Оказалось, что можно. Батюшка мне тогда сказал, что во время исповеди Бог каждый раз человека прощает, если он от всего сердца кается, и жизнь можно сначала начинать. С чистого листа. «Только ведь отца-то уже нет… — возразил я, — что мне теперь делать?!» — «Да с чего ты взял, что его нет?! У Бога все живы!» — «Как…»
— Как… Ой, Юра, это когда люди умирают — они только на Земле умирают, а душа у них не умирает, да?
— Откуда ты знаешь, Миша?
— А, это к нам как-то батюшка приходил и рассказывал…
— Ну, молодец ты, запомнил.
— А что с того?
— Что?
— Ну, я не знаю, вправду ли это…
— Поживёшь — увидишь.
— Не, я вот думаю, что у человека есть душа. Это как блок питания, без неё человек не живёт. Бывает же, что в коме человек, вот где его душа?
— Не знаю… Быть может, на небе, у Бога, а может и наоборот… В темноте, в аду… Наверное, все зависит от его жизни здесь, на Земле. А откуда у тебя такие познания, Мишка?
Я пожал плечами. Да все это знают!
— Ты расскажи, что дальше было?
— А дальше… Было после исповеди у меня такое чувство, будто с меня сполз снежный ком. Радостно так стало! Легко… Как будто в детстве — долго плакал, а потом мама умыла, приласкала, и все плохое позади… Потом я причащался в первый раз, и целый день ходил, как именинник. И стал молиться за Олега с отцом… Чтобы им Там было хорошо… Эта молитва в любом молитвослове есть, называется за усопших.
— Это кто такие?
— Это те, кого называют умершими, в православии говорят «усопшими». Значит, уснувшими.
— Выходит, они проснутся?
— Да.
— Когда?!
Но тут подошёл наш автобус, и мы быстренько туда забрались. Народу вскоре стало много, и мы молчали.
А мне очень захотелось ещё поговорить с Юрой. И побывать в храме. Только как ему об этом сказать?
… Вот откуда этот страх, что засмеются над тобой, не поймут, подумают что-нибудь про тебя? Юра, он ведь ещё ни разу ни упрекнул, не обидел меня… Даже не ругался. А все равно страшно попросить — вдруг не поймёт? Или решит что я маленький, и вообще.
Не могу я перешагнуть через себя. И через трещинку между нами.
Глава 8.
Вопросы и ответы.
Ночью выпал снег. Он начал идти ещё вечером, и все думали, что он растает, превратиться в лужи, и снова будет тёплая осень. А он шёл всю ночь, мелькали возле фонаря белые мушки, кружились, мчались, танцевали под неслышную песню… И светлее от этого было в комнате, и в окошко сочился такой чистый, свежий, чуть-чуть морозный воздух, что я даже постоял у окна, вдыхая это новое чудо. А хлопья-мухи кружились и сыпались, и мне было так хорошо, оттого, что вот он я, дома, и что рядом у меня тёплая постель с белым одеялом, и кот урчит, и что не иду я где-то там в темноте под белыми мухами… И не надо ни от кого прятаться, и утром не будет шума и болтовни, а снова разбудит меня Юра, и мы будем пить чай…
Я глубоко вздохнул. Осторожно, бережно: как хочется, чтобы это было всегда, этот мой маленький мирок — мой дом и Юра, и Наташа, и добрая бабушка за стенкой…
Хорошо…
А снег всё кружился, белым потоком, и даже травы не было видно, будто упало на землю белое покрывало.
Я тихонько выбрался из комнаты, чуть не наступив на мяукнувшего Мурзика. За дверью в кухне чуть похрапывала Юрина мама, а из большой комнаты доносился смех и голоса Юры с Наташей. Что-то они там очень громко обсуждали. Полуночники. Ладно, сбегаю в туалет быстренько и пойду дальше спать, а то завтра, то есть сегодня уже — в школу… Зато потом — воскресенье! Ура!
Я люблю, когда люди вот так смеются — звонко и по-доброму, это значит, что всё у них хорошо…
Выбравшись из ванной, я собрался было так же неслышно проскользнуть в комнату, как вдруг услышал задорный Наташин голосок:
— А как мы его назовём?
Кого?!
Я чуть остановился в недоумении.
— Так ты же ещё не знаешь, кто там… — тихо отозвался Юра.
— А ну и что? Ну, допустим, если мальчишка?
Где «там»? Какой мальчишка? Мне расхотелось спать и стало интересно, но за дверью кто-то скрипнул стулом, будто встал, и я прошёл в комнату и лёг в постель. Забыв даже про одеяло. Быстро и упруго прыгнул мне на пузо кот. Я стал его гладить и думать.
Кого они хотят назвать? Где «там»? И что за мальчишка?!
Ой… Ну я и глупый! Они нормальные муж и жена, любят друг друга, и когда-нибудь у них будет ребёнок. Точно! Как я сразу не догадался!
Что здесь удивительного?
Я успокоился, повозился. А Мурзик завёлся, как холодильник.
… Только вот… Когда-нибудь — это нескоро. Это — где-то в будущем, а оно, как известно, закрыто. Ну кто им не даёт помечтать? Пусть себе мечтают. Нормальные люди… Общаются.
… Не, Михась, что-то тут не так. А вдруг я им надоел, раз они уже мечтают о своём ребёнке? Маленький — он свой, его потискать можно, понянчить, и вопросов он глупых задавать не будет, и папа для него будет папой… И вообще — он свой, конечно, свой, самый близкий… Вот я даже Юру назвать не могу папой, потому что не могу я понять, принять его как папу, не родной он ведь… А тут я, а когда ребёнок свой, он роднее…
Вдруг я им надоел уже?!
Я перевернулся на другой бок.
Не, с чего я взял, что я им надоел? Почему надоел-то сразу? Я ж вроде ничего такого не делаю, слушаюсь, за компьютером долго не сижу, уроки делаю, посуду мою…
Просто не было ещё такого случая, чтоб вот мы поссорились. Повода не было, а вдруг он будет? И что, я надоем тогда?.. А если… Если…
Если я вдруг двоек нахватаюсь или что-то не так сделаю, то что ж, они меня не простят? Да простят, наверное…
Только почему они уже про другого ребёнка думают? Разве им меня мало?
… В комнату вошёл Юра, я притворился, что сплю. Он укрыл меня одеялом, задвинул шторы и вышел.
А за окном всё кружились белые мушки.
Суббота прошла быстро и незаметно. А в воскресение мы пошли в храм.
Думайте, я напросился? Просто я услышал, как утром Юра куда-то собирается, а когда открыл глаза и высунулся в коридор — увидел его уже одетым. Брюки, рубашка…
— Ты куда? — спрашиваю.
— В храм, — просто ответил он. — Доброе утро!
Я не успел поразмыслить, доброе оно или нет, потому что решил идти с ним.
— Я — с тобой!
Он не удивился.
— Тогда быстрее одевайся!
Надо ли меня упрашивать?! Свитер, джинсы… Ой, они грязные… Рядом оказалась Наташа, она, оказывается, тоже была одета, да нарядно так — в сером платьице с красивой цепочкой, стройненькая, аккуратная.
— Миша, спрячь их в стиральную машинку! Пожалуйста, я тебя прошу…
Она была такая милая, добрая, что я решил послушаться. Сунул джинсы на полку и надел другие, чёрные, новые. Успел выпить чаю, и мы пошли в храм.
На улице снежно, морозно, темно, но не так беспросветно как ночью — небо уже синее, словно в лёгкой дымке. Скоро рассветёт. Свежий снег скрипит под ботинками, а машины брызгаются, проезжая по чёрным лужам на мокрой дороге, и все одна другой краше. Веточки у деревьев белые, и тесновато стало на улице из-за них, и красиво тоже — всё белое, нарядное, весёлое! Воскресенье, выходной, я иду рядом с Юрой, а Наташа что-то ему рассказывает — ох и болтушка она!
Храм тоже белый, нарядный. На голубых куполах звездочки присыпаны снегом, кресты золотые — как большие звёзды. Под крышей воркуют голуби. Ступеньки дворник чистит от снега, люди заходят в большие высокие двери.
Мы тоже поднялись по этим высоким ступенькам…
И — оказались в сияющем Царстве.
Не буду рассказывать, как проходила служба. Я мало что понял. Только когда выходил перед большими воротами человек в красивых золотых одеждах и что-то говорил, хор пел «Господи помилуй» — я шептал про себя эти слова. Потом вышел батюшка с большой золотой книгой, и стал её читать, и в храме всё стихло, и лишь свечки неподвижно горели — таяли в этой тишине…
Он читал на другом языке, значения некоторых слов я не знал, но общий смысл был такой: как один богач увидел, что у него большой урожай пшеницы и решил сломать старые житницы, и построить новые. Собрал все и сказал себе, что теперь он может есть, пить и веселиться. Но Бог сказал ему: «безумный! В ту ночь душу твою возьмут у тебя, кому достанется, что ты заготовил?»
Я не успел поразмыслить над словами этой истории, потому как хор снова стал петь, и я немного огляделся и увидел рядом с собой глаза, добрые такие, ласковые, спокойные глаза, немножко печальные и внимательные… Они смотрели на меня, только на меня! Словно говорили мне что-то, просили меня, ждали… Словно… Не, так не бывает.
Я вдруг почувствовал, что на меня смотрит моя мама.
Заморгал.
Они смотрели. На меня смотрела Женщина, Она держала на руках маленького Ребёнка, и Он тоже смотрел на меня, так, будто спрашивал и говорил мне что-то… Что?
А Она молчала и успокаивала меня, и даже будто радовалась вместе со мною…
«Они не оставят меня?» — спросил я у Неё. А Она смотрела так ласково, будто удивляясь — разве могут они меня оставить?
«Где моя мама, Ты знаешь?»…
