– Рассказывай! – визжит она. – Какие у неё волосы, рыжие?
– Нет! – ору я в ответ. – Уйди! У неё серебряные волосы!
– Врушка! – рычит Андреа и трясёт дверь. – Давай рассказывай, или я дверь выбью!
И действительно бьёт по двери так, что та шатается.
Андреа всегда такая – вспыхивает как порох, только повод дай. Если она и дальше будет так колотить, придёт сестра Линда и будет ругаться. Надо что-нибудь сказать, чтобы отвлечь эту вредину. Тогда у меня будет время передохнуть.
Я лихорадочно соображаю и вдруг вспоминаю: Андреа любит читать, просто обожает, книжки для неё – всё, без них она жить не может…
А Улла ведь сказала, что пишет для детей, и одна книжка уже готова. Одна детская книжка! Если сказать об этом Андреа, она успокоится, хотя бы на время. И оставит меня в покое. Могу ещё пообещать, что когда-нибудь принесу ей эту Уллину книжку, и она будет на седьмом небе.
Но ведь Уллу я больше не увижу, это точно. Она больше не захочет меня брать. Только Андреа сообщать об этом не обязательно. Во всяком случае, сегодня.
И я кричу ей:
– Я тебе сейчас кое-что скажу, только не ломай больше дверь. Обещаешь?
Некоторое время за дверью тихо. Потом Андреа говорит:
– Обещаю.
Я отпираю кабинку и выхожу. Если Андреа сказала «обещаю», на неё можно положиться. Она, конечно, вредная, но слово своё держит.
– Значит, так, – говорю я. – Моя воскресная мама пишет книги, если хочешь знать.
«Книги» – это, конечно, преувеличение, но так звучит солиднее. А проверить Андреа всё равно не сможет. И главное – ведь подействовало! Андреа стоит передо мной и смотрит круглыми глазами.
– Неужели это правда, врушка? – с восхищением и недоверием спрашивает она.
– Честное слово! – говорю я и поднимаю вверх три пальца. Тогда Андреа мне верит. – И я тебе принесу одну её книжку!
Это производит ещё большее впечатление. Андреа совершенно размякла.
– Правда? – спрашивает она.
Я киваю.
– Значит, твоя воскресная мама – писатель! – говорит Андреа. Голос у неё благоговейный. – Везёт же!
Я чуть не фыркаю от смеха. Писатель Улла! Да ну, какой она писатель!
Писатели – это такие особые люди, я же знаю. А в Улле ничего особенного нет. Улла совершенно нормальная. Даже бедная. Но она милая. А я больше никогда её не увижу. И сама во всём виновата. Но Андреа я ничего не скажу. Ни за что. Скажу только Зайчику, только ему одному. Мне сейчас очень хочется его обнять и всё ему рассказать. Потому что он меня понимает.
Звучит гонг, пора на ужин. Слава богу! Есть я не хочу, но за ужином, по крайней мере, можно не разговаривать.
Андреа идёт рядом и, когда мы уже в столовой, шепчет:
– Про книгу-то не забудь!
Я киваю и думаю: «Забыть-то не забуду, а вот принести не смогу».
Но теперь Андреа хотя бы меня не изводит. Теперь она меня уважает, потому что думает, что моя воскресная мама – писатель.
За ужином все опять страшно хвастались и рассказывали про интереснейшие прогулки, и вкуснейшие обеды, и про горы пирогов и тортов, и про то, как они вместе играли… Сегодня и у меня было бы что порассказать. Ведь сегодня я тоже провела воскресенье с воскресной мамой. Но какое… Всё было не так. Лучше не буду ничего рассказывать. Свою булочку с сыром и творог с клубникой я пододвинула Карли. Он-то всё схомячит. Карли слюняво заулыбался и в секунду всё подмёл. К счастью, ужин скоро закончился. Я встала и хотела побыстрее уйти, но тут ко мне подошла сестра Линда и сказала:
– Тебя к телефону.
Меня? К телефону? Такого никогда не было! Кто может мне звонить? Наверное, она ошиблась. Наверное, это вовсе не меня… Но сестра Линда подтолкнула меня вперёд и сказала:
– Ну же, пойдём.
И я пошла в холл, к телефону, взяла трубку и стала слушать.
Там была тишина.
– Скажи алло, – подсказала сестра Линда, но я молчала, поэтому она взяла у меня трубку: – Фрау Фидлер, Она здесь.
И снова сунула трубку мне в руку. Фрау Фидлер! Улла! В животе у меня всё сжалось. Ой, сейчас мне снова станет плохо… Что ей нужно, этой Улле? Она наверняка уже поговорила с сестрой Линдой и нажаловалась, как по-дурацки я себя сегодня вела, и наверняка сейчас скажет, что больше не хочет меня брать. Может, будет ругаться, а я даже не знаю, что говорить. Я стояла с трубкой в руках, а в ней кто-то всё время повторял: «Алло, алло!»
Сестра Линда шепнула мне:
– Ну ответь же что-нибудь в конце концов!
И я тоже сказала: «Алло». И тогда фрау Фидлер, то есть Улла, сразу начала говорить, и голос у неё был немножко незнакомый, но очень приятный. Она совсем не ругалась, ни капельки. Я точно запомнила всё, что она сказала.
– Эй, привет, – сказала она. А потом: – Я хотела узнать, как ты там, после нашего первого воскресенья?
«Нашего первого воскресенья» – так и сказала!
А потом всё говорила и говорила: «иметь терпение», и «привыкнуть друг к другу», и «всё будет хорошо, всё получится», а про испачканный ковёр не сказала ни слова. Совсем ничего… Я очень, очень обрадовалась. И всё время кивала, даже не сообразила, что по телефону она ведь этого не видит. Совсем мозги отшибло этим вечером.
А потом она сказала кое-что совсем-совсем хорошее. Она сказала:
– Жду следующего воскресенья с нетерпением! Пока, воскресный ребёнок!
Что-то щёлкнуло, и раздались гудки. Я стояла с трубкой в руке, а в животе у меня было как-то странно… Мне вовсе не было плохо, ни капельки. Совсем даже наоборот!
«Жду следующего воскресенья!» – сказала она.
«С нетерпением!» – сказала она.
Она на меня не сердится! И хочет меня брать, это ясно.
И специально мне позвонила. Для того, чтобы сказать это. Другим детям никогда не звонят. А вот мне! И прямо в самое первое воскресенье! С ума сойти!
Я аккуратно повесила трубку и пошла наверх, а на середине лестницы вспомнила: она сказала «воскресный ребёнок». Я остановилась как вкопанная. Воскресный ребёнок! Я ведь и правда такой ребёнок. А теперь даже дважды, потому что Улла будет забирать меня по воскресеньям. Я пару раз подпрыгнула, а потом рванула по лестнице через три ступеньки – у меня это ловко получается.
Андреа в нашей комнате уже сидела наверху на своей кровати и болтала ногами. Она укоризненно спросила:
– Где тебя так долго носило?
А я ответила так небрежно:
– Говорила по телефону со своей воскресной мамой, если хочешь знать!
И пошла в умывальную чистить зубы.
Умываться не стала – сегодня я уже была и в душе, и в ванне, – а потом вернулась в нашу комнату и залезла в постель. Андреа хотелось ещё поболтать, а мне нет. Она всё спрашивала и спрашивала о чём-то, но я зажмурила глаза и сделала вид, будто уже сплю. Даже похрапела немножко, и тогда Андреа затихла. А я прижала к себе Зайчика и всё рассказала ему в потрёпанное ухо. Очень тихо, чтобы Андреа не услышала. Я ему сказала, что это ничего, что Улла небогатая, и у неё нету камина и машины, и что она не похожа на настоящую маму, – это же не её вина. Она всё равно очень хорошая и хочет быть моей воскресной мамой. Это же самое главное! А потом я поклялась Зайчику: в следующее воскресенье буду вести себя очень хорошо и приветливо, чтобы Улле была от меня радость.
И три раза ущипнула Зайчика за ухо.
Чтобы клятва подействовала.
А потом мы оба заснули, я и Зайчик. Над нами похрапывала Андреа. Она опять отказалась меняться кроватями. Ну и ладно, теперь мне это не нужно. Теперь у меня есть Улла, моя воскресная мама, а у неё есть я!
* * *
Неприятности не заставили себя ждать. Они начались в понедельник, как только я проснулась.
Андреа металась по комнате, как дикий зверь, шкаф был распахнут настежь, все вещи на полках перерыты, и её, и мои, и она что-то злобно бормотала…
Я сразу поняла – Андреа ищет свою блузку. Я ничего не сказала и притворилась, будто ещё сплю. Но я видела, что Андреа всё время на меня посматривает, и её взгляд никак нельзя назвать ласковым.
А потом она взгромоздилась на мою кровать, и пришлось встать. Весь день всё равно не проваляешься, надо же идти в школу. В общем, я сделала вид, будто только что проснулась. И Андреа тут же на меня накинулась, схватила за пижаму и угрожающе сказала:
– Где моя блузка? Давай её сюда, сейчас же!
Знать наверняка, что её позаимствовала я, Андреа никак не могла, поэтому я сказала:
– Отпусти, у меня её нету, я её не брала!
– Брала-брала! А кто ж тогда? – крикнула Андреа, не отпуская меня. – Всё скажу сестре Франциске!
Ябеда несчастная! Я быстро выскользнула из пижамных рукавов, и Андреа осталась стоять с пустой пижамной курткой в руках. Это было смешно, и я расхохоталась. Тут Андреа разозлилась ещё больше, в ярости бросила пижаму на пол и прошипела:
