Весь день, до самого обеда ему не сиделось на месте — он тайком ходил за бабушкой следом, подстерегая тот момент, когда она пойдет на тот огород и увидеть, что надоедливые абрикосы срублены — пусть не все, но зато четыре. Но как назло, бабушке туда не надо было, и даже никто из домашних так туда и не собрался, и Велька совсем уж было отчаялся, когда бабушка вдруг попросила его нарвать помидоров к обеду.
— Ба, а пойдем со мной, — таинственно покачал ведром Велька, — А то мне скучно одному.
— Вот еще, — замахала бабушка. — Зато мне нескучно, вон сколько работы. Давай, не выдумывай.
— Ба, ну пойдем, — Велька замахал ведром недвусмысленно, подавая бабушке тайные знаки. — Пойдем, там интересно.
— Мне и тут интересно, — бабушка взяла полотенце, и стала выгонять мух из кухни. Тайных знаков она явно не понимала.
— Ба, — уже отчаянно заумолял Велька. Вся его хитрая стратегия рушилась на глазах.
- Господи, ну пойдем, пойдем, — бабушка, поняв, что Велька не отстанет, отложила полотенце. — Только быстрее.
— Ага, — Велька радостно рванул вперед. — Мы пулей!
— Ну и чего ты хотел показать? — бабушка, быстро засыпав дно ведра помидорами, выпрямилась, упирая руки в бока. — Зачем я сюда шла, Веля?
— Я, да так, ничего, — потупился Велька. Наступал час его триумфа. — А вон там у нас изменения.
— Где? — сощурилась бабушка. — Не вижу без очков.
— Да вон, пойди ближе.
— Ой и боже! — бабушка, сделав пару шагов, всплеснула руками. — Кто ж это все порубал-то?
Она подошла к краю поляны, присев, потрогала ветви и подобрала из травы пару абрикосов.
— Порубал, ну надо же, — немного растерянно повторила она, — Веля, это ты?
— Ну да, — заулыбался Велька.
— Да как же у тебя получилось? Раз, два, три, четыре, — бабушка прошла по краю поляны, — Да когда ж ты успел то?
— Ну так, — Велька скромно поковырял сандалией помидорный кустик. — Рано встал.
— А я и не заметила, вот же молодец, — бабушка, наконец, рассыпалась в похвалах. Она обняла Вельку и поцеловала, — Такой подарок сделал бабушке. Молодец.
— Дед, представляешь, он четыре абрикосины срубал, — первым делом сообщила бабушка, когда они вернулись. В голосе ее по-прежнему жила какая-то потаенная растерянность.
— Да ты что? — поразился дед. — Старые, на том «городе»?
— Да, сам срубав, — бабушка погладила светящегося от гордости Вельку по плечу, — Теперь надо бы к бане снести, попилить на дрова. Снесете с дедом?
Велькина радость немного поугасла — таскать стволы к бане было не так интересно, и никакого сюрприза в этом точно не было. Но деваться было некуда, и он согласно кивнул.
Дед взял тачку, и они отправились на «тот город».
Дед клал на тачку стволы, которые казались Вельке уже совсем небольшими, и тянул ее вперед, придерживая ствол рукой. Велька шел сзади, держа крону, и следил, чтобы ветви ни за что не цеплялись.
Тонкие черные ветки шуршали по траве, осыпаясь темно-зелеными листочками, и как назло, хватались за все, что можно, словно из последних сил сопротивляясь своей судьбе — быть попиленными на дрова, так что Велька поминутно останавливал деда, и распутывал их. Ветки кололи и царапали его руки, и он почти уже с ненавистью рвал и ломал их.
Когда они приволокли к бане последний абрикос, утреннего радостного чувства у Вельки уже почти не осталось. Они свалили дерево к остальным, на пружинящую гору черных ветвей. Дед, шаркая шлепанцами, ушел, а Велька задержался.
Он поглядел на беспорядочное черно-зеленое переплетение, совсем не похожее на прежние деревья, на уже темнеющую, грязно-оранжевую, измочаленную неумелым топором древесину, и, подобрал выкатившийся светло-желтый абрикосик.
Обтер его о футболку и надкусил твердую мякоть.
— Тьфу, — тут же выплюнул он кислющий кусок, и выкинул абрикос под забор. — Дрянь какая.
Два последних дерева так и остались стоять.
Как Велька бассейн для нутрий строил
У деда с бабушкой было много зверей. То есть скотины, как выражалась бабушка.
Так и говорила — «уйди, скотина», отпихивая от кормушки морду настырной коровы Зорьки, чтобы положить охапку сена. Голодная Зорька имела обыкновение высовываться из коровника и оглушительно мычать — так, что маленькая Полинка, застигнутая во дворе этим воплем, со всех ног кидалась в дом, теряя на бегу шлепанцы. В курятнике, отгороженной пристройке возле дома, жили куры, и там все время кипела бурная птичья жизнь. Бабушкины куры отличались неуживчивым нравом, и поэтому, что ни день, в курятнике приключался переполох: там слышалось оглушительное квохтанье, прорезаемое победным жестяным кличем петуха, курицы тяжело перепархивали с насеста на насест, а в горячем летнем воздухе плыли пух и перья. Маршруты свои Велька обычно прокладывал в обход курятника.
За забором-сеткой жили утки и индоутки — тюрки, как их называла бабушка. Утки и тюрки были птицами флегматичными до зевоты и ничем примечательным себя не проявляли. Интересно было наблюдать только за утятами. Их держали отдельно от взрослых уток, пока те не подрастали настолько, чтобы их не затоптали. Велька иногда помогал Полинке выгуливать утят. Смешные и пронзительно желтые, они быстро—быстро бежали по двору, переваливаясь на перепончатых лапках, и нежно свиристели. В утятах был силен стадный инстинкт, и когда их разом выпускали из загончика, издалека казалось, что по двору мечется целый клин огромных одуванчиков.
Иногда ребята даже набирали таз — пускали одного-другого утенка в плаванье и те суматошно носились от края к краю, расплескивая воду. Впрочем, серьезно Велька никогда с утятами не возился — это было девченочье занятие, к тому же потом их надо было сушить под лампой, укутывать полотенцем, баюкать, а от этих действий Вельку просто передергивало.
Был еще старый пес Кардамон, обитавший в будке, и державший в отношении Вельки вооруженный нейтралитет и была кошка Глашка — тощая, пронырливая и удивительно плодовитая. Из породы настоящих деревенских кошек, цвета жеванной бумаги в клеточку, с серыми подпалинами, она каждый год педантично приносила по пять штук котят. У бабушки не хватало духа их утопить, и подросших котят раздавали по родственникам и знакомым. Но, как правило, кошкоприемный ресурс был сильно ограничен, ведь у большинства знакомых и родственников подрастали Глашкины дети предыдущих поколений.
— Дед, ты б завез бы кошенят, — говорила обыкновенно бабушка, наблюдая, как трое-двое оставшихся котят, оттеснив от еды мать, энергично работают челюстями. Ели котята, как и Глашка, все, — от жареной картошки до кукурузы и вообще были зверьми неприхотливыми и все время голодными.
— Уйди, дура, наплодила ораву, — укоряла бабушка Глашку, которая, подняв хвост, следовала за ней на кухню.
Тогда дед сажал котят в старый кожаный портфель, — так, что оттуда высовывались только ушастые мяукающие головы, и уносил их по улице в бригаду, определяя кого в конюшню, кого на элеватор, а кого и на склад.
Но самыми интересными для Вельки зверьми были нутрии.
Они жили в специальном отдельном сарае с бетонным полом — чтобы не прокопали ход для побега и в кирпичных клетях — чтобы не прогрызли стен. Когда Велька в первый раз увидел их, то даже слега испугался. В полутьме, на дне черных квадратов, возились какие-то покатые обтекаемые тени, и лишь изредка мелькал отблеск тусклой лампочки на густой плотной шерсти. Поднеся лампочку на длинном проводе поближе, и наклоняясь, Велька увидел, как на него из темноты, вознеся острую мордочку кверху и поднявшись на задних лапах, смотрит огромная крыса, размером с трех Глашек сразу. Понюхав воздух, и убедившись, что Велька не морковка, свекла, и даже не лебеда, нутрий опустился на четыре лапы и продолжил грызть какую-то разлохмаченную палку.
С крысой, как потом убедился Велька, нутрий роднил только длинный голый хвост. В остальном же, они были чудесными добродушными зверьми, не лишенными обаяния. Во-первых, у них был очень красивый мех — плотный и густой, который, казалось, так и ждал, чтобы на него упал свет, чтобы заиграть серебряными переливами. Неважно, какого цвета была нутрия — черная или серебристая, она всегда будто посверкивала на солнце. Сами грызуны понимали свою красоту и старались поддерживать себя в самом выгодном виде, обычно по полдня вычесываясь и умываясь. Вторым замечательным качеством нутрий была их удивительная способность за считанные минуты обглодать любую ветку. Велька бросал в клети срезанные ветви яблони или акации, и в темноте тут же начиналась возня и деловитый хруст, а потом Велька доставал белые, почти отполированные зубами, древесные скелетики. Зубы, кстати, у нутрий были тоже замечательные — два огромных оранжевых резца, которые они щерили по всякому поводу.
В общем, с какого боку не посмотри, нутрии были зверьми обстоятельными и куда более внушительными, чем какой-то пищащий желтый пух на ножках.
