— Ты что это так? Тебя жалеют, ласкают, а ты?..
— Не подходи, ради бога, не подходи! — снова вмешался я. — Хапторки не любят, чтобы кто-то их беспокоил.
— Ты же говорил, что олени не нападают на людей, — с упреком в голосе сказала Лида.
— Нет, конечно. Добрые олени не нападают. А хапторки, как некоторые своенравные женщины… Они всё могут.
Вскоре мы собрались в путь. Первым выехал Иван. Пять белых оленей мигом вынесли его на простор. Я тоже стеганул вожжой по спине передовой хапторки, вспрыгнул на нарту, но меня сбросило на землю. Держась за нарту, я пробежал три-четыре шага и снова попытался запрыгнуть, но, столкнувшись с Лидой, опять упал. Растянулся на земле. Вожжи натянулись, олени, метнувшись влево, встали. Я увидел, что нарта лежит вверх полозьями, а чуть дальше на земле сидит Лида и растирает обеими руками ногу.
К ней подбежала Авдотья.
— Больно? — спросила она.
— Нет… пройдет. — Лида встала и, прихрамывая, подошла ко мне.
Авдотья помогла нам поставить нарту на полозья. Я велел Лиде сесть так, чтобы осталось место и мне, и, наконец, хапторки понесли нас по вечереющей тундре вслед за упряжкой Ивана.
— Ой!.. Ой!.. Как курьерский поезд, несутся!.. Что за дикая сила?! — вскрикивала за моей спиной не то удивленно, не то восторженно Лида.
И в душе моей от тайной обиды на неё за её недавнюю неуклюжесть и непутевость и следа не осталось. Но я ничего не говорил, будто не слышал.
А на тундру падала ночь. Зажигались в синеве первые робкие звезды. И вдруг выплыло над горизонтом зарево. Оно с каждым мигом разгоралось всё сильнее, ярче.
Упряжка Ивана остановилась. Встали и наши олени. Иван подошел к нам.
— Что это там запылало?
— Сам не пойму.
— Горит что-то… Явно что-то горит, — рассуждала Лида.
— Там я как-то железную башню геологов видел, — сказал Иван. — Ещё в конце весны.
— Далеко она отсюда? — поинтересовался я.
— Нет. Не очень далеко. Одна оленья пробежка, — и пояснил, явно для Лиды: — километров десять-пятнадцать. Пустяки!
После раздумий, ехать или не ехать на зарево, мы всё-таки решили ехать. Может, беда какая? Закон тундры — помогать людям, если они в беде.
Вскоре над горизонтом взметнулись огромные языки красноватого вверху и желтого внизу пламени. Потом мы разглядели буровую вышку и крохотные силуэты людей, суетящихся вокруг гигантского костра.
Приезда нашего, кажется, никто не заметил. А пламя бушевало так, что языки его порой поднимались вверх на длину вытянутого тынзея. Ночное небо полнилось каким-то монотонным гулом. Гудела и земля.
— Здравствуйте! — сказали мы, подойдя к людям, которые с нескрываемой радостью смотрели на огонь.
Люди обернулись к нам, начали здороваться, и я рядом с собой увидел знакомое озаренное лицо Исаева — земляка по тундре и товарища по Ленинграду. Он в годы моей учебы в педагогическом был студентом горного института.
— Здравствуй, Вася! Здравствуйте, товарищи! — сказал он и подал руку Лиде, мне и Ивану. — Исаев… Ну вот и загорелась кровь нашей родной и студеной тундры. Это в году третья наша удачная скважина на нефть. Есть и газ. Вчера было опробование, результаты обнадеживающие. Скоро, видимо, и здесь, как в Прозрачном, промышленную разработку начнем. А пока, на радостях, наши ребята костер раздули. «Пусть в Нарьян-Маре увидят», — говорят они.
— Да-а, костер у вас… отменный… — задумчиво сказала Лида.
— В Нарьян-Мар? — поинтересовался Исаев.
— Да.
— На олешках?
— А на чем же?
— Может, на вертолете? У нас Ми-6 уходит утром.
— Ведь это здорово! — воскликнула Лида. — Я ещё никогда на вертолете не летала.
— Вот и полетите… А пока располагайтесь. Там вот наши хаты. — Исаев показал на приземистые, красноватые от огня палатки. — Идемте.
Начальник геологической партии рассказал нам, что разведка на нефть и газ идет в округе уже около пятнадцати лет, но первые обнадеживающие результаты получены только шесть лет назад.
— Теперь-то начнется, — заверил он, — и, видимо, как на Уренгое, на Ямале, жарко будет. Газа больше, чем нефти. Нефть легкая.
— Михаил Егорович! — донесся с улицы чей-то по-мальчишески звонкий голос.
В палатку залетела шустрая черноглазая девчонка с рыжей челкой. Увидела нас, смутилась.
— Ой, извините. И гости наши тут. Здравствуйте! Вот и хорошо — ребята просят вас к праздничному столу. Ужин готовил сам Бочкаренко!
— Наш буровой мастер, — объяснил Исаев. — Спасибо, Ирочка. Сейчас идем.
Праздничный ужин геологов начался в третьем часу утра. У малюсенького по сравнению с пылающей нефтью костра хозяйничали Олег Бочкаренко и Ирина. Они то и дело подносили на стол, сколоченный наскоро из трех широких плах, пропахшие ароматным ивовым дымом шашлыки из оленины и зайчатины, поджаренные тушки куропаток. Кроме того, стол ломился от жареной, вареной и малосольной рыбы — хариуса, гольца, пеляди, нельмы.
Люди не скрывали своей радости. Они вовсе забыли о комарах, о бездорожье, о неделях без писем, обо всех неурядицах кочевой жизни, которые известны только им — людям с рюкзаками и с неутомимой жаждой поиска ради этого именно дня, когда… когда просто можно сказать: победа!
Исаев обратился к буровикам с поздравлениями, но речь его то и дело тонула в шуме голосов и рокоте движка, подающего свет.
А черное небо уже бледнело. К Исаеву подошел один из геологов и сказал:
— Палатка для гостей, товарищ начальник, готова. Туристическая, легкая и, конечно, теплая.
— Ну вот, можете и отдохнуть, Лидия… Простите, как по батюшке-то?
— Александровна, — тихо отозвалась Лида. — Спасибо вам, Михаил Егорович. Но спать я не думаю. Хоть последнюю-то ночь в тундре хочу провести под открытым небом.
— Это, конечно, ваше дело, — сказал Исаев. — А я — на боковую: утром лететь. Ми наш уже давно отдыхает. Видите?
В стынущих сумерках встающего утра мы рассмотрели неподалеку силуэт вертолета, похожего на задремавшего ящера. Мне почему-то стало особенно грустно. Пройдут какие-то часы, и город разлучит меня с Лидой… Самолет медленно развернется, равнодушно пройдет к началу взлетно-посадочной полосы и замрет на мгновение. Но вот взревут моторы, серебристая птица вздрогнет — и…
Я, глядя на тающий в небе самолет, скажу:
— Лида! Ты вновь окунешься в шум каменных городов и в половодье людских рек, а глаза твои остались здесь, в тундре, где синий от неба простор заарканен горизонтом. Взгляну на эти озера, цветы, росы — и увижу тебя. Увижу! Вернись за синевой своих глаз! Вернись… — Но меня никто не услышит.
— Вася, а ты будешь спать? — с трудом дошел до моего сознания голос Лиды, но я молчал, уставив глаза в землю, будто все слова из меня улетучились. Потом я отключил себя от назойливых дум и сказал:
— Нет. Я вовсе не хочу спать.
— Ну вот и хорошо. В последний раз пройдемся по этой открытой небу земле, по твоей любимой тундре.
Мы пошли навстречу рассвету, к сонному заливу.
— Какие здесь всё-таки хорошие люди, — продолжала Лида. — Эти геологи… Тот же Иван… Да что тебе говорить-то — сам знаешь. А я всё же, наверно, полюбила эту землю. Приду в музей Арктики — и уже по-другому буду на всё смотреть. И друзьям обо всём расскажу.
Я шагал рядом, и меня покалывали слова о музее.
— Будет что рассказать, да?
Лида кивнула.
— Паханзеды… — еле слышно произнесла она в раздумье. — Паханзеды…
Но вдруг лицо её ожило, озарилось, синие глаза поголубели.
— Смотри! Смотри же скорее!.. Скорей! Это же какое-то чудо! — всплеснула она руками.
Я, стараясь быть спокойным, медленно повернулся к заливу и остолбенел. Над водой, где вот-вот должно было появиться солнце, по обе стороны залива пылали два широких радужных столба. С каждым мигом они становились всё ниже, ниже и вот уже совсем утонули в заливе. Невероятно широко заполыхала кромка солнца. Она плескалась, кипела, разламывая линию горизонта. Потом это огненное чудо постепенно начало сужаться и всплыло, покатилось медленно, словно на невидимую гору, настоящее, живое солнце. Лучи его заскользили по земле и вспыхнули в росе у наших ног.
— Вот и пришел день… — сказала Лида.
В Нарьян-Маре, выйдя из вертолета, мы с Лидой шли к аэровокзалу, похожему больше на сарай.
— Здравствуй, Вася! Где все пропадаешь? Давно что-то не видно тебя на Голубой, в Прозрачном! Дела? А мне вот… — Старик показал рукой на уходящих к вертолету людей, — уже лететь.
Мы обнялись со стариком по-дружески, и он сказал, уходя:
— Приезжай. Обязательно приезжай. Жду!.. Опять посидим в моем чуме!
— Кто этот симпатичный ненец? — спросила Лида.
— Дед Игнат.
— Это он?! Жаль. Очень жаль!.. И у меня времени с гулькин нос.
Я тоже жалел, что не удалось встретиться со стариком чуть пораньше. О деде Игнате я Лиде рассказывал много, как о лучшем сказочнике тундры, и жалел, что не повидались с ним.
