Строители расселись по кабинам. Евгений Иванович дал торжественную команду трогаться в путь. Медленно и осторожно, слегка покачиваясь, высоко нагруженные машины выехали со двора.
— До сви-да-ни-я! До сви-да-ни-я! — с завистью махали провожавшие и тут же замолкали и словно съеживались. Пора было идти садиться за парты. Неторопливо, один за другим ребята. с грустными лицами поднимались на крыльцо и исчезали внутри здания.
Я тоже от всей души завидовал «покорителям целины».
А день стоял солнечный и теплый; даже здесь, в центре Москвы, в саду интерната, пышно распустились свежей листвой тополя и липы, зазеленела молодая травка.
«Непременно поеду к ним на строительство дня через три», — подумал я про себя и пошел домой через опустевший интернатский двор.
Оставалась одна только Южкина бабушка. Сгорбленная, в своем темном стареньком пальтишке, она стояла у крыльца и прижимала платок к глазам.
Погода в Москве резко переменилась. Мелкий дождик сеял беспрерывно, вдоль тротуаров текли мутные пенящиеся ручьи; асфальт на улицах, крыши домов не высыхали; ветер налетал холодный и резкий.
Но в Москве можно было не думать о погоде: надел плащ, сел в троллейбус и поезжай куда хочешь…
А там? Сердце сжималось: как они живут в холодных палатках? Как строят городок под дождем? Как «покоряют целину»? Ведь на самом деле сбудется предсказание медсестры, схватят ребята воспаление легких; невольно вспоминалась старенькая Южкина бабушка, вот кто сейчас ночи не спит, думая о любимой внучке.
На четвертое утро я не вытерпел, сказал жене, что уезжаю на два дня собирать материалы для новой повести, надел шляпу, непромокаемый плащ и поехал.
В кармане у меня был план, начерченный Владимиром Викторовичем: сперва ехать электричкой до станции Звенигород, далее автобусом, потом пешком направо по шоссе до телефонного столба № 187 и опять направо по проселочной дороге через поле и через лес до поляны, где строится городок.
Когда я добрался до этого самого столба, пошел дождь. На строительную площадку я попал изрядно промокший.
На краю поляны под высокими соснами стояло несколько палаток. Вот они где…
Павел Александрович, всклокоченный и небритый, заметил меня издали. Закутанный в несколько одеял, лежа на животе, он выглядывал из палатки.
— Давайте сюда, — позвал он хриплым басом и закашлялся, — закутывайтесь и ложитесь рядом.
Я снял с себя плащ и ботинки, по примеру Павла Александровича лег на живот поверх стопки матрацев и накрыл себя тремя одеялами.
Мой сосед, неистово кашляя, рассказывал; что дождь и холод никак не дают работать, что план выполнен всего на двадцать процентов и вообще даже на передовой, в болотах Полесья, не было так скверно и так сыро. Он не дождется конца строительства, чтобы уехать с этого постылого места и уйти в отпуск. А то здесь последнее здоровье растеряешь. Впрочем, пока еще, кроме него, никто не простудился, но скоро наверняка заболеют все. Владимир Викторович сейчас пошел в ближайший колхоз, а мальчики спят рядом в палатках.
— А девочки где? — спросил я.
Павел Александрович молча указал рукой.
Невдалеке возле тощего дымка костра двигались две темные фигурки в шароварах. Вместе с девочками возился один мальчик — высокий и худенький; кажется, это был Валера Шейкин. Он только что приволок из леса две черные от сырости, корявые ветки и сейчас ломал их об коленку.
Одна из фигурок медленно побрела к нам. Я узнал Южку. Пряди мокрых нечесаных волос свисали с ее лба. Когда-то нарядный капроновый белый бант превратился в жалкую тряпку, шаровары покрылись грязью. Только в черных и быстрых Южкиных глазах блестел живой огонек.
— Ах, это вы приехали? Здрассте, — явно простуженным голосом сказала она.
— Южка, Южка, когда же ты меня накормишь горячим супом? — со вздохом обратился к ней Павел Александрович.
— Скоро, — торопливо бросила Южка, достала из палатки пакет с солью и повернулась к костру.
— С самого утра варят и никак не сварят, — пожаловался Павел Александрович.
Явился мокрый Владимир Викторович в синем комбинезоне с остроконечным капюшоном на голове, с громадной, туго набитой полевой сумкой у пояса, с фотоаппаратом на груди. Он был чисто выбрит, надушен одеколоном, видно только что из парикмахерской, и глядел возбужденно и весело.
— Много сделали? — отрывисто спросил он.
— Покидали землю с полчаса — и опять дождь, — с горечью в голосе хмуро ответил Павел Александрович.
Владимир Викторович с азартом рассказал, как любезно его принял председатель колхоза, как удачно они заключили договор: каждый день работаем на полях по два, по три часа, колхоз за это нам начисляет трудодни, а в счет трудодней будет давать молоко и картошку, а также выделять лошадку — подвозить продукты. Колхоз этот — один из самых богатых в Московской области, поэтому при окончательном расчете мы, несомненно, получим порядочную сумму.
— Кипит! — вдруг звонко закричали девочки. В соседней палатке зашумели, заговорили; полотнище приоткрылось, показалась сонная немытая физиономия Володи Дубасова.
— Дождь перестает — айда работать, — позвал он начальническим тоном.
— Ох, моя поясница! — пробурчал Павел Алексадрович и, не торопясь, стал обуваться.
Один за другим все мальчики выползли из палатки. Одежда их была измазана грязью, шаровары кое у кого порвались. Нахмуренные лица мальчиков точно закоптели, по всем признакам в последний раз они умывались только в Москве.
— А что сейчас бабочки делают? — спросил меня Витя Панкин, размазывая грязь по лицу.
— Спрятались от дождя, только не в палатки, а под листьями, — ответил я.
Мальчики взяли лопаты, топоры и, поеживаясь от холода, молча прошли мимо меня. Вслед за ними двинулись Владимир Викторович и Павел Александрович.
Я встал и с двумя одеялами на плечах направился к костру. Дрова сипели, дымили; измазанный сажей Валера Шейкин, лежа на животе, раздувал огонь. Над костром на палке, положенной между двумя рогульками, висела большая, черная от копоти кастрюля; оттуда шел живительный пар.
— Подержите, пожалуйста, — попросила меня растрепанная, заспанная Валя, передала мне палочку, придерживающую полуоткрытую крышку от кастрюли, а сама стала осторожно сыпать в суп соль из пакета.
Ногой она встала на край ямки, тут же поскользнулась и — весь пакет ухнул в суп!
Обе девочки вскрикнули, и, не боясь обжечься, одна прямо рукой, другая половником вытащили размокший картонный пакет из кастрюли. Часть соли была спасена, но наверняка изрядная порция уже успела раствориться. Южка подлила холодной воды, и суп перестал кипеть. Значит, час обеда отодвинулся на неопределенное время.
— Только никому, никому не говорите, — просили девочки, умоляюще глядя мне в глаза. — Мальчишки так голодны, они ничего не заметят. Валера, и ты смотри, чтобы молчок.
— Умру — не скажу! — твердо ответил Валера и в доказательство поправил свой русый хохолок.
— Можете не беспокоиться, — обещал я. Стоять здесь у едва тлевшего костра было совсем неинтересно, и я пошел осматривать строительную площадку.
По всей поляне вытянулись ряды белых, как свечки, колышков, торчащих из травы.
«Это будущие улицы полотняного городка», — догадался я.
Владимир Викторович и трое мальчиков копали ямки для стоек навеса столовой и ножек обеденного стола. По расчетам интернатских проектировщиков Саши Вараввинского и Эдика Шестакова, чтобы одновременно усадить обедать всех жителей полотняного городка, требовалось соорудить стол длиной в двадцать три с половиной метра и навес над ним поставить на двадцати столбах.
Мальчики так усердно работали, что на меня никто даже не взглянул.
Я двинулся дальше.
Длинноногий, нахмуренный, непередаваемо важный Юра Овечкин; клал плиту, маленький крепыш Витя Панкин подносил ему воду, помешивал раствор.
Оба мальчика измазались глиной, даже на волосах она налипла; куртки так густо покрылись грязью, что не понять, каким был их первоначальный цвет.
Юра сделал вид, что не заметил меня, но тут же молодецки передернул плечами, бойко захлопал мастерком по бокам печи, раза два кинул глину в щели между кирпичами и неожиданно отругал Витю не то за медлительность, не то за чрезмерную спешку. Время от времени молодой специалист деловито проверял по отвесу вертикальность выложенных стенок.
Витя глядел на Юру снизу вверх; его преданный взгляд говорил: смотрите, какому искусному печнику я помогаю.
Вдруг откуда-то из-под земли раздался сердитый бас Павла Александровича. Я оглянулся и увидел отвалы свежевыкопанного грунта и комья, летящие вверх.
На дне глубокого и широкого котлована возились Павел Александрович и четверо мальчиков, в том числе Володя Дубасов. Они копали погреб.
