Егор вытянул из сапог брюки наружу, с трудом натянул сверх своего полупальто старый полушубок, напялил шапку-ушанку на самые брови, как-то присел, ссутулился, стал толстым и маленьким и, прихрамывая, прошёлся по комнате. Мальчики так и покатились со смеху:
— Ну нипочём не узнать, дядя Егор!
— А ну-ка, айда снова на улицу, ребята, да отвлеките мне как-нибудь этого черноусого… Итак, Петя, завтра ровно в восемь. Узнаешь меня? Я совсем другим буду.
— Как же не узнать? — удивился Петя.
— Ну, гляди! — Дядя Егор снова засмеялся. — Ладно, бегите, живо.
Мальчики выскочили на лестницу, по дороге сговариваясь о плане действий. План на бегу изобрёл Петя.
— Колька, лови меня! — громко крикнул он, вылетая на улицу.
Черноусый всё стоял у тумбы и читал афиши.
Коля бросился догонять Петю, но, когда он уже почти схватил его, Петя ловко увернулся и, перебежав на противоположный тротуар, помчался обратно. Пробегая мимо тумбы с афишами, он сделал вид, что споткнулся, и, падая, схватился рукой за пальто черноусого. Тот вздрогнул от неожиданности и сердито оглянулся.
— Ты что, обалдел? Слепой, не видишь! — закричал он на лежащего у его ног Петю. И в это время на них обоих с разбегу налетел Коля и, чуть не сбив черноусого с ног, упал прямо на Петю.
— А ну вас, чертенята! — обозлился черноусый, с остервенением отталкивая барахтавшихся у его ног мальчиков.
— Дяденька, простите, ей-богу, нечаянно… сам ногу зашиб, ой-ой-ой-ой, не встать!.. Дяденька, родненький, помогите встать! — заскулил Петя, хватая черноусого за полу пальто.
— Ещё чего! Пошли прочь, дьяволята. — Черноусый ещё раз ткнул Петю ногой.
— А ну, вставай! Давай помогу! Не скули, пойдём домой. — Коля помог Пете подняться.
— Ой-ой-ой, ногу тише! — вскрикивал Петя, опираясь на Колю и ковыляя через улицу к дому. В это время от ворот не спеша, чуть прихрамывая, удалялся толстый человек маленького роста в полушубке и шапке-ушанке. Мальчики толкнули друг друга локтем и еле сдержали смех.
— Эй, вы! Мальчики! — услыхали они голос за спиной.
Ребята остановились и оглянулись. К ним быстрыми шагами шёл черноусый. У Коли сразу как-то ухнуло сердце. Но Петя спокойно глядел на незнакомца:
— Что, дяденька?
— Вы, мальчики, из этого дома? — почти приветливо спросил черноусый.
«Нет», — хотел сказать Коля, но Петя предупредил его.
— Из этого, дяденька, — с полной готовностью ответил он, — а что, дяденька?
— Вы, я вижу, тут всё катаетесь, — тем же тоном заговорил черноусый, — а я вот приятеля дожидаюсь… Шли вместе, он на минутку забежал в этот дом к знакомым… Сказал: «Подожди тут, я сейчас», — а сам не идёт. Заболтался, видно, хе-хе-хе-хе. Вы не видали, высокий такой? Не видали, куда он прошёл?
И снова Коля не успел сказать: «Не видали», — как Петя опять предупредил его:
— Как же, дяденька, я видел. Высокий такой, худощавый, что оглобля, и узел нёс, ага?
У Коли перехватило дыхание. Неужто выдаст?!
— Вот-вот! — обрадовался черноусый. — Не видал, куда он прошёл?
— Видал, дяденька! — Коля незаметно дёрнул Петю за рукав, но Петя с той же радостной готовностью продолжал: — Прошёл направо во второй двор, а затем налево свернул. Только там три лестницы, вот в которую он зашёл, я недоглядел, дяденька… А может, вашего приятеля поискать, дяденька? Мы по квартирам побегаем, поспрашиваем? А вы подождите.
У Коли отлегло от сердца. Ну и хитрющий же Петька!
— А тут у вас проходного двора на другую улицу нет? — спросил черноусый тревожно.
— Нет, дяденька! Вон в ту дверь, — видите? — на парадный ход, который на бульвар, выйти можно. Показать вам? — бойко говорил Петя. — Только там швейцар Спиридон одних господ пропускает, а кто не по-господски одет — и не суйся!.. А как вашего приятеля звать, мы поищем.
— Не надо, я тут его подожду. Наверное, скоро выйдет. Вон афиши почитаю. — И черноусый пошёл обратно к тумбе.
— Хромай, не забудь, а то догадается, — шепнул Коля на ухо Пете, осторожно ведя его под руку во двор.
— Не бойся, не забуду.
— Ну и хитрющий же ты, Петька!
— С этими гадами иначе нельзя, — солидно ответил Петя и сплюнул в сторону.
* * *
Ночью во всех пролетарских квартирах княжеского дома полиция производила тщательный обыск.
А Петя лежал в крошечной каморке княжеской судомойки, свернувшись калачиком на сундучке, и чутко прислушивался. Скоро ли угомонится всё в квартире? Надо ночью перенести пакет в прихожую. Мать крепко спала и ничего не подозревала — Петя ухитрился внести пакет незаметно даже для неё, и сейчас этот небольшой твёрдый узел лежал у него под подушкой.
— Знаю, никогда она нарочно не выдаст, — говорил он вечером Коле, — да ведь малограмотная, ничего не понимает, а ну как проговорится?!
Петя задумался. Как часто бывали ещё недавно споры с матерью! Сколько раз он уговаривал её уйти работать на завод, — и слышать не хочет!..
— С ума сошёл, — отвечала она, — на каком заводе мы такую жизнь найдём? Сыты, одеты, в тепле. Ты что, хочешь жить, как Колька со своим батькой?
— Хочу, мама!
— Несмышлёныш ты у меня, и больше ничего, — сердилась мать.
Её не переспоришь. Петька бросил уговаривать. Вот кончит городское училище, сам уйдёт на завод!.. Правда, Коля никогда не ест того, что Петя на княжеской кухне. И одет Коля хуже. И комната у них сырая, полутёмная, в подвале. И за отца он в вечной тревоге, — сколько товарищей отца уже в ссылку ушло! А всё-таки… как Петька завидует товарищу!
Колька сам себе хозяин! Как хочет, так и живёт! Им никто не помыкает. Ему не нужно за горничную Дашу прибирать княжеские комнаты, а за горничную Катю накрывать на стол — да ещё делать всё это так, чтобы его господа в комнатах не застали! Кольке не надо чистить сапоги и князю и его сердитому лакею Степану Ивановичу! Не надо по большим праздникам, приодетому и с напомаженной головой, идти поздравлять князя и княгиню и вместе с другой прислугой целовать княгине ручку и благодарить за подарок. И, возвращаясь по коридору в свою каморку с зажатой во вспотевшей руке серебряной монетой, выслушивать сердитый шёпот матери:
— Что, плохо тебе живётся? Всё ещё недоволен! Смотри у меня!
Нет, теперь Петька уже не тот, что раньше… А ведь действительно был несмышлёнышем, пока не поступил учиться в городское училище и не подружился с Колькой! Верил — глупый! — матери, что так уж положено, есть господа и есть мужики. И мужики должны служить господам. Верил — глупый! — будто правильно, чтобы князь с княгиней вдвоём жили в девяти комнатах, а они с матерью в крошечной каморке, и чтобы господа с утра до ночи ничего не делали, а пять прислуг и он, Петя, шестой, весь день их обслуживали.
С Колей подружился Петя в городском училище. И от него узнал, что всю неправду сами господа устроили и что царь вовсе не «батюшка», как его величает мать, а злейший враг рабочего люда. Узнал также Петя, что есть много людей вроде Колиного отца и дяди Егора, которые борются за правду. Борются, хотя знают: попадёшься — не уйти от тюрьмы!
Сейчас Петя уже знает, что есть такие люди… большевики, и самый главный у них Ленин…
Мать ровно дышала во сне. В квартире было тихо. Наверное, теперь уже все спят, и господа и слуги.
А что, если всё-таки посмотреть, что в пакете? Петя оглянулся на мать. Лежит лицом к стенке. Авось свет её не разбудит! Петя зажёг огарочек свечи — электричество зажечь побоялся, — встал на колени на своём сундучке, достал из-под подушки пакет, осторожно развязал платок и вытащил небольшую книжечку. Раскрыл на первой попавшейся странице, наклонился низко и стал читать с середины. О чём тут?
«Прежде бунтовали одни студенты, а теперь поднялись во всех городах тысячи и десятки тысяч рабочих…»
Верно, — это Петя и сам уже знает. А про что ещё?
«Полиция хватает рабочих, бросает их в тюрьму, высылает без суда на родину и даже в Сибирь…»
— Петька! Ты чего свет жжёшь, озорник?
Петя вздрогнул от неожиданности и поспешно задул свечку. Лакей Степан Иваныч!.. Неужели увидел?.. Тогда всё кончено!..
— Простите, Степан Иваныч… я урок повторял… задачку… — бессвязно забормотал он, стараясь натянуть одеяло на пакет.
— «Урок!» Мало тебе дня! Чтоб этого больше не было! — И ноги Степана Ивановича зашаркали от двери.
Слава богу!.. Сошло… Как это Петя зачитался, не услышал шагов? Хорошо, что Степан Иванович только чуть приоткрыл дверь, не вошёл, а то что было бы?! Страшно подумать!..
Петя в темноте, ощупью, уложил книжки, аккуратно завязал узел, сунул его под подушку и, улёгшись, снова стал прислушиваться. Сердце его гулко билось, и руки дрожали…
… Чуть ведь не попался… Не надо было трогать…
Прошло с полчаса. Петя сбросил одеяло, босиком подошёл к двери, открыл её, прислушался. Тихо. Через кухню вышел в коридор. Из комнаты Степана Ивановича раздавался богатырский храп. Петя заглянул в столовую, в гостиную. Везде темно, только уличные фонари слабо освещают комнаты. Прошёл дальше — темно и в кабинете князя…
