— Я пешком пойду.
— Кате хочешь! — И стегнул Мерцхалу: — Аце, старина! Аце, поживей!
— Сынок, Рати, — говорит мне тетя Нато, — пригляди, родной, за чемоданами, да сохранит тебя бог для матери, да пошлет тебе много детей озарить смехом и радостью ваш дом! Думаешь, машину попутную не нашли бы? У тебя легкая рука, потому и попросила подвезти Дато. Понимаешь, о чем я толкую?
— Понимаю, чего тут не понимать!.. Тетя Нато, присмотри за нашими малышами, пока мама с фермы вернется, — не скатились бы во сне на пол…
Проехал я немного, а когда дорога свернула за чей-то плетень, остановил Мерцхалу. Дожидаюсь Дато. Жду его, жду — не видно! Затылок заныл, столько раз оборачивался, все выглядывал его. Наконец показались Дато с матерью, идут, будто гуляют, будто поезд без Дато не посмеет отойти.
— Прибавь ходу, Дато!
— Ладно, успеем!
— Ну и народ! С кем я связался! Может, еще тише пойдешь?
— Сынок мой, Дато, — наставляет тетя Нато сына, — слушайся дядю Пирузу! Если не встретит тебя на вокзале, не волнуйся, спросишь людей и доберешься, Пирузу все там знают! Он и экзамены поможет тебе сдать, и все, что надо, сделает! Не то что преподавателей, оказывается, даже крестного Романозы знает, того, что в райкоме работает…
— Будешь теперь говорить, пока не опоздаю на поезд, — смеется Дато, а сам поглядывает в мою сторону, слушаю их или нет.
Ясно, слушаю, все до последнего слова запоминаю: мало ли какую пользу извлеку.
— Так-то, сынок, — продолжает мать Дато. — С хулиганами не связывайся, попадешь в беду! Писать не забывай! Деньги не экономь, как кончатся, сразу шли телеграмму. А будешь домой ехать, скажи Пирузе, пускай рыбы копченой пришлет.
Дато смеется в ответ, подсаживается ко мне, и мы катимся по тряской дороге.
Дато обернулся, помахал матери рукой и вздохнул.
— Что, неохота ехать? — спрашиваю я и, не дожидаясь ответа, продолжаю: — Чего переживаешь, не хочешь ехать, не езжай! Я вот никому себя в обиду не дам!
— Птенчик-младенчик! Что ты разумеешь?
— Разлуку с Делимелой не перенесешь?
— Ясное дело, и по нему буду скучать!
— Зря, дорогой сосед, по нему скучать не стоит! И в городе найдутся такие, у которых не все дома.
Дато молча глянул на меня.
— Не беспокойся, хватает в городе недоумков. А ты увеличишь их число на единицу!
Дато сначала кнут вырвал у меня, потом повод и… спихнул вниз. Хорошо еще, не достал кнутом — огрел бы, не пощадил.
— Ты что, шуток не понимаешь? — бурчу я, догоняя двуколку.
— Шутки понимаю, как не понимать, а восседать здесь больше не будешь! — и играет кнутом.
— Дай хоть повиснуть!
— Обойдешься!
— Дато, посади!
— Близко не подходи! — и погнал Мерцхалу.
Делать нечего, топаю на своих на двоих по пыльной дороге. Навстречу нам тракторист Михо, черный весь от мазута. Остановился и участливо оглядел.
— Опять что-нибудь выкинул, Рати?
— Может, и так!
— Тогда шлепай! Шагай да отсчитывай!
— Мне врач прописал: полезно, говорит, после сна для здоровья.
— А кнута тебе не прописывал?
— Чего пристал! Тебе-то, собственно, что?
— Мне? Ничего!
— Может, напомнить, как ты тракторный плуг нашел?
— Головешка из адского костра — вот ты кто! — разозлился Михо и схватил что-то с земли.
Я припустился — не торчать же рядом с ним, раз он за камень взялся. И такую пыль взметнул — самому ничего не стало видно! Дато надрывался от смеха — не мог понять, из-за чего взбесился здоровяк-тракторист. Говорю, мне-то известно из-за чего! В таком случае садись, говорит, рядом со мной и выкладывай!
И вот я снова со свистом рассекаю кнутом воздух, подбадриваю своего ослика:
— Аце, Мерцхала! Аце, моя славная! — и бросаю Дато два слова: — Тракторный плуг.
Дато некоторое время удивленно смотрит на меня, потом свирепеет.
— Что, опять согнать тебя в пыль?
Я задумался, как бы вправду не согнал с двуколки.
— Ты, верно, слыхал, что поля в низинных местах вкруговую пашут?
— Как это вкруговую?
— Ну вкруговую, трактор круги дает.
— А, вспомнил!
— Вспомнил? Отлично! Так вот, Михо пахал раз вкруговую. Ввел трактор в борозду и ведет, ведет, не оглядывается, то ли лень было, то ли черт знает еще почему, а плуг отцепился! Сделал он полный круг, и как ты думаешь: должен был плуг оказаться перед ним? Вот и оказался! Михо остановил трактор и зовет бригадира — плуг, говорит, нашел в поле!
— Не может быть, выдумки! — смеется Дато.
— Ясное дело, сам знаешь наших ребят, что хочешь придумают.
Показалась железная дорога. Теперь надо немного в сторону свернуть, к станции.
Дато умолк, приуныл.
— А ты взаправду переживаешь, Дато!
— Не я один, все так. Жалко расставаться с домом, родными, виноградником, с тобой и даже, поверишь, с нашей кривой собакой…
— Что до родных и себя, посоветовать нечего, а кривоглазую собачку мог бы взять с собой в город…
На станции я привязал Мерцхалу к зеленому штакетнику. Дато взял билет, и мы присели на чемоданах. Кроме нас, и другие ждали поезда, сказали, минут через пять подойдет. Но пять минут тянулись очень уж долго.
— Куда собираешься поступать? — спросил я Дато.
— На филфак, грузинский язык и литература…
— Зря, по-моему! Язык у тебя и так здорово подвешен, молотишь языком всем на зависть, а башка, наверное, лопается от прочитанных книг…
— Опять тебя заносит?..
— Еще нет. Боишься?
— Чего?
— Экзаменов…
— Ну, начал, как моя мать. Увидишь, стану студентом.
— Знаешь, люди всякое говорят… Если, говорят, нет связей и еще этого ну…
— Что ты других слушаешь! Кто заваливается, со злости выдумывает, надо же оправдать себя! При чем экзаменатор, если голова у тебя трухой набита! Двойки мне не поставят, а я, между прочим, даже на четверку не соглашусь. Не сдам, — значит, липовый я отличник. Увидишь, поступлю, куда задумал! — раскричался Дато. — Чего мне бояться? Знать я все знаю и, будь уверен, не растеряюсь!
Дато так расшумелся, что люди на нас уставились, не поймут, чего мы не поделили.
Тут подкатил поезд. Народ на платформе засуетился. Мы тоже встали.
Дато последним забрался в вагон. Поставил чемодан и попросил подать второй, но я сам занес его.
Дали еще звонок, я попрощался с Дато и сказал:
— Если провалишься, лучше не выходи на дорогу, когда вернешься. По тропинке через ущелье топай до деревни, все равно не повезу твои чемоданы, хоть и проезжаю тут с Алазани, когда вечерний поезд приходит.
— Слушаюсь! А ты веди себя разумно, — улыбнулся Дато. — Вижу, в последнее время вытащил вату из ушей, кое-что воспринимаешь, поэтому вручаю тебе свой стол для пинг-понга, пока меня не будет тут. Второе: хватит тебе мух считать, бери из моих книг любую и читай сколько сможешь.
Поезд тронулся. Я кинулся к выходу и спрыгнул. Дато выглянул из окна, что-то крикнул мне и погрозил пальцем, но, к счастью или к несчастью, я не расслышал это «что-то».
В поле созрели зерновые, и вот уже два дня деревня опустела, все перебрались на Алазани — на полевой стан: всё теперь там: и библиотека, и медпункт, и даже фильмы там показывают — на стене зернохранилища.
Огромный склад зерна наполнится через день-другой, а когда он наполнится, наш председатель уставится в небо — не собирается ли в ближайшие дни дождь.
Дорога идет в гору, и моя порожняя двуколка жалобно поскрипывает. Жарко, нечем дышать. Знаю, кто-нибудь скажет: а где летом не жарко? Жарко везде, но так, как у нас бывает, нет уж, не говорите! Никакого дуновения. Листик не шелохнется! Иногда птичка, изморенная жарой, вспорхнет, так веточка и листья на кустике закачаются, правда, но ведь это совсем другое…
Еду я, громыхает пустая бочка, и не надо мне нисколечко торопиться, вот почему я и Мерцхалу не понукаю, не браню, что тащится еле-еле.
Когда я поравнялся с зернохранилищем, из виноградника напротив выскочил отец Гиви, Кория, и как закричит:
— Погоди, Рати, постой!
Дядя Кория сторож на винограднике, и у меня сердце в пятки ушло: верно, кто-то что-то натворил, а он меня подозревает. С чего бы иначе стал хромой человек сломя голову нестись ко мне!
Я остановил Мерцхалу, встал и стою, жду под палящим солнцем, что скажет дядя Кория. А он бежит, переваливается с ноги на ногу, за спиной у него ружье смешно болтается.
— Рати! Ты проворный мальчик, шустрый! Беги, позови врача! Никора[9] ногу поранила мотыгой! Врач, говорят, за старым полевым складом!
На дяде Кории лица нет, ну как ему откажешь! Сам он до вечера не доковыляет до врача.
Он снял ружье, схватил Мерцхалу за уздечку.
— О ней не беспокойся, отведу в тень, а ты уж не поленись, беги поживей.
