына.
— Ты решил стать изгнанником, как твой братец? Тоже хочешь заделаться liosta dubh?
Эльф Горчичное Зерно отрицательно покачал головой, но оставлять брата на произвол судьбы не намеревался.
— Пак — твой сын, и он ранен, Оберон! — взмолилась Титания.
— Он мне не сын! — проревел царь, нависнув со сжатыми кулаками над ослабевшим Паком. — Он меня предал, нарушил тысячелетние традиции. В прежние времена, в прежней стране, за такое неповиновение его голову надели бы на пику.
— Что такое "пика"? — шепотом спросила Дафна сестру.
— Длинная заостренная палка, — тихо ответила Сабрина.
Дафна прикусила губу.
— Прежняя страна давно сгинула, как и все твои традиции, — заявила Титания.
— Чушь! — воскликнул Оберон. — Скоро всё возродится.
Тут в комнату проскользнул высокий тощий субъект с черными волосами и темным лицом с красными опухшими глазами. В тонкой, ссохшейся руке он нес черный чемоданчик.
— За мной посылали, — сказал он.
— Боюсь, ты пришел напрасно. Паутинка, — заявил Оберон, жестом отпуская эльфа. — Нынче нам лекарства ни к чему.
Сабрина не верила своим ушам. Неужели он позволит Паку испустить дух?
— Нет, подожди! — выкрикнула Титания и, оттащив мужа в сторону, заговорила с ним неожиданно ласковым голосом: — Позволь Паутинке вылечить Пака. За это я отблагодарю тебя — кое-что подарю тебе.
— Что же ты способна мне подарить, Титания? Что может понадобиться мне из твоих рук?
— Власть, Оберон! В моих силах дать тебе власть над всей общиной.
— Она и так мне подчиняется, — со смехом ответил главный эльф.
Его головорезы тоже захихикали.
— Пусть так, но на их уважение ты не можешь рассчитывать. От меня же ты можешь получить то, что всегда хотел, — их поддержку, — возразила Титания. — Ты обретешь то, что позволит возродить твое бесценное царство эльфов.
— Что же именно я обрету благодаря тебе? — спросил Оберон.
Титания указала на Сабрину и Дафну:
— Детей Вероники Гримм.
Оберон быстро справился с изумлением и рассмеялся:
— Я устал от твоей лжи.
Титания больно схватила за руку Сабрину:
— Скажи ему, кто была твоя мать, слышишь, человеческая дочь!
— Вероника Гримм, — сказала Сабрина, вырывая руку. — Только, кажется, не та Вероника Гримм, о которой вы думаете. Наша мама не имела никакого отношения ко всей этой чепухе с вечножителями.
Услышав это, Оберон так сверкнул глазами, что Сабрине пришлось отвернуться.
— Лечи мальчишку! — приказал он Паутинке, затем опять обратился к жене: — Когда вылечится, пусть снова ползет под тот камень, под которым просидел последние десять лет.
Похоже, эти слова Оберона опечалили Горчичное Зерно и Мотылька, Титания же покорно кивнула и поблагодарила мужа.
— Эй, Чокнутый Бобби! — крикнул Оберон эльфу в спортивном костюме. — Подать сюда волшебника!
Чокнутый Бобби кивнул, запустил руку в футляр для скрипки, извлек оттуда длинную тонкую палочку с большой серебряной звездой на конце и несколько раз взмахнул этой палочкой над головой. Тут же перед ним вырос пузатый лысоватый коротышка с большущим носом картошкой. На человечке были серые штаны, белая рубашка и изумрудно-зеленый фартук, замасленный и запыленный. Коротышка пребывал в недоумении, вернее, в ужасе и непрестанно озирался. Потом нахмурился.
— Ах, ваше величество, — забубнил он с сильным южным акцентом, — куда это годится? Я провожу совещание, и вдруг прямо на виду у всех стажеров и Санта-Клаусов растворяюсь в воздухе. Ну и натерпелись они страху! Если вы воображаете, что порошок забвения растет на деревьях, то вы сильно заблуждаетесь. Он очень дорогой, и раздобыть его становится всё труднее…
— Мне потребовались твои особенные таланты, волшебник, — сказал Оберон. — Сегодня вечером я устраиваю праздник. Хочу собрать всех до единого вечножителей города. Скажи им, что у меня для них приготовлен… В общем, сюрприз.
— Вы меня разыгрываете? Праздник? Прямо сегодня? — запричитал волшебник. — Совершенно невозможно, немыслимо! Такие вещи надо планировать заранее.
Эльф с бульдожьей физиономией подошел к волшебнику, схватил его за шиворот и притянул к себе.
— На то ты и волшебник, чтобы для тебя не было ничего невозможного.
— Уберите своего головореза! — взмолился человечек.
— Отпусти его, Толстяк Тони, — усмехнувшись, велел Оберон.
Эльф нехотя исполнил приказание,
— Воля ваша, но чудес не ждите, — проворчал волшебник.
— Так-то лучше, — молвил царь эльфов и, обернувшись к своим подручным, приказал, кивнув на Сабрину и ее родню: — А этих отведите в надежное место. Надо постараться, чтобы рождественский подарок для моих подданных не был испорчен.
— Будет сделано, босс, — отчеканил Чокнутый Бобби, и Оберон покинул комнату.
— Оставьте меня наедине с Паком, — распорядился эльф Паутинка.
Открыв чемоданчик, он стал извлекать из него пузырьки с порошками, пустые стеклянные колбы, ступку с пестиком, потом приступил к смешиванию снадобий.
— Всем выйти! — приказала Титания и первой покинула комнату.
