пускай человек погибает!
— Ври-ко, ври-ко-о, дава-а-а-ай! Кабы в море все погибали, кто бы на промысел ходил? Одни жонки остались бы в Архангельском-то.
— Этот, пожалуй, выкрутился бы в два счета…
— Архип-то Иваныч наш, промысловый, — ответил помор. — Не должен утонуть, разве оголодает и замерзнет. Так не оголодает ведь, тюленя убьет. Сей год тюлени близко.
Подъехал к нам по ледяной кромке на саночках начальник. В санки Гнедко запряжен. Лошадь добрая, на месте не стоит. Покачал головой начальник и говорит:
— Окончательно установлено: нигде нет Архипа Ивановича. Видно, делать нечего, нужно сообщать по радио во все концы. Может, где-нибудь организуют поиски, но, по всему видно, — погиб человек. Хотя бы катер вернулся. Их тоже может раздавить льдом в лепешку.
Хотел начальник ехать на рацию, а Гнедко как заржет! И еще раз! И еще!!
Смотрим в бинокли, — показалась на море едва приметная точка. Что ж это может быть? Тюлень не тюлень, или катер возвращается?
Кок заспорил:
— Я без бинокля знаю, что это Архип Иванович. Не стал бы Гнедко перекликаться с тюленем.
Прав оказался кок: и верно, учуял Гнедко. Это сам Архип Иванович на льдине катит сюда.
Отливным течением его унесло, а прилив обратно несет. Да еще северный ветер помогает.
Сидит он на мешках, а льдина под ним чуть видна: истерлась, пока плавала.
Вот что значит не река, а море. Река век свой течет в одну сторону, а в море можно ездить по течению взад-вперед. Только не попади в межокеанскую реку Гольфстрим, что не в берегах течет, а струей, сквозь моря и океаны, — тогда не вернешься обратно.
Пригнало его льдину к берегу, а пойди возьми его! Между нами разводье чистой воды, дальше битый лед выгнуло по воде полукругом, и среди этой каши Архип Иванович что-то кричит, но слов не слышно.
Что делать? Надо шлюпки спускать…
Не успели взяться за шлюпки, — смотрим, катер несет следом за Архипом Ивановичем.
Тоже, называется, идут по морю на катере: моторист воду выплескивает, а матросы по льдинам прыгают резвее белок и вокруг катера обкалывают лед.
На буксире катер подвел льдину к твердой кромке льда, и мы все взялись перетаскивать мешки на сушу.
А как управились с овсом, Архип Иванович давай браниться, что без него не убрали сено в склад.
— Мы же о тебе беспокоились!
— А чего обо мне думать? Вон папанинцы полгода на льдине ездили!
— Теперь-то ты храбрый, — говорит кок, — а в море, наверное, заскучал. Выпей-ка горячего чаю!
— Скучать-то мне некогда было. Льдину мою крошило, как сухарь. Только хрупает! Глыба на глыбу лезет… Ну, затопчут! Нет, глядишь, моя льдина обломится и отойдет на свободную воду. А как сломает ее, — непременно мешки окажутся на краю. Я их на серединку перетаскиваю, а льдина опять почти пополам хрустнет. Я опять таскаю. Таскал до той поры, пока льдина не стала с пятачок. Ну, думаю, сейчас совсем окунется. Пора акт составлять на пропажу овса.
— Ты что ж тревогу не поднял? Хотя бы стрелял, когда понесло тебя.
— Какое там! — отвечает Архип Иванович. — Проснулся я и гляжу, — маяк на берегу мигает. Вот она рядом, большая земля. Ну, значит, далеко уехал. Соображаю, — если у берега меня не раздавит, так куда понесет? Или в открытое море, или вдоль берега будет дрейфовать мой крейсер? Угадал, что должно меня течением повернуть обратно.
— Хорошо, если тебя хотя бы на маяке поймали.
— Я сам мог убежать к маяку, когда лед начало сжимать. Да как же овес-то! Или бросить его и лошадям без корма жить? — спрашивает Архип Иванович. — Я и то беспокоился. Тюлени ко мне на льдину лазали. То один выскочит, то другой. Они-то ничего, а если следом за ними медведи явятся? Белые-то они белые, а вдруг любят овес, как всякий медведь?
— Слушай-ка, Архип Иванович, медведи как будто только на корню едят овес.
— Хм, сомневаюсь, — возразил Архип Иванович, — на корню овес, конечно, в распоряжении медведей. Но, скажи на милость, где им здесь-то взять овса на корню?!
Архип Иванович придумал новое дело. Никто до него не разводил свиней в Заполярье. А этот никому покоя не дает и твердит одно:
— Смотрите, сколько щей, сколько каши, кусков и различных отходов выбрасывают повара; только засоряют землю. А были бы у нас поросята…
Конечно, если Архип Иванович что придумает, то уж добьется своего. С его легкой руки у нас завелось стадо свиней, а мелких поросят просто нельзя было сосчитать.
— В свинье росту не будет, если ее все время держать взаперти. К тому же, может быть, они на самозаготовках найдут каких-нибудь червяков, — говорил старшина, выпуская стадо гулять.
Поросята бегают, резвятся, ну, а пищи им в тундре не найти никакой. Земля оттает чуть-чуть, только свинье нос зарыть, а дальше лед.
Но все же они весь торф перерыли и находили какие-то корешки. Вкусно так чавкают.
А уж если появится кустик зеленой травки, поросята рады, — подойдут и смотрят.
— Любуются; это у них вроде экскурсии на лоно природы, — уверял Архип Иванович.
Старшая свинья Нянька все время поворачивала нос к полосе отлива и стремилась туда увести стадо, но старшина на отлив не пускал.
Архангельский человек говорит ему:
— Да ты пусти их на куйпоку.
— Какая это еще куйпока?
— Куйпока — это такая пора, когда вода задумалась: от берега ушла, обратно еще не идет. Возле нас столько добра остается, что можно тысячу свиней прокормить.
— Утонут еще, — проворчал Архип Иванович.
Но спустя дня два под собственным наблюдением все же выпустил поросят на отлив и диву дался.
Поросята морских звезд хватают, рыбешки, водоросли — все у них идет за лакомство, только чавканье слышно. Вот где не вычерпать кормов.
Вражеский разведчик продолжал свои полеты.
Летать-то он летал, чувствовал, что тут строится что-то новое, ну, а что и где расположено, — выяснить ему не удавалось.
Усердствуя, ас прилетал даже ночью, пытаясь по огням выследить что-то.
Вообще по разведчикам батареи не стреляли, чтобы не обнаружить свое расположение. Ну, а этого сбили бы с удовольствием. Он сам порой всячески пытался вызвать на бой, — заберется повыше и кружит.
— Эх! Дать бы ему! Да нельзя. Один выстрел — и сразу поймут, что тут батарея, а не колхоз. А при таком открытии немедленно придут соединения бомбардировщиков и начнут
