— Пошли, — сказал старик, — начинается. Я, парень, знаю. А ты думал что? Эге-е!.. Иванченко мне доверяет… Мы с ним еще в пятом годе!..
Старик и мальчик, подавшись вперед, смотрели на верхнюю часть домны, черной громадой высившуюся над зданиями завода.
— Вот он! Поднимается!..
Медленно, точно испытывая прочность каждой ступеньки, Иванченко продвигался все выше и выше по железной лестнице, ведущей на загрузочную площадку. Вот он исчез за какой-то железной конструкцией, вот опять показалась его голова, плечи. На секунду он приостановился, переложил древко из одной руки в другую и опять исчез. Вдруг над загрузочной площадкой взметнулось вверх и, точно пламя, затрепетало красное полотнище. И в тот же момент все задрожало от густого заводского гудка.
— Началось! — сказал сторож. — Ну, в добрый час! Пойду открывать ворота — сейчас народ повалит.
Забыв все на свете, Ленька смотрел на огненное знамя. С тех пор, как комитетчики решили поднять восстание, три ночи подряд снилось ему это знамя, и вот теперь, не во сне, а взаправду, оно бьется, трепещет, пылает на бледно-голубом фоне неба.
— Як пожар! До чего ж красиво!
Ленька поворачивает голову и видит рядом с собой Галю. Из-под котиковой шапки выбились пряди волос, карие глаза лучатся радостью. Рядом с Галей стоит Ваня и неотрывно смотрит на знамя.
Вдруг дверь караульного помещения с визгом распахнулась, и оттуда выскочил вахмистр, а за ним, один за другим, четыре стражника. Застегивая на ходу ремни, они побежали за насыпь. В одну минуту ребята оказались на самом гребне рудной насыпи. В нескольких саженях от них, загораживая вход на лестницу, по которой только-что поднялся Иванченко, плечом к плечу стояли двое рабочих. Один из них, увидев бегущих стражников, быстро поднял вверх руку, в которой блеснуло что-то круглое, похожее издали на мячик. От этого жеста стражники сразу остановились, точно наскочили на туго натянутую веревку.
— Сделайте один шаг — брошу, — спокойно-предостерегающе сказал рабочий.
— Как ты смеешь, негодяй! — взревел вахмистр. — Взять их, взять!
Он выхватил из кобуры браунинг и бросился вперед, увлекая за собой стражников. В тот же момент «мячик» отделился от руки и, описав в воздухе кривую линию, упал на землю. От взрыва у ребят зазвенело в ушах. Один из стражников, схватившись руками за живот, повалился на бок, другой грузно сел в снег и замотал головой. Вахмистр вытянул руку вперед и выстрелил. Увидев, что рабочий, бросивший бомбу, падает, уцелевшие от взрыва стражники ринулись к лестнице. Другой рабочий быстро поднялся на несколько ступенек вверх, повернулся лицом к нападающим и тоже выстрелил. Упал и третий стражник. В тот же миг вахмистр взмахнул шашкой. Рабочий выпустил наган и повалился вниз. Падая, он схватил рукой вахмистра за воротник и пригнул его к земле. Тот дернулся, чтобы подняться, но сзади кто-то вцепился ему в шею. Задыхаясь и хрипя, он стал на четвереньки, выпрямился, выпустил шашку и протянул руки назад, чтобы стащить со спины чье-то удивительно легкое тело. Вдруг девчонка, неизвестно откуда взявшаяся, черноволосая и растрепанная, схватила его двумя руками за чуб и повисла спереди.
Галя обеими руками вцепилась в чуб вахмистра.
— Стра… стра… стражник… — прохрипел он, кружась на месте.
Но стражнику было не до вахмистра: на его спине висел свой пассажир и изо всех сил колотил его кулаком по черепу.
Тогда вахмистр упал на снег и стал перекатываться, подминая под себя то Галю, то Леньку. Наконец ему удалось освободиться. Секунду он смотрит на Леньку воспаленными, непонимающими глазами. Вдруг нагибается к земле, схватывает наган за дуло и раз за разом бьет Леньку рукояткой по голове. Снег в красных пятнах. Галя, вахмистр и множество бегущих к ним людей вдруг взметнулись вверх и исчезли. В темном, как уголь, пространстве с бешеной быстротой завертелся огненный круг и, рассыпавшись миллиардом искр, потух.
Оцепенев от ужаса, молча смотрела Галя, как расплывалось по снегу красное пятно вокруг русой Ленькиной головы.
В темносинем прозрачном воздухе кружится черная птица. Длинные острые крылья ее распахнуты и неподвижны, из раскрытого клюва высунулось жало. Когда она пролетает над Ленькой, жало, как гвоздь, впивается ему в голову. «Это змея, — думает Ленька. — Она нарядилась в птичье платье, чтоб ее не узнали». Каждый раз, когда птица приближается, Ленька со страшным напряжением сжимает кулак и ударяет им в ее остро изогнутую грудь. Но кулак, точно сделанный из ваты, мягко и бессильно прикасается к птице, не причиняя ей вреда. И оттого, что кулак не ударяет, все тело Леньки наполняется мучительной тошнотворной тоской.
Но вдруг птица исчезла, воздух из темносинего сделался золотисто-желтым. Темноволосая девочка, вся в белом, неподвижно сидит на стуле и смотрит на Леньку. «Галя!» говорит Ленька и хочет подняться, но на голову вдруг обрушивается огромная черная глыба земли. И опять в темносинем воздухе кружится птица-змея, и опять, мучительно напрягаясь, Ленька бьет ее в грудь бессильным ватным кулаком.
Однажды, открыв глаза, Ленька видит, что какой-то мужчина в гимнастерке цвета хаки и с двумя ремнями наперекрест сидит у кровати на стуле и что-то пишет, держа на коленях планшетку. Леня всматривается. Он видит такие знакомые и в то же время неуловимо изменившиеся черты родного лица и соображает: во сне это он видит или на яву?
— Сеня!.. — тихо позвал он.
Мужчина быстро поднял голову, улыбнулся и, нагнувшись, поцеловал Леньку в губы.
В этот день возвращения Леньки к жизни в палате побывали все комитетчики. Уже в дверях каждый улыбался и кивал Леньке головой, а, подойдя к кровати, как взрослому, пожимал ему руку. Так как доктор запретил утомлять больного разговорами, ограничивались несколькими дружескими словами и уходили.
Ковтун и Иванченко пришли вдвоем. Разглаживая усы, которые он так и не успел сбрить перед арестом, Ковтун говорил:
— Ну и диты ж! И шо с них буде, як воны повырастають! Ох, и дадут же воны перцу усим нашим ворогам на свити!
Но одного посещения Ленька уже никак не ожидал: утром следующего дня в палату пришел сам токарь Померанец.
— Вот, — сказал он, усаживаясь на стул, — проведать тебя пришел, н-да… То ты ко мне приходил, станком моим любовался, теперь я к тебе, н-да… Лежать долго будешь?
— Не знаю, — сказал Ленька, радостно улыбаясь. — Наверно, скоро встану.
— Здорово он тебя, вахмистр этот… Ну, да и мы им в тот день дали. Кто уцелел, верно, и сейчас чешется, н-да… Теперь город наш. И завод тоже наш. А за директора Зеленский теперь сидит, н-да… О деле с тобой можно говорить? Как доктор, разрешает?
— О деле?! — удивился Ленька.
— Дело небольшое, а все ж-таки дело. Приходил ко мне друг твой, Ваня Сычов. Очень сокрушается. Обманывал он тебя, а теперь неловко ему. Смекаешь, в чем дело?
— Нет.
— Зажигалку он тебе обещал?
— Обещал.
— Ну, а сделать он ее не может, квалификацией не вышел, н-да… Вот и пришел он ко мне просить: «Сделай, дядя Померанец, Леньке зажигалку. Очень он интересуется ею». А я ему и говорю: «Во-первых, про зажигалки теперь забывать надо, не те у нас задачи, чтоб зажигалки делать. А главное, ты своего друга не знаешь. Не зажигалка ему интересна, а то, как она, эта зажигалка, делается. Мастерство ему наше интересно, вот что». Правильно я ему ответил?
— Правильно, дядя Померанец, ей-богу, правильно!
— Ну, да уж я знаю. Даром, что ли, ты с моих рук глаз не сводил. Сам был такой, понимаю… Так вот какое дело: назначил товарищ Зеленский меня главным над учениками и личный приказ дал, чтобы я тебя зачислил самым первым учеником. Вот я и пришел тебе сказать: скорей набирайся силы да приходи учиться. Такого сделаю из тебя токаря, что во всем заводе равного не сыщешь, н-да… Ну, зажигалку я все ж-таки принес — из моего старого производства. Надпись, правда, теперешняя. На-ка, получай, пригодится в хозяйстве.
И Померанец вложил в руку мальчика блестящий предмет.
На никелированной поверхности миниатюрного снаряда-зажигалки восхищенный Ленька прочел:
«Т-щу Гормашеву Лене
за преданность рабочему классу
от токарей
Померанца и Ивана Сычова».
