Часть вторая.
Я оторвался от чтения. Кузьма Петрович, попыхивая дымком сигареты, внимательно наблюдал за мной.
– Старинный текст, медленно вчитываюсь, – стал оправдываться я перед ним.
– Ничего, ничего, читай до конца, – успокоил он меня.
« …Рецепт зельия. Возми костъ черной курицы, отожги до белой извесъ, такожъ возъми сделай древестъной уголья, непременъ с березъ, да готовъ той уголья из деревъ когда они сокомъ изидоша. Надоть взятъ кости отожъныя одну унцию а уголья две унции и один золотъник. Мешатъ все с особым тщаниемъ. Копитъ в холстине»
– Прямо колдовство какое-то – выдохнул я, с трудом разобрав старинную вязь букв.
– Колдовство, не колдовство, а вот эта бумаженция хранилась и передавалась в нашей семье от отца к сыну как самая большая тайна, и никто под страшной клятвой не смел нарушить этот завет.
– А как же вы? Вот мне показали ….
– Ну, я, другое дело! В первых, отец с фронта мне в письме про этот клочок бумаги отписал и я ему никакой клятвы не давал, а во вторых – кому мне его передать? Дочки ведь у меня в роду остались, вот и выходит, что пропадет эта тайна со мной.
– А кто первый написал этот кузнечный рецепт? – осведомился я.
– Сказывают у нас в роду, был знаменитый кузнец, настолько знаменитый, что внук самого Чингиза, Батухан, распорядился забрать его к себе в главную ставку. А по законам священной «Яссы», никто не вправе держать в рабстве человека более семи лет. Вот мой предок и получил свободу, да и как не получить? По своему мастерству сильно он выделялся среди прочих, и женился он на местной черноокой красавице – степнячке, ты же видишь – у нас в роду все девахи черноокие, да коса до колен, от прабабки то диво. Вот только на свою беду, или удачу, сдружился мой предок с другим мастером – арабом. Тот заболел и когда почуял свой смертный час, поведал он другу тайну булата. Говорят, когда выковал свой первый булатный клинок, мой прадед, так сам Батухан призвал его к себе и спросил: «Чего хочешь за свое великое мастерство?» Смело отвечал мой прадед, глядя в рысьи глаза свирепого хана: «Хочу жить и умереть на своей русской земле!» Засмеялся хан: «Твоя земля, урус, теперь наша земля, езжай, смело по нашим владениям, только вот тебе наказ – не делай больше одного клинка в год, и тот присылай в ставку! Снабдил Батухан охранной грамотой прадеда и отпустил куда-то в Рязанские земли»
– Вот с тех пор и повелось, только раз в году мы его потомки, выковываем свой булат!
– Какая красивая легенда – бесхитростно восхитился я.
– Легенда, говоришь? – усмехнулся кузнец Петрович, – а вот это, ну-тко, посмотри! – и он бережно достал со дна железной шкатулки тряпицу, развернул её и положил мне на ладонь тонкую металлическую пластинку. По приятной тяжести и тускло – матовому желтому блеску, я сразу догадался, что это золото. Пластина была прямоугольная, сантиметров 5 на 11, на ней гордо расправив крылья, летел сокол-тетеревятник, кое, где в Сибири и поныне эту птицу зовут по старинке – кречет. По краям пластинки, шла скань, наподобие витой веревки, да было выбито чеканом два слова изящной арабской вязью.
Я так и ахнул! Кому из вас доводилось вот так запросто держать пайзацу – самую сильную охранную грамоту, может даже самого Чингиз – хана?
– Что это? – только и нашлись у меня слова.
– А ты говоришь легенда! Как передают в нашем роду изустно, здесь написано: «Этому – доверие!» Знаешь, даже женщины наших семей не знали про эту пластину! – он бережно взял из моих рук древнюю семейную реликвию, завернул в тряпицу и положил на дно ларца.
– Передам внуку, пусть он решает, что с этим делать!
Ошарашенный происходящим, я ещё некоторое время сидел, ощущая на своих ладонях пыль прошедших столетий, но встрепенувшись, стал уговаривать Кузьму Петровича , сдать столь ценный предмет в музей.
– Нет, покачал он головой, это наша охранная грамота и никто не смог отобрать её у нас, как никто и не узнал тайну нашего булата!
– Так зачем вы все это мне рассказали? А вдруг я проговорюсь нечаянно, кому либо – вырвалось у меня.
– Не проговоришься, мне немного осталось, а тайну булата терять не хочется, а пластинку, ты не волнуйся не найдут, не так искали, да не нашли. Вот это тебе, храни, владей – и он протянул мне самодельный нож и старые листочки бумаги.
Матово блеснуло острое лезвие. Простой нож, который любой кузнец, запросто выкует, да хоть бы из тракторного клапана, в своей кузнице. Вот только по свинцово – серой поверхности лезвия, догадался я, что это булат.
Прошли, пролетели годы. Давно умер деревенский кузнец Кузьма Петрович.
Тот нож его, с простецкой пластмассовой ручкой выменял у меня заезжий охотник. Только то и осталась на память о нашем казахстанском булате, насечка, на хваленом швейцарском фирменном ноже, когда в споре, схлестнули мы нашу самоделку и знаменитую своей крепостью иностранную сталь. Ахнул, охотник, рассматривая зарубку на несокрушимом швейцарском ноже, и не отдал мне мой булат, решительно придвинув, дорогой и эксклюзивный, иностранный нож ко мне.
Думаю я, а может и не бессмыслица в тех словах рецепта? В костях содержится фосфор, а в угле – углерод. Кто из металлистов не знает о фосфотировании да цианировании стали? И даже молитва – «Отче наш» всего лишь временной интервал, для точной пропитки легировочными добавками….?
Вот только причем тут черная курица?
Кавказский пленник.
Друг моего детства Володя влюбился в девчонку с дальней улицы. Пряталась эта улица в тени тополей и когда былым снегом мела июньская метель тополиного пуха, удовольствие пройти по ней, да ещё с подружкой под руку, было не с чем сравнить в дни нашего пионерского детства.
Только приходила его девчонка не одна, а с двумя подружками. И это сильно огорчало моего друга. Решить эту проблему должны были мы, его друзья.
Я согласился сразу. С третьим Володькиным другом, Алексеем Чаплиным, вышла маленькая неувязка.
Был Лёха, так мы его звали, «жаворонком».
Для тех, кто не знает, поясняю – люди делятся на две категории: «жаворонки» и «совы». «Жаворонки» ложатся спать рано и встают рано, в пять часов утра – они бодры, полны сил и жизнерадостны. «Совы», наоборот, успокаиваются за полночь, очень туги на подъем и только к обеду входят во вкус жизни.
Нам спешить на свидание, а Леха норовит улечься поспать. На все наши уговоры только подгребет под бок толстого котяру и ныряет с ним под одеяло.
В то время на экранах кинотеатров шла комедия Леонида Гайдая «Кавказская пленница».
Вот и решили мы умыкнуть Лёху из постели как героиню фильма.
Роль кунаков жениха исполняли мы вдвоем.
Лехи досталась почетная роль, которую сыграла актриса Нина Варлей, а вот на роль «спального мешка» по всем размерам подошла «матрасовка», полосатая и очень прочная.
Скрутили мы Лёху вечерней порой, да он и не сопротивлялся сильно, мудро решив, что не стоит на нас тратить силы.
Сунули его в этот полосатый мешок – «матрасовку», бросили туда же брюки и рубашку с парой сандалий и завязали.
Получился этакий «кот в мешке».
Перспектива тащить этот «подарочек» на край села нас не радовала, поэтому взвалили мы его на ручную тележку и покатили в нужном направлении.
Леха возился в мешке одеваясь, ругал нас за то, что забыли носки, а мы, от избытка молодых чувств, со смехом волокли тележку по центру дороги.
Вдруг нас с треском обогнал желто-синий милицейский мотоцикл. Резко развернувшись, он перегородил нам дорогу.
– Что в мешке везем? – поинтересовался лейтенант, вылезая из коляски.
Старшина, бросив руль, так же подошел к нам.
Не помню, что мы промямлили в ответ.
– Развязать! – приказал милицейский чин.
– Ты кто? – поинтересовался он, увидев высунувшуюся из мешка голову.
– Я Леха, – был ему не мудреный ответ.
– Что в мешке делаешь? – продолжался допрос.
– Да вот эти меня украли!
Последнее слово произвело неизгладимое впечатление на милицейского начальника.
– Пройдемте! – строго приказал он.
Сам сел в мотоцикл, забрал с собой Лешку, а мы в сопровождении старшины поплелись к зданию милиции.
Пришли.
Начальник, восседая за столом, крутил в руках карандаш, грозно взирая на Алексея.
Тот красный и смущенный твердил:
– Я же говорю – это была шутка, сам я согласился залезть в мешок, мы играли!
– Ты мне рака за камень не заводи,– стращал его милиционер, – Что за игра такая, когда сам сказал, что тебя украли, вон и они подтвердят! – кивнул он на нас.
– Да правда играли, и игра называется «Кавказский пленник» – стойко гнул свое Леха.
Не заладились в тот вечер у милиционеров поимка преступников.
Но нас они отпустили после воспитательной беседы в присутствии Лешкиного отца.
Тот дежурил в пожарной части и был вызван «затушить» нашу вольницу.
Когда нас вывели на крыльцо и вручили «вещьдоки»: тележку и злополучный мешок, Лёха взял, и не спеша влез ногами в него, затем сел на край тележки и нырнул в «матрасовку» с головой, крикнул:
