командир отдал благодарность в приказе за то, что мину мы не прозевали.
Празднуем мы Первое мая, а берег наш с виду по-прежнему необитаем, и ни один враг еще не проведал, что тут высадилась батарея.
И проходят караваны кораблей, спокойно дымя и зная, что их путь охраняют и с берега, и с моря, и с воздуха, и со стороны морских глубин.
Вскоре прислали к нам воинскую часть, зенитные батареи. Сказали, что тут будет база, велели строить дороги и совершенно неожиданно для Архипа Ивановича прислали лошадей.
Для людей поставили дома маленькие и большие, даже двухэтажные, построили клуб, столовую, настоящую баню. А батареи так запрятали в землю, что не найдешь их никак. Вырос наш поселок, и не узнать его. И все это за один полярный день — полгода.
Лошадей Архип Иванович любил и заботился о них больше, чем о себе.
У нас на побережье растет только мох, да еще камней наберешь сколько угодно. Все остальное, даже дрова, привозили на пароходах. Придет пароход и начнет выгружать: тут мука и снаряды, консервы и бревна, кирпичи, овес и сено для лошадей, картошка для нас.
Эх, только в Заполярье так вкусна свежая картошка! Дымятся картошины на тарелке, рассыпчатые и горячие, как огонь. Или поджарит повар картошку, — ни на какие консервы не променяешь.
Каждый принимает свои грузы. Артиллерист — снаряды, продовольственник — все съестное, строители — кирпичи и бревна. Пассажиров встречает комендант. Весь фураж — лошадиный корм — забирает старшина Лукошин.
Большие корабли разгружаются вдалеке от берега. Борта у корабля высокие; буксиры подводят к ним баржи с обеих сторон, и кранами из трюма за борт матросы передают грузы. Потом ведут баржу насколько можно ближе к берегу, чтобы буксиру не сесть на мель. Стоит баржа на якоре, а как только начнется отлив, море отхлынет далеко, и от скал до воды обнажится гладь из желтого песочка. И тут, на песчаном поле баржи стоят. К ним скорее едут подводы, машины, люди идут. По обсохшему песочку дорожка ровная во все стороны, и такая плотная, что машины не вязнут совсем.
Вот все грузы с барж перевезли на высокий берег. Тем временем начинается прилив. Море затопляет песок, плоские волны подбираются к баржам, и опять они всплывают, опять их ведут к пароходу.
Осенью, когда море начинает замерзать, приходят последние пароходы. Вокруг полуострова на песчаной отмели образуется крепкая ледяная кромка. Тут можно все выгружать на лед. Привезут нашу любимую картошку, а она холоду боится; заморозят — так и есть не станешь.
На корабль все грузится по своему закону: вниз тяжелое, сверху — что полегче. Картошка под сеном.
Как взялся Архип Иванович свое сено возить, мы за картошку боимся: убрали сено — все равно, что шубу сняли. Наверняка заморозят картошку.
Почесал Архип Иванович усы и говорит:
— Ладно, возите вы свою картошку, а я с сеном и овсом на льду обожду. Сено не замерзнет, овес — тоже.
— Вот молодец, — похвалили его, — заботится не только о себе, но и о других!
Перевалили сено и овес с корабля на лед и принялись на всех машинах возить картошку, чтобы ее холодом не успело прихватить.
Выгрузился пароход и был таков. Капитан боится пароход во льду заморозить и лишнего часу не простоит. Пусть уходит пароход-то. Грузы на берег перевезем не спеша. На льду сено спокойно лежит и ждет своей очереди.
Возили, возили разное имущество, да к ночи все убрать и не успели. Сидит Архип Иванович на своем сене и ругается:
— Каждый раз мне на улице ночевать! Каждую зиму в Заполярье так встречаю.
— Да иди ты домой! Возить твои припасы только завтра ведь будем.
— Нет, без присмотра я овес не оставлю. Еще песцы порвут мешок. Раз не успели перевезти, — спите теперь дома, а мне дайте еще один тулуп.
— Проспишь ведь!
— Ну и что? Если я и усну, так песцы меня заслышат чутьем и не подойдут близко.
Сидит Архип Иванович и размышляет, — какой длинный путь сделало это сено, и недаром так поздно оно попадает сюда.
Далеко, далеко в России растет зеленая трава. Пока она вырастет, да скосят ее, да высушат, да из лугов вывезут сено, потом спрессуют, и на станцию доставят; потом везут в поезде; в порту перегружают на пароход; плывет сено по морю, и вот, наконец, оно здесь, на льду, и скоро его лошади будут есть.
Задремал Архип Иванович и видит зеленые луга. Идет по лугу, место сырое, качается под ногами бездонная трясина, — не провалиться бы…
* * *
Приходят утром машины на кромку — сено тут, а овса нет. Да и Архипа Ивановича не видно.
Покричали ему, — не отзывается. Видимо, ушел на берег. А овес пропал: ночью был ветер, волнами оторвало льдину и унесло в море.
— Но что же это Архип Иванович ходит? Надо увозить сено, пока его следом за овсом не унесло.
Ищут его, и нет его нигде.
— Братцы, так Архипа Ивановича самого в море унесло!
Тут только поняли, в какую беду попал человек. Ищи его теперь! Может, он к полюсу отправился или на дно…
— Эх, Архип Иванович, Архип Иванович! Ну, что бы чудаку в сено лечь! Спать во сто раз теплее, и был бы теперь дома.
Все головы ломают, чем бы помочь старшине, и не придумают ничего. Катер с берега спустить и отправить вдогонку, так не пройти по морю катеру: кругом ледяная толчея. Самолет послать на поиски, — так туман такой, что летчик сверху ничего не увидит. По радио хотя бы откликнулся Архип Иванович, так нет у него рации. Единственное средство — ледокол, он железным форштевнем проложит дорогу и не через такой лед. Но ледокол надо вызывать за тридевять земель, и где ему искать одинокого человека, словно пылинку в пустыне!
Матросов на берегу не удержать: просятся на поиски. Был бы лед поплотнее, — ушли бы пешком. А тут — глянь! Где льдины грудой, а где широкие разводья чистой воды.
Катер все же на воду спустили. Мелкие льдины матросы растолкали шестами, катер пошел и тоже скрылся из вида.
Мы сено убираем и горюем. Работал с нами один человек из города Архангельска — коренной помор. Так тот ухмыльнулся:
— Зря катер послали, — не встретятся они.
— Так что же, по-твоему, так и успокоиться:
