и если она сейчас не выживет Глебова, то последствия могут быть самые неожиданные. Лиза отошла от окна. Она волновалась и чувствовала, что Глебов тоже на пределе.
— А кто ему скажет… ты или я? — спросил он.
— Конечно я. Его надо к этому подготовить.
— Ну хорошо, подготовь, хотя, с другой стороны, зачем? От радости не умирают. У парня не было отца… и вдруг появился. И, как я полагаю, не самый плохой? А?.. — (Лиза, совсем некстати, подумала, что улыбка красит Глебова и молодит.) — Вот я остался жив и, более того, чувствую себя прекрасно. — Он по-прежнему был настроен решительно. — Надо ему сказать сразу.
— Я сама решу, как ему сказать, — ответила Лиза.
— Извини. Опять я тороплюсь. Вчера был никто, можно сказать, ноль. А сегодня — отец!.. Он играет в шахматы?
— При чем тут шахматы? — не поняла Лиза. Она посмотрела на Глебова, в который раз увидела на его губах улыбку — ну просто блаженный, подумала она и почти невольно вскрикнула: — Да не играет он ни в какие шахматы, он музыкант и играет на сак-со-фо-не… Понял наконец?
— Понял, — кивнул Глебов, не обижаясь и продолжая улыбаться.
Лиза вновь подошла к окну, увидела — фанатки исчезли. Это ее немного успокоило: значит, они пошли его встречать, и у нее есть немного времени.
— Боря! — вдруг попросила Лиза. — Пожалуйста!.. Уйди! Ну не могу я еще, ну в другой раз. Все не так просто. Он парень нервный, со срывами… — Она села около ломберного столика, закрыв лицо руками.
Глебов молча посмотрел на Лизу, и впервые до его сознания дошло, что она почему-то очень волнуется.
— Хорошо, — согласился он. — Не волнуйся, я уйду… А ты когда позвонишь? Не откладывай надолго. Ладно? — Он собрался уходить, но тянул время, поглядывал на Лизу с тайной надеждой, что она вдруг передумает и разрешит ему остаться.
И тут хлопнула входная дверь. Лиза первая услышала, она открыла лицо, поправила волосы, беспомощно улыбнулась Глебову и, сама себя не узнавая, крикнула:
— Костя, это ты?
Влетел Костя. Земля горела у него под ногами, он сдернул рюкзак, метнул на тахту; рюкзак был расстегнут и в полете разбросал книги, тетради и ноты, сложенные вперемешку.
— Мать, не сердись, — крикнул Костя. — Я соберу.
Быстро подбирал с пола оброненные книги и тетради, хохотал, выкрикивая на ходу, что он торопится, сегодня дискотека, и ему надо что-нибудь поклевать, что он вернется поздно, не раньше часу, они потом заваливаются к Ромашке, она выжила своих родителей.
Глебов притаился в углу и смотрел на Костю не отрывая глаз. Наконец Костя увидел чужого, скользнул взглядом и небрежно бросил:
— Здрасте. — Он не любил мужчин, приходящих в их дом, но сегодня у него было хорошее настроение, и он, паясничая, добавил: — Наше вам почтенье.
— Познакомься, Костик, — сказала хриплым от волнения голосом Лиза. — Это Борис Михайлович…
Глебов сделал шаг навстречу Косте, крепко сжал его ладонь, не замечая, что держит ее слишком долго, повторяя:
— Очень рад… очень, очень рад…
— Я тоже очень, очень рад, — продолжал паясничать Костя, бесцеремонно отнимая руку у Глебова.
— Идем, я тебя покормлю… Извини, Борис. — Лиза увела Костю на кухню.
Ошеломленный, потрясенный Глебов остался один. Он совершенно не знал, что ему делать. Слышал голоса Лизы и Кости, но не решался пойти к ним. Сел, потом встал, потом прошелся к окну и почему-то подпрыгнул. Нет, он положительно не владел собою.
А Лиза и Костя тем временем беседовали на кухне. Лиза достала из холодильника сковородку с картошкой и маленькой котлетой и поставила на огонь.
Костя тоже влез в холодильник, взял бутылку молока и заметил там шампанское.
— Не пей холодное молоко…
Костя, не отвечая, отпил, потом спросил, повысив голос:
— Готовитесь к гулянию? Сколько просил, не приводи их домой. Кадрись на стороне.
— Строгий какой, а невпопад, — вдруг рассмеялась Лиза. Ей было приятно, что она сейчас сразит Костю. — Это никакой не кадр. — Она сделала паузу, перевернула на сковороде котлету, посмотрела на сына и преподнесла ему: — Это твой судья!
— Мой судья? Глебов?!
— Глебов. Ты не ошибся.
— Потрясно! — Костя бросился к Лизе и обнял ее. — Ты у меня молоток!.. Глебов у нас дома! Не ожидал.
Лиза тоже засияла, как же, угодила Костику, дождалась его похвалы.
— Вот это подарочек! — не переставал восхищаться Костя.
— Тише ты! Он услышит. — Лиза прикрыла ему рот ладошкой. — А что я тебе говорила? Нет, ты скажи, что я тебе говорила? Я тебе говорила, что Глебов у нас в кармане. А ты мне не верил, я по твоим глазам видела, ты мне не верил. Я сижу дома, разговариваю с бабой Аней, и вдруг… явление с шампанским. Между прочим, особенно важно — без приглашения, не то что я его заманила.
— Порыв сердца! — вставил Костя.
— Именно! — Лиза торжествующе улыбнулась.
— Надо будет его обаять, — сказал Костя.
Одна мысль у Кости набегала на другую. Прошедшие зимние и весенние месяцы он жил спокойно. По неделям не вспоминал об этой чертовой аварии, так, иногда мелькало в нем это ненароком и исчезало. Но в тот день, когда Костя получил повестку, страх вновь вернулся к нему, как в первые дни после аварии. Зачем-то, не отдавая себе отчета, он однажды пришел к дому старика — и увидел, как тот, опираясь на палку, медленно преодолевал пространство до булочной. Ему неприятно было смотреть на хромающего человека. Решил — вот еще, будет он об этом думать! Наплевать и забыть!..
Не вышло почему-то. Хромоногий старик преследовал его, как наваждение! Он сбегал еще раз к его дому, чтобы убедиться, что сильно все преувеличил и не такой уж этот старик несчастный. Прождал час, не дождался. Через день снова завернул, поймал какую-то девчонку из подъезда и узнал, что старика увезли на «скорой помощи». Инфаркт. Вот с этого момента он и потерял сон. Днем уговаривал себя, что никто не докопается, что он угнал машину, и нечего ему дрожать, не могут же девчонки его заложить, а инфаркт старика не имеет никакого отношения к аварии. Ночью он засыпал как убитый, намотавшись за день, но скоро просыпался, и тогда начиналось. На него нападало такое отчаяние, что хотелось выть, он впихивал в рот одеяло, сотрясаясь от страха и тоски. Он понимал, что день суда неотвратимо приближался, что его туда поволокут и ему придется там помучиться. Но теперь, когда перед ним возник Глебов, у него появился реальный шанс выскочить из дела еще до суда. Его лихорадило от возбуждения и надежды. Он всегда верил в свою
