Велька уселся на Витькином месте, и всю дорогу прокручивал в голове их космическое падение, прикидывая, как ему лучше в следующий раз поступить — так же сжаться и остаться под бричкой или все-таки отпустить руки и выстрелить в воздух, как из катапульты?
Все—таки Витьке, по этому случаю, он немного завидовал.
Старые абрикосы росли на том огороде. У бабушки было два огорода — тот и этот. Этот прилегал к дому, и ничего особенного там не росло. Так, малина, клубника всякая, розы — бабушка очень любила розы, и уже в августе накрывала их трехлитровыми банками. Велька вечно опасался, мчась сквозь сад-огород, влететь ногой в одну из них. А еще на этом «городе» стояла беседка, и росли яблони. А вот на «том», дальнем огороде, были серьезные плантации картошки, помидоров и перца. И еще там росли абрикосы, черным редким частоколом ограждая лужок с клевером. Было их шесть.
— Ишь, дылды, вымахали, — всякий раз ругалась бабушка, собирая редкий фруктовый урожай. — Ниякого проку от вас нет.
Обыкновенно они с Велькой расстилали под абрикосом покрывало и долго трясли дерево за кривой ствол, стряхивая абрикосы вниз. Потом Велька залезал вверх, цепляясь за шершавый ствол, и сначала, что было сил, тряс ветки руками, а потом уже и азартно бил по ним ногой. Абрикосы оранжевым градом летели вниз, били в покрывало, шуршали в клевере, гремели в пустом ведре и даже отскакивали от бабушкиной головы в косынке. Мелкие и твердые, все в каких-то бородавках и наростах, они были такими же упрямыми, как дерево, их породившее.
Наконец, исцарапанный, но довольный. Велька спускался вниз. Они с бабушкой сворачивали покрывало за края и пересыпали добычу в ведро — обычно с одного дерева набиралось не больше трети. Гордо повесив на плечо покрывало, Велька, как знаменосец шествовал впереди, а следом шла бабушка с ведром. Они продвигались дальше, а над ними, на самом верху, вцепившись в тоненькие ветки, гордо и неприступно пламенела пара самых сочных и спелых абрикосов.
— У, заразы, — грозилась деревьям бабушка сухоньким кулаком, — Посрубать бы вас всех.
Но у деда до мятежных абрикосов вечно не доходили руки, и деревья бы еще долго бы стояли, дожидаясь какого-нибудь сильного урагана, но случилось другое стихийное бедствие — бабушкин день рождения.
Строго говоря, бедствием была не день рождения, а Велькино желание сделать подарок. Причем непременно такой, чтоб она ахнула, и от восторга не знала, что и сказать. Вот тогда ему на ум и пришли абрикосы.
Ради этого пришлось пойти на жертвы. Вообще-то Велька спать любил и без необходимости рано никогда не вставал. Но еще больше, чем спать, он любил делать сюрпризы. Это было его страстью — сделать что-то трудное, большое и нужное, причем так, чтобы никто не заметил, что он это сделал.
И только потом, когда все вполне увидят и оценят, какая большая и трудная работа была сделана, когда восхитятся и воскликнут: — "Где же этот неизвестный герой, который совершил этот трудовой подвиг? Где же он, пусть выйдет и покажется!", — только тогда Велька скромно выходил и пожинал заслуженную славу.
Доходило до смешного. Например, вскопать просто так огород под картошку Велька ни за что не согласился бы. Вернее, он копал, но вот как? Ведь давно известно, что рабский труд неэффективен, а Велька в таких случаях чувствовал себя распоследним крепостным. Он нудно и скучно ковырялся в земле, и даже разбивание лопатой больших земляных комьев не развлекало его, даже поиск белых толстых личинок майского жука и ловля юрких, похожих на миниатюрные бронепоезда, медведок-«капустянок» — ничего тогда его не радовало. Зато в качестве сюрприза он бы этот огород вскопал бы с великой радостью.
Тем утром Велька поднял себя за шиворот рано-рано. Конечно, не раньше бабушки — проснуться раньше нее, ему казалось, было просто невозможно. Когда он ложился спать, она все ходила и ходила по двору, что-то доделывая, бродила в густых синих сумерках, подступивших к самому фонарю над крыльцом, и ему сквозь сон слышалось, как она хлопает дверьми, гоняет вечно голодных кошек и запирает двери, и Велька засыпал под эти звуки. А как она проходила мимо него легкой тенью в ночнушке, он обычно уже не слышал и не видел. Когда же он вставал, она уже давно хлопотала по хозяйству.
Вот и в то утро, когда Велька вышел во двор, она уже гремела ведрами в птичнике, и куры суматошно галдели, пихаясь крыльями у кормушки.
Велька торопливо застегнул сандалеты, тихонько соскочил с крыльца и побежал к сараю. Большой топор он заранее поставил около двери, так что оставалось сдвинуть щеколду, чуть—чуть приоткрыть дверь и потянуть за толстое топорище.
Доставая его, Велька задел топором за лопату, железо тоненько заныло, и у Вельки мурашки пробежали по спине — а вдруг бабушка услышит?
Но все было спокойно, и он быстро побежал на тот огород, прижимая к груди все еще звенящий холодный топор и ежась от утренней прохлады. Влажная от росы трава хлестала его по ногам и забивалась между пальцами, и скоро сандалеты стали совсем мокрые, так что Велька скользил в них пятками на поворотах, а на последнем повороте не удержался и сшиб одинокий помидор, высунувшийся на дорожку. Красно-зеленая помидорная головка стремительно ускакала куда-то в сторону, а Велька едва не упал, успев в последний момент уцепиться за столбик, на который была натянута проволока для поддержки помидоров. Столбик хрястнул и опасно накренился. Велька выпрямился, задумчиво его покачал, вздохнул и дальше пошел просто быстрым шагом.
Дойдя до клеверной полянки, он на мгновение остановился, глядя на нежно-зеленую траву, которую будто сторожили черные влажные стволы абрикосов. На переплетение их узловатых ветвей и темную зелень листвы уже легла розовая тень восходящего солнца, выколупывая оттуда редкие оранжевые звезды плодов, и Велька заторопился. Скоро станет жарко, и все проснутся, а значит, сюрприза не выйдет.
Он прошел краем луга, осыпая росу и оставляя темно-зеленый свет на сверкающем поле. Подошел к первому абрикосу, к его гнутому, бугристому стволу, провел ладонью по влажной шершавой шкуре, и вдруг отчетливо понял, что ему не хочется рубить.
Но что-то надо было делать, нельзя же было просто так стоять. Солнце карабкалось все выше, макушку начинало пригревать, и тяжелый топор оттягивал руку, словно подталкивая — давай, стукни, а там само пойдет.
Велька нерешительно поднял топор, и вяло ударил по стволу. Абрикос разом вздрогнул, будто просыпаясь ото сна. Велька, ободряясь успехом, неумело размахнулся и стукнул сильнее. Топор отскочил от твердого дерева, больно выворачивая кисть, но в сторону отлетела черная щепка, обнажая оранжевые волокна.
Ветви, выгибаясь и шумя, обрушили на Вельку холодный душ, и футболка его тут же промокла, но он этого и не заметил: расширив глаза, Велька глядел на пылающую в черноте ствола зарубку и чуял острый абрикосовый запах, плывущий в холодном воздухе.
Он снова поднял топор, и ударил — теперь уже сильно и точно, целясь прямо в оранжевое сердце, расцветающее на стволе.
Ветви бились и колотили по воздуху, последние абрикосы летели вниз, словно запоздалая дань, и следом сыпалась мелкая, изъеденная гусеницами листва, а дерево сотрясалось уже все, но Велька ничего не видел — он рубил и рубил, разгорячаясь все больше, пока не стал задыхаться. Когда ствол треснул и покачнулся, Велька налег на него плечом и, скользя по земле, что было сил, поднажал.
Дерево затрещало, покачнулось, застыло на мгновение, будто вцепившись в воздух ветвями, и рухнуло.
Велька опустил топор. Сердце его колотилось. Переведя дух, он огляделся. Он рубил высоко, так как низко рубить не получалось, и теперь над поляной возвышался нелепый черный пень-обрубок — от которого в клевере расходился оранжевый взрыв щепок и стружки.
Велька прошелся вдоль срубленного дерева, как китобой вдоль кита и разочарованно заметил, что снизу оно казалось ему гораздо выше и больше. Он оттащил его на край поляны и деловито направился к следующему абрикосу.
С ним все пошло проще, Велька рубил точно и собранно, не обращая внимания на дождевой душ, мусор и плоды, которые абрикос отчаянно сыпал ему на голову, словно пытаясь защититься этим скудным арсеналом, и быстро покончил с вторым деревом. Так, один за одним, он срубил целых четыре дерева.
К тому времени солнце поднялось уже высоко и трава высохла. Подсохла и майка на Вельке, а сам он вошел во вкус и чувствовал себя уже заправским лесорубом. Но уже пора было идти — его могли застукать, и Велька, с сожалением поглядев на оставшиеся два дерева, побежал в дом.
Весь день, до самого обеда ему не сиделось на месте — он тайком ходил за бабушкой следом, подстерегая тот момент, когда она пойдет на тот огород и увидеть, что надоедливые абрикосы срублены — пусть не все, но зато четыре. Но как назло, бабушке туда не надо было, и даже никто из домашних так туда и не собрался, и Велька совсем уж было отчаялся, когда бабушка вдруг попросила его нарвать помидоров к обеду.
