Ну кому из ребят не известно, какая замечательная вещь — пружинный матрас! Особенно если рядом нет взрослых.
Сейчас Матвей был наедине с прекрасным, рваным, полосатым пружинным матрасом. Две пружины растянулись и торчали из него наружу, но зато все другие сидели крепко и туго пружинили под ногами.
И Матвей начал прыгать. Сперва — легонько, потом сильнее, выше. Он прыгал, как в цирке прыгают гимнасты на батуте — пружинящей сетке, и подлетал уже так высоко, что глаза оказывались выше края траншеи, на уровне улицы Зелёной, и видели все травинки и смятые ромашки.
И вот тут-то с песчаной горы к нему скатились Панков и Дёмочкин, а за ними, конечно, Пискля. Оказалось, в детский сад автомашина только что привезла хлеб, ворота остались открыты, а эти мальчишки уже давно глядели сквозь забор, как Матвей хозяйничал на бульдозере, как ходил по горам и — исчез в траншее. А если человек исчез, как сквозь землю провалился, надо же проверить, что с ним случилось!
Но сейчас, когда они увидали его прекрасные прыжки, они чуть не лопнули от зависти и сейчас же скатились вниз.
Теперь они прыгали на матрасе вчетвером. Матрас визжал и скрипел всеми своими пружинами. Но четверым на одном матрасе было тесно, и потому Пискля прыгнул как-то вбок, и пружина выбросила его в старое корыто, которое залязгало и заскрежетало, а Пискля ушибся и стал хныкать.
Все втроём растирали ему ушибленный бок, а потом пошли по траншее дальше и дальше, перелезали через всё, что мешало, перебегали по трубе, разглядывали и подбирали всякие железки. И карманы у них оттопырились и даже проткнулись гвоздями и винтами. Нашли ржавое сито, сеяли сквозь него песок. Очень интересно! Песок просеялся, а на сите остался дождевой червяк. Потом нашли куклу, вытрясли у неё из головы опилки. Потом нашли нестреляющий пугач. И тогда Дёмочкин вспомнил очень важное. Он сказал:
— Сегодня ночью я слышал у нас в лесу выстрел. Настоящий. Как в кино.
— Это тебе приснилось, — фыркнул Панков.
— Пиф-паф! — сказал Пискля и прицелился из пугача.
Дёмочкин тряхнул кудряшками:
— А я слышал.
— Теперь не война, и фашистов нет, — сказал Матвей.
— И на охоту ночью не ходят, ничего не видно, — добавил Панков.
— И тут не дремучий лес! — пискнул Пискля.
— А я всё равно слышал, — сказал Дёмочкин.
Но им стало некогда спорить, потому что Панков подобрал железную коробку, в ней что-то гремело — там оказались четыре оловянных солдатика, всем по одному.
А солнце между тем двигалось по небу над улицей Зелёной и перестало освещать толстые трубы на дне траншеи. Оно уходило всё выше по песчаным стенам, оно освещало теперь рыжим предзакатным светом только песчаные горы над головами мальчишек. В каком-то доме включили радио, и в траншею донеслись звуки вечерней сказки.
И тогда все поняли, что случилось ужасное: опоздали к ужину. В детском саду уже дежурные кончили собирать со столов тарелки. Уже скоро все ребята пойдут мыть ноги и чистить зубы.
И Матвей подумал, как сейчас волнуется прабабушка…
Все четверо стали прыгать, стараясь как-нибудь вылезти наверх, но песок осыпался со стенок, и не за что было схватиться, а все ящики и бочки остались далеко позади.
— Давайте подсадим Писклю, он лёгкий, — сказал Панков. — У него руки цепкие, пусть тащит наверх Дёмочкина. А потом они вдвоём — нас.
— Ага, ага, меня первого! — радостно запищал Пискля.
Панков согнулся, упёрся руками в трубу, подставил спину.
Матвей влез на него, а Дёмочкин на трубу, и они вместе подсадили Писклю так ловко, что он враз выполз наверх.
— Ой, как мы далеко от детского са-ада! — запищал сверху Пискля.
— Давай руку Дёмочкину! — крикнул Матвей.
Но сверху донёсся только стук убегающих ног.
— Тогда лезь ко мне на плечи, — сказал Матвей Дёмочкину.
— Скоро вы там? — спросил снизу Панков. — Спина у меня железобетонная, что ли?
Но когда Дёмочкин повис на Матвее, Панков под ними закачался, и все они повалились на прохладный плотный песок.
— Чего будем делать? — мрачно спросил Панков.
А Дёмочкин, сидя на дне траншеи, задумался. Он смотрел в высокое небо.
— Уже тоненькая луна видна, — сказал он. — Совсем новорождённая.
Все поглядели на серп месяца, тонкий, как след от ногтя, и поняли, что теперь-то уж всем попадёт по-настоящему, потому что хотя небо ещё светлое, но уже наступил вечер.
Вдруг знакомая голова в очках заслонила новорождённый месяц, и Матвей услышал голос прадеда:
— Вот они где, голубчики!
С земли вниз сунулась бородатая морда Гамбринуса, он жалобно заскулил, увидев ребят с такой высоты. И Пискля запрыгал там наверху и запищал:
— Вот они! Вот они! Я сказал, что они тут!
Сверху, сталкивая песок, сползла складная лестница-стремянка, на которую прадед всегда влезает, чтобы снимать яблоки с высоких веток.
— Ну-ка, братцы, установите её там поудобней, — распорядился прадед. — Так! Теперь вылезайте живо. По одному.
Они вылезли по одному на поверхность земли, на зелёную травяную сторону. Здесь, на улице, уже было не так, как раньше: солнце село за сосны, яблоневые сады за заборами потемнели, и кой-где в домах уже зажглись огни.
— Хороши! — неодобрительно сказал прадед всем четверым. — Препровожу вас в детский сад и сдам на руки начальству. Воображаю, сколько хлопот вы понаделали!
Но «начальство» — Зоя Петровна уже бежали по улице им навстречу. Она махала руками, лицо пылало гневом. Едва она подбежала, как Пискля заговорил быстро-быстро:
— Это отдельный Матвей туда первый залез. Это он прыгал на матрасе…
Зоя Петровна сейчас же перенесла свой гнев на прадеда.
— Вот, вы видите, что делается! — зашипела она, наступая на него.
— Ужас-ужас, — согласился прадед и сделал такие же страшные круглые глаза, как у неё.
— Ваш отдельный мальчик портит наших детей! Я буду жаловаться! — крикнула Зоя Петровна.
— Ужас-ужас-ужас, — закивал прадед.
Однако теперь Матвею показалось, что в очень страшных глазах прадеда прыгает смех. Но, может быть, Матвею только показалось? И в самом деле, прадед поглядел на Зою Петровну с жалостью.
— Наверно, очень утомительно всё время жаловаться, — сказал он. — Вот и Пискля у вас всё жалуется, тоже, наверно, устаёт, бедняга.
Зоя Петровна сделалась красная, как свёкла, она отвернулась от прадеда, схватила Панкова и Дёмочкина за плечи:
— В группу, в группу, в группу!
Однако Панков выскользнул из-под её руки. Он сделал шаг к Матвею и сказал решительно:
— Мы с Дёмочкиным сами свалились в траншею.
— Да, — сказал Дёмочкин, — захотели и свалились.
И они сами пошли в группу, впереди Зои Петровны.
Прадед взял лестницу-стремянку за толстый конец, Матвей взял за тонкий, и они понесли её домой. Прадед шагал впереди и молчал, а Матвей шёл, насупившись, сзади. Он даже спотыкался, потому что он ждал: сейчас прадед скажет: «Я на тебя сердит! Ты ещё мал, и нельзя тебе лазать по всяким траншеям!» И правда, прадед сказал:
— Я на тебя сердит. — Но дальше он сказал по-другому: — Мы с тобой мужчины, Матвей, а наша прабабушка — женщина, и мы должны её щадить, а не волновать.
Больше он не прибавил ничего. Матвей шёл и всё повторял про себя, молча: «Мы мужчины, мы мужчины, мы сильные, мы защитники». И даже походка у него стала другая, твёрдая, он больше ни разу не споткнулся. Если бы не лестница в его руках, он бы сейчас помчался к прабабушке, обнял бы её и сказал бы ей, что теперь всегда будет её щадить и защищать. Но лестница ему мешала, и он шагал и шагал. Он глядел на сутулую спину прадеда в стареньком обвисшем пиджаке, на седую склонённую голову, и всё пытался угадать — какие ещё сердитые мысли думает он на ходу. А прадед думал: «Как же это, наверно, весело путешествовать по длинной-предлинной траншее и прыгать на старом пружинном матрасе…»
Глава 5. «Этот мальчик — мой гость»
Закопали траншею. И пришла в детский сад по трубам тёплая вода. Улица Зелёная опять стала ровная, только посередине, где рыл канавокопатель, осталась жёлтая песчаная дорога. Но сквозь песок уже стали прорастать травинки.
А в самом дальнем, самом тихом углу территории детского сада рабочие начали строить для ребят открытый, без крыши, бассейн. И если смотреть сверху из дедовой светёлки, видно, как облицовщик выкладывает по стенкам и дну бассейна белые плитки, и они блестят на солнце.
Матвею хочется туда. Он тоже хочет купаться в бассейне, когда его выстроят. И вообще он хочет туда.
Он вылезает за калитку и идёт на ту сторону. Неторопливым шагом прохожего человека он прохаживается вдоль длинного-предлинного забора детского сада. Забор не сплошной, а из планок, сквозь него хорошо видно. Здорово бы, конечно, побежать бегом и звонко провести по всем планкам крепкой палкой — тр-р-р-р, чтобы все ребята оглянулись. Но тогда оглянутся воспитательницы, нянечки, а может быть, и сторож, а вдруг и сама заведующая, и опять будут неприятности.
