Глухо стукнули в ненужную дверь детской. Ту, что вела в коридор. Стукнули, подождали. Потопали прочь.
Опять голоса.
Хлопнула дверь у родителей.
— Черный Ворон, — раздельно произнесла тетя Рита, ликуя.
Шурка открыл глаза.
На темном потолке дрожал бледный прямоугольник света. За окном слышался рокот мотора. Таня спала.
— Иди назад, холера! — громко приказала кому-то в коридоре тетя Рита. — Нечего тут смотреть. К соседям это из дальней комнаты.
Скрипнула еще чья-то дверь. Бормотание.
— «Кто был, кто был», — проворчал голос. — Черный Ворон был. Только что ушли.
Ворон! Шурка рывком сел на постели.
— Таня!
Он подскочил и принялся тормошить сестру, шепча прямо в ухо:
— Таня! Черный Ворон! Был здесь! Только что!..
Он подлетел к окну. Отмахнулся от занавески. Взлез коленями на подоконник. Прижался лбом к холодному стеклу, чтобы видеть всю улицу.
Внизу видна была квадратная крыша автомобиля. Черного и совершенно обычного. Светили фонари. Темнели окна. Было пусто. Только старик-дворник, которого все звали Петровичем, стоял, облокотившись на лопату; он был в кальсонах и рубахе, поверх на плечи накинут тулуп. На лысине дворника лежал блик от фонаря.
— Где? Пусти. Да не толкайся ты, — Таня тоже вертела головой во все стороны.
— Был только что! Я слышал!
— Тише! Маму и Бобку разбудишь!
Быстро провели какого-то согнувшегося человека. Его держали двое. Втроем они нырнули в автомобиль.
Дверца машины лязгнула, мотор откашлялся, фары ощупали серый мартовский снег.
Прямоугольник света на потолке детской косо поехал в сторону, вниз по стене, и пропал. Звук мотора растаял в сырой ночи.
Дворник, сверху казавшийся каким-то приземистым и коротеньким, запахнулся в тулуп. Постоял. Принялся скрести лопатой, сгребая мокроватый снег по краям и аккуратно утаптывая. Скоро и следов машины не осталось. И дворник ушел.
— Слезай с подоконника, пока мама не проснулась, — зашептала Таня и дернула Шурку за край пижамы.
— Был Ворон, точно тебе говорю, — шептал Шурка.
— Мы же ничего не видели!
— Не успели, — с досадой ответил Шурка. — Я слышал! В коридоре ясно говорили — Черный Ворон.
— Опять тетя Рита?
— И другие тоже.
— Все-таки это не может быть правдой, — подумав, сказала Таня, снова расправляя одеяло.
— Завтра же давай маме всё расскажем.
— Всё?! — остановилась с одеялом в руках Таня.
— И про шпиона тоже. Лучше уж правда, чем так.
— Спохватился! Правдолюб несчастный.
— А что?
— Не вздумай! Я из-за тебя рисковала — марганцовку стащила.
Шурка вздохнул.
— Тихо! — шепнула Таня. — Бобка.
Они прислушались. Показалось. Тихо.
— Скажи спасибо, Бобку не разбудили, — проворчала Таня. — Не вздумай без меня им ничего рассказывать. Слышишь? Только вместе!
Шурка пообещал.
Они еще немного обсудили, что рассказать завтра маме, а что нет. И что скажет папа, если узнает. Но мысли сделались вялыми, путались. Оба уснули, так и не договорившись.
Шурка проснулся первым. Хотелось в туалет. Но он вспомнил, что дал слово Тане без нее к родителям не выходить. Поэтому тихонько просунул руку к сестре под одеяло и ткнул ее в бок, затем сам быстро юркнул под одеяло и отвернулся к стене.
— Можешь не притворяться, — надменно проговорила Таня. — Я, между прочим, не сплю, а думаю, как тебя из этой истории выпутать.
Она сдернула с Шурки одеяло.
Он ступил босыми ногами на пол.
— Ой, холодно… Мама что, печку не топила сегодня?
Таня пожала плечами.
Они прошлепали к шкафу. Распахнули дверцу.
Во взрослой комнате было тихо. Будильник давно остановился, чайник был холодным, печка тоже. Мамы не было. Бобкина кроватка была пуста. Не было и маминых ботинок, пальто, перчаток, шапки, платка. Чемоданчика тоже не было. Испарились Бобкино пальто, шапка, шарф и валенки. Висели только маленькие рукавички, соединенные длинной резинкой, чтобы Бобка их не потерял или уж потерял сразу обе.
Таня сняла их с гвоздика, словно не узнавая.
На полу, беспомощно задрав вверх пустые листы, валялись фотоальбомы, из которых мама прошлым утром вынула и скормила огню снимки. Вещи были разбросаны, как будто комнату перевернули вверх тормашками, встряхнули и поставили обратно.
— Ну дела, — сказала Таня.
Шурка посмотрел на рукавички, на Таню.
— Чего ты смотришь? Наверное, мама на работе, вот и всё.
— Она же сказала, что ушла с работы.
— Она же сказала, что найдет другую!
— А Бобка?
— В детском садике. Где же еще.
В дверь кто-то поскребся.
Таня подбежала, открыла. Старуха, с которой никто из соседей не дружил, испуганно заморгала. За ее спиной тускло поблескивал висевший на стене велосипед, темнел сундук: все соседи привыкли выставлять ненужные вещи в общий коридор.
— Здравствуйте… Вам кого? — удивилась Таня.
Старуха, глядя в другой конец коридора, в сторону общей кухни, протянула маленький кошелечек на кнопке.
— Это вам мама ваша просила передать, — прошелестела старуха. — И сказала, чтобы вы шли к вашей тете.
Шурка вдруг заметил, что глаза у старухи голубые. Раньше ему не удавалось ее разглядеть: она шмыгала на общую кухню, по коридору, в общую ванную, как мышь. Старалась никому не попадаться на глаза.
— А где мама? — громко спросила Таня.
Но старуха бросила кошелечек на пол и испуганно засеменила по длинному темному коридору в свою комнату.
— Вот чудачка! — пожала плечами Таня. И подняла кошелечек.
Дети заперли дверь и рассмотрели добычу. В кошельке оказалось сто рублей с копейками.
— Вот это да! — сказал Шурка. — Зачем мама нам столько денег дала?
— Надо к тете Вере идти.
— Зачем?
— Так она сказала. Соседка. Ей мама сказала, чтобы мы шли к тете.
Тетя Вера была маминой сестрой и жила на Каменном острове. Ехать к ней надо было на трамвае. Через Неву. Там справа стояла крепость, красно-коричневая, словно сложенная из пряников, с длинным золотым шпилем. А слева сквозь деревья сверкали купола мечети; их нарядная голубизна спорила с небом, кто прекраснее.
— И это деньги на трамвай, — сделала вывод Таня.
— Как-то много на трамвай, тебе не кажется?
Тетя Вера была странной. У нее дома повсюду стояли, лежали, валялись книги и тюбики с краской. И пахло чудно. А детей у нее не было. Тетя Вера жила одна.
— К тете, сказала мама, — значит, к тете, — приказала Таня. — Собирайся!
Они не любили бывать у тети Веры. Но что поделаешь — мама велела.
— Погоди, Таня, старуха могла и перепутать.
— Не выдумывай.
— Точно! — не унимался Шурка. — Мама наверняка сказала ей: «А если захотят, пусть едут к тете». Просто старуха забыла сказать «если захотят».
Таня серьезно посмотрела на брата. Ей тоже не больно-то хотелось к тете — прямой, строгой, с длинным строгим носом и холодными серыми глазами. Тетя Вера никогда не улыбалась. Кто бы мог подумать, что они с мамой сестры!
Шурка видел, что Таня охотно его слушает.
— Таня, ты сама подумай! Это же ясно! Если вчера мама разрешила не ходить в школу и играть целый день, то сегодня она захотела, чтобы мы как следует повеселились!
Таня задумалась.
— И она дала нам денег, чтобы мы купили мороженое! — радовался Шурка.
— Мороженое… Скажи спасибо, что я ей о твоих вчерашних подвигах ничего не рассказала.
Но Шурка не сдавался:
— И билеты в кино купить можно. И конфет. Тут и на куклу хватит!
Таня смотрела на пузатенький кошелечек.
— Зачем это маме так делать? Это же не день рождения и не Новый год, — с сомнением сказала она.
Но Шурка видел, как глаза у нее загорелись.
— Потому что она наша мама! Самая лучшая мама на свете! — Он схватил Таню за руки: — Ну? Помчались?
Та сдалась. Но ответила важно:
— Пошли, а не помчались.
— Ура! — крикнул Шурка. Вскочил на диван и принялся прыгать так, что пружины крякали и пели. — Ура! Турум-бу-ра! Лучшая мама на свете!
Перед выходом решили позавтракать. Самим разжигать примус им было запрещено.
Таня схватила чайник.
— Сейчас попрошу соседей! Ты хлеб пока нарежь, — и выскочила в коридор.
На общей кухне по утрам всегда была толчея: готовили завтрак, тетя Рита нагревала свои бигуди, кто-то стирал, кто-то мыл посуду.
Вернулась Таня быстро. Шурка только и успел вынуть хлеб из хлебницы.
— Какие-то они все сегодня странные, — сказала Таня. — Как будто меня не видят и не слышат.
— Как же без чая? Скучно.
— А так, — Таня выдержала паузу и помахала кошелечком. — Мы позавтракаем в «Норде»! Эклерами и буше с какао. И даже купим набор маленьких пирожных с собой, для мамы и Бобки!
