– Ты легко простужаешься? – спросил Витали.
– Не знаю. Я не помню, чтобы когда-нибудь простужался.
– Вот это хорошо, но я все-таки не хочу, чтобы ты мок под дождем. Мы сегодня не пойдем дальше и переночуем вон в той деревне.
Но постоялого двора в деревне не было, а из крестьян никто не хотел пускать к себе какого-то странно одетого старика с мальчиком и тремя грязными собаками. Нам везде отказывали и захлопывали перед нами двери.
Неужели нам придется идти дальше? Ведь до Усселя осталось еще четыре мили. Наступала ночь, дождь лил, ноги у меня совсем окоченели.
Наконец один крестьянин, подобрее других, позволил нам переночевать в сарае, но с условием не зажигать огня.
– Отдайте мне ваши спички, – сказал он Витали, – я верну их вам завтра, когда вы будете уходить.
Слава Богу! Теперь у нас была хоть крыша над головой.
Витали был человек запасливый, никогда не пускавшийся в дорогу без провизии. В солдатском ранце, который он нес за спиной, нашелся большой кусок хлеба. Он разрезал его на четыре части.
Тут я в первый раз увидел, в каком строгом повиновении держит он свою труппу.
Пока мы ходили от двери к двери, прося, чтобы нас пустили ночевать, Зербино забежал в один дом и быстро выскочил оттуда с коркой хлеба в зубах. Увидев это, Витали сказал:
– Поговорим вечером, Зербино!
Я совсем было забыл про это, но, когда Витали начал резать хлеб, я заметил, что Зербино приуныл.
– Пусть вор идет в угол, – строго сказал Витали, – он будет спать без ужина.
И Зербино отправился ползком в угол, на который указал ему хозяин. Он зарылся с головой в наваленный в сарае папоротник, и мы его больше не видели. Только изредка доносилось до нас его жалобное повизгивание.
Наказав Зербино, Витали дал мне кусок хлеба, взял другой себе и, ужиная, стал кормить Капи, Дольче и Проказника, давая им равные кусочки хлеба.
Мы с матушкой Барберен жили в последнее время далеко не роскошно, но все-таки перемена показалась мне ужасной. Как вкусен казался мне горячий суп, даже и без масла, который подавался у нас на ужин! А как тепло было около очага и в моей постельке, когда я закутывался в одеяло до самого подбородка!
Ничего этого теперь не было. Приходилось радоваться и тому, что есть хотя бы папоротники вместо постели.
Я страшно устал, ноги у меня болели, и я дрожал в своей мокрой одежде. Была уж ночь, а я и не думал спать.
– У тебя стучат зубы, – сказал Витали. – Тебе холодно?
– Да, немного.
Он открыл ранец.
– Вот тебе сухая рубашка и жилет, – сказал он. – Разденься, завернись в них, а потом заройся в папоротник. Тогда ты быстро согреешься и заснешь.
Однако я согрелся не так быстро, как думал Витали. Долго ворочался я с боку на бок и был слишком измучен и несчастлив, чтобы быстро заснуть.
Неужели то же самое будет каждый день? Неужели мне придется все время ходить и мокнуть под дождем, спать в сараях, и рядом не будет никого, кто бы пожалел и приласкал меня? Ведь матушки Барберен нет и я никогда не увижу ее! Когда я думал об этом, слезы лились у меня из глаз.
Вдруг я почувствовал чье-то теплое дыхание и, протянув руку, дотронулся до мягкой шерсти. Это был Капп. Он тихонько подошел ко мне, осторожно ступая по папоротнику, лег рядом со мной и лизнул мне руку.
Тронутый этой лаской, я обнял и поцеловал его. Он слегка взвизгнул и, сунув свою лапу в мою руку, придвинулся ко мне еще ближе. А я забыл и свое горе, и свою усталость. Теперь я уже не был одинок: у меня был друг.
Глава VI
Первое представление
Следующим утром мы снова пустились в путь. Дождь перестал, небо было голубое и, благодаря ветру, грязь высохла. Птицы весело распевали, а собаки прыгали около нас. Временами Капи подбегал ко мне, поднимался на задние лапы и лаял. А я понимал, что это значит. «Ободрись, не унывай!» – говорил он мне.
Капи был необыкновенно умен, и я с первого же дня подружился с ним и стал понимать его, хоть он и не умел говорить.
Так как я жил все время в деревне, мне было очень интересно посмотреть на город. Но Уссель со своими старинными домами и башнями совсем мне не понравился. Да мне, впрочем, было не до него. Я все время думал о чудесной лавке, где продаются башмаки.
Наконец мы дошли до грязной жалкой лавчонки и, спустившись по трем ступенькам вниз, очутились в каком-то темном подземелье. Солнце, должно быть, никогда не заглядывало сюда. Неужели башмаки продаются в таком отвратительном месте?
Но Витали знал, куда пойти, и через несколько минут я с восторгом надел кожаные, подбитые гвоздями башмаки, которые были в десять раз тяжелее моих деревянных.
И Витали не ограничился только одними башмаками. Он купил мне все, что обещал: бархатные панталоны, голубую курточку и шляпу. Положим, бархат был сильно потерт, а шляпа выцвела от дождя и пыли, но для меня все это было невиданной роскошью. Да, мой хозяин, вне всякого сомнения, самый лучший, самый щедрый и самый богатый человек на свете!
Я с нетерпением ждал минуты, когда мне можно будет надеть мое новое платье. Наконец мы добрались до постоялого двора. Витали вынул покупки и, к моему величайшему ужасу, обрезал мои бархатные панталоны так, что они могли достать мне только до колен.
Видя, что я с отчаянием гляжу на него, он сказал:
– Ты не должен походить на здешних детей, Реми. Теперь мы во Франции, и я одену тебя итальянцем, а если мы попадем в Италию, что весьма возможно, то ты оденешься как француз.
И заметив, что я все-таки ничего не понимаю, он прибавил:
– Кто мы? Артисты, один вид которых должен возбуждать любопытство. Неужели ты думаешь, что на нас обратили бы внимание, если бы мы вышли на базарную площадь, одетые так, как одеваются здесь все? Конечно нет!
И вот я превратился из француза в итальянца. Панталоны доходили мне до колен, чулки были перевязаны крест накрест красными тесемками, шляпа украшена лентами и шерстяными цветами.
Не знаю, нравился ли я другим, но самому себе я казался великолепным. Мой друг Капи был, по-видимому, того же мнения, потому что, внимательно осмотрев меня, он с довольным видом протянул мне лапу.
Его одобрение было мне особенно приятно потому, что пока я одевался, Проказник уселся напротив меня и передразнивал каждое мое движение. А когда я был готов, он взялся за бока и, откинув голову назад, начал отрывисто взвизгивать, что очень походило на смех.
– Ну, теперь, когда ты переоделся, – сказал Витали, – примемся за работу. Завтра базарный день, и мы дадим наше первое представление. Я взял тебя не для того, чтобы гулять с тобой. Для этого я недостаточно богат. Ты должен работать. А работа твоя будет состоять в том, что ты станешь разыгрывать пьесы с моими собаками и Проказником.
– Но я не умею играть пьесы! – испугался я.
– Вот потому-то тебе и нужно поучиться. Ты, конечно, понимаешь, что не для своего собственного удовольствия Капи ходит на задних лапах, а Дольче прыгает через веревочку. Я специально выучил этому собак, и им приходится много работать. То же самое придется делать и тебе, чтобы разыгрывать с ними пьесы. Примемся же за работу.
Я в то время думал, что работать – это пахать землю, или рубить деревья, или обтесывать камни. Ни о какой другой работе я не имел понятия.
– Пьеса, которую мы будем играть, называется «Лакей английского генерала». А вот в чем она состоит: генералу прислуживал раньше лакей, которым он был очень доволен. Это был Капи. Но Капи становится стар, и генерал желает взять нового слугу. Капи берется найти его. Но на этот раз лакеем будет не собака, а мальчик, которого зовут Реми.
– Как меня?
– Не как тебя, а это и будешь ты сам. Ты пришел из деревни, чтобы поступить лакеем к генералу.
– У обезьян не бывает лакеев.
– В пьесах бывает. Итак, Капи приводит тебя к генералу, но тот находит, что у тебя очень глупый вид.
– Тут нет ничего веселого.
– А что тебе за дело? Нужно только, чтобы смеялись зрители. А кстати, представь-ка себе, что ты поступил лакеем к какому-нибудь важному господину. Вот и стол, который завтра пойдет в дело. Поди и попробуй накрыть его для обеда.
На столе стояли тарелки и стакан, лежали нож, вилка, скатерть и салфетка.
Я не знал, что с ними делать, и стоял, нерешительно протянув руки и разинув рот.
Витали громко расхохотался.
– Браво! Браво! – воскликнул он. – Отлично! Мальчик, который был у меня раньше, всегда принимал такой вид, как будто хотел сказать: «Видите, как я хорошо разыгрываю дурака!» А ты удивляешься искренне, и выходит великолепно.
– Я не знаю, как накрыть на стол и что делать со всеми этими вещами.
– Это-то и хорошо! Завтра ты уже будешь знать, что делать с ними, но постарайся запомнить, в каком затруднении ты был сегодня, и прими такой же растерянный вид. Если сумеешь, тебя ждет блестящий успех. Итак, ты будешь изображать крестьянского мальчика, который ничего в жизни не видел, ничего не знает, но поступает в лакеи к генералу. И оказывается, что он гораздо глупее своего господина. Понимаешь? Ты должен казаться глупее Проказника – вот твоя роль.
