Когда ребята вернулись к своим лункам, Филька доедал последнюю плотву и вид у него был уже такой, как будто он замолил все свои грехи и душа у него была спокойна. В глазах уже не было прежнего алчного блеска, хвост не дёргался, губа не дрожала, а из глотки уже не вырывался львиный рык, а лилось нежное урчание. Ребята могли потом поклясться, что они ясно слышали первые Филькины слова, сказанные по-человечески:
«Хоррроша рррыбка! Ррррыбка хоррроша!.. За-курррить бы теперррь…»
Так уж у нас повелось: в каждые каникулы Митя и Витя едут со мной куда-нибудь на рыбалку. Зимой мы отправляемся на подлёдный лов, с весны — по открытой воде. И места у нас для разных каникул разные. Весной, например, мы ездим на Кощеево озеро, на речку Унжу. Московские рыболовы так хорошо знают туда дорогу, что рассказывать, где это место находится, лишнее.
Ещё в поезде ребята обратили внимание на девочку в зелёном брезентовом плаще. Приметили они её потому, что везла она явно рыбацкую корзину и удочку в матерчатом чехле. А в конце дороги выяснилось, что ехали мы в один дом, что Нюра — так звали девочку — доводилась нашим хозяевам племянницей…
— Кому это ты удочку привезла? — сразу же задали ребята ей вопрос.
— Сама буду ловить… — ответила Нюра.
— Ну да! А ты умеешь? Небось завизжишь, как червяка увидишь… — усмехнулся Витя. — Ваш брат девчонки — народ не из храбрых…
Нюра пропустила его замечание мимо ушей.
— А вы собираетесь на червя ловить? — спросила она, в свою очередь.
— На китайских рачков…
Витя подмигнул Мите, достал коробку с мотылём и показал Нюре рубиновые личинки комара толкунца.
— Да ты их не бойся, они не кусаются! — принялся успокаивать Нюру Митя, хотя Нюра и не думала бояться. Она даже пальцем потрогала наживку.
— Интересно… — сказала она. — И где вы их только берёте?
— Нам их прямо из Пекина доставляют на «ТУ-104»… А рыба на этих рачков берёт — отбою нет! Ну, да завтра увидишь сама. Только ты не очень огорчайся, что у нас будет густо, а у некоторых — пусто… — окончательно разошёлся Витя.
— Научусь когда-нибудь и я ловить… А то скажу «петушиное» слово… — засмеялась Нюра.
— Это ты маленьким рассказывай сказочки про «петушиные» слова… Нет, когда ловить не умеешь, никакое «петушиное» слово не поможет! — заявил Витя.
Мы проснулись ещё до света от необычного шума на реке, которая протекала за огородом нашего хозяина. На берегу творилось что-то невероятное. Можно было подумать, что пол-Москвы уселось на автобусы, грузовики, легковые машины, чтобы прибыть в это воскресное утро на берега неприметной речушки. Из машин вытаскивались разборные и надувные лодки всевозможных конструкций, с моторами и без моторов, на одну персону и на десять. Торопливо составляя удочки, обувая мушкетёрские сапоги, рыболовы спешили занять себе местечко на болотистых берегах Унжи, хотя до рассвета оставалось ещё не меньше часа… Даже страшновато было плыть на плоскодоночке по узкой речке сквозь строй удильщиков: от взмахов удилищами в воздухе стон стоял…
— Можно, я вот здесь вылезу? — попросила у меня, как у старшего, разрешения Нюра.
— Вылезай, вылезай… Может, лягушонка какого подцепишь тут… — не вытерпел и съязвил Витя.
На нашем любимом омутке уже были рыболовы, но и для нас нашлось местечко. Плотва ловилась неплохо: к вечеру у каждого из нас было по пять-шесть килограммов отличной рыбы.
— Интересно, как дела у Нюры! — вспомнил о ней Митя, когда мы усаживались в лодку.
— Поехала бы, дурёха, с нами, чего-нибудь и поймала бы… — подхватил Витя.
Плотвы у Нюры было не меньше, чем у нас, а может, и побольше. Она с трудом подняла корзинку, чтобы поставить её в лодку. Ребята сразу притихли.
— Я сейчас, только лягушат своих погружу… — сказала Нюра и достала из воды садок.
Тут и у меня глаза округлились — в садке возилось полдесятка язей-лапотников, граммов по шестьсот каждый.
— На что ты их поймала? — прошептал Митя.
— На простого нашенского червяка… Ведь мне никто из Пекина не присылает рачков на «ТУ-104». А плотву я ловила на мотыля из Тимирязевского пруда. Он покрупнее Измайловского мотыля будет…
Митя и Витя переглянулись: у нас мотыль был действительно из Измайловского пруда. Ай да Нюрка! А они ей про китайских рачков сказочки рассказывали.
— Ты вроде как и вправду знаешь «петушиное» слово, — с уважением сказал Витя. — Может, и нам его скажешь?
— Отчего не сказать? Скажу. Вот оно какое: не петушись раньше времени… Меня папа ловить научил. И места хорошие показал. Становитесь завтра рядом со мной, и вы с язями будете.
На другой день мы так и сделали и тоже вернулись в Москву с язями.
Даже видавшие виды рыболовы могут с сомнением покачать головою, если вы начнёте им рассказывать о том, что зимой из-подо льда вы ловили карасей и карпов.
— Спят они, батенька! — скажут вам. — Спят, зарывшись в ил.
Так вот приблизительно и ответил своему приятелю Митя, когда тот, захлёбываясь, стал рассказывать, что на Пироговском водохранилище в прошлое воскресенье ловили карпов.
— Поросята, а не карпы! По два кило с хвостиком!..
— Сказки… Рассказы очевидцев… — не верил Митя. — Разве что случайно кто забагрил сонного карпишку.
— Да? Не веришь? Рассказы очевидцев? Тогда одевайся, и пойдём сейчас же к дяде Николаю! К очевидцу… У него этих карпов четыре штуки лежат! — торжествующе сказал Витя так, как будто бы он сам изловил этих карпов.
Наш дворник дядя Николай был таким авторитетом по части рыбной ловли, что Митя тут же схватил будильник и поставил его на шесть часов утра.
Воскресным утром все трое — Митя, Витя и дядя Николай — были на Пироговском водохранилище в районе карьера. На том самом месте, где в прошлое воскресенье среди зимы стал брать карп. Дядя Николай посадил ребят у своих старых лунок, а сам пробил себе новую.
— Берёт осторожно… Смотрите лучше за сторожками… А бывает, и с ходу схватит… — предупредил он ребят.
Народу сидело на льду больше, чем болельщиков в Лужниках, когда играют футбольные команды мирового класса. Разница была только в том, что здесь все «болельщики» принимали сами деятельное участие в соревнованиях и не на искусственном льду. Однако скоро выяснилось, что клёв, как обычно это бывает, не шёл ни в какое сравнение с клёвом в прошлое воскресенье. Все были «пустыми». Каждый рыболов, даже если он впервые вышел на лёд, имеет право на своё собственное мнение, почему нет клёва. «Похолодало…» — говорили одни. «Ушёл…» — уверяли другие. «Северный ветер!» — утверждало большинство.
Витя больше всего не доверял северным ветрам. Поэтому он поминутно поднимал мокрый палец, определяя направление ветра, и сокрушённо качал головой. Потом он положил удочку на край лунки и пошёл смотреть, как идут дела у других.
— Эй! Рыбачок! — крикнул ему тут же кто-то вслед. — Где твоя удочка?
Витя бросился к своей лунке. Удочки не было.
— Эх, ты! Растяпа! — набросился на него Митя. — Прозевал карпа!
— А ты поменьше кричи на людей, — огрызнулся Витя. — Смотри лучше за своей удочкой…
И он точно накаркал: не успел Митя обернуться к своей лунке, как увидел, что его удочка, точно ожившая, скачет по льду, норовя вот-вот нырнуть в водохранилище. Митя сделал такой прыжок, которому наверняка позавидовал бы вратарь Лев Яшин. Он успел поймать удильник в тот самый момент, когда тот уже стоял на-попа, готовый нырнуть под лёд.
Тут надо было бы сказать, как это принято говорить во всех «рыболовных» рассказах, что леска зазвенела, как струна. Но она не зазвенела, а застонала, подобно тросу подъёмного крана, когда тому приходится работать на пределе. Несмотря на холодный ветерок, у Мити выступили капельки пота на лбу.
— Не тяни, не тяни дуром! — кричал Витя, бегая вокруг Митиной лунки. — Оборвёт!
Однако леска выдержала. Одно было только странным: глубина была небольшая, давно уже должна была показаться морда карпа, а её не было. Но вот в прозрачной воде лунки показалась золотистая мормышка… А где же рыба? Митя даже привстал от удивления. И тут вдруг все подбежавшие увидели, что вместо рыбы из лунки вылезла… Витина удочка!
— Это ты мою подцепил! — закричал Витя, хватая удочку.
На Витиной удочке леска была потолще и крючок на мормышке понадёжнее, чем на Митиной, который любил «тонкую» оснастку, и через какую-то минуту старательного сопения Вити на льду забился карп сказочных размеров. А ещё через минуту возник спор: кто поймал карпа?
— Что за вопрос? Удочка моя — значит, и рыба моя! — кричал Витя.
