— Это что такое? — раздалось несколько голосов.
Загорский принялся разъяснять: части особого назначения формировались во многих городах и также при МК, — их задачей было выступать против бандитов, диверсантов, шпионов, охранять важные объекты от вражеских покушений.
Василий уже слышал о ЧОНах: видно, они были детищем Загорского. Он говорил увлеченно:
— Это задача не менее важная, чем на фронте…
Несколько женщин в красных платочках подступили к Владимиру Михайловичу, требуя докладчиков.
— Нам про империализм, про международное положение надо! — кричала одна помоложе, с темной косой, лежащей на спине. — Насчет внутреннего — это мы сами…
— Ну вот, в партийных школах будут готовить докладчиков. На то мы и создали их, — сказал Загорский.
Сзади напирал здоровенный детина, требуя инструкций для военных занятий при райкоме:
— Это что ж такое, на десять человек — одна винтовка, а граната-лимонка — за редкость!
Загорский тут же, примостив на колене блокнот, писал записки, отвечал на вопросы…
— Владимир Михайлович, у телефона Владимир Ильич! — позвала от стола Вера.
Все притихли. Загорский спрыгнул с подоконника и прошел в кабинет. Получившие нужную записку или разъяснение не уходили, а, подхватив брошенные Загорским слова о партийных школах, принялись горячо обсуждать их. Это было новостью, которая всех касалась: тут толпились всё люди молодые и желание учиться было у них велико.
Та же молодая женщина с темной косой говорила:
— С меня спрашивают как с агитатора. Что ж, насчет текущей политики — это я могу! А вот чему Маркс учил, как оно, общество наше, будет дальше развиваться, я объяснить и не сумею. Пусть нас учат, да чтоб понятно, по-рабочему объясняли…
— А то вот у нас, — подхватил бородач в куртке из чертовой кожи, — прислали одного лектора из интеллигентов, так он такие слова завернул, вроде и не по-русски. Так никто ничего и не понял!
Не попавший на фронт паренек вмешался в разговор и заявил, что «первым долгом политэкономию изучать надо».
— Это про чего? — простодушно спросила та, что с косой.
— Это значит наука про капитализм. Как он нашего брата за жабры берет и даже дыхать не дает, — объяснил паренек.
Вышел Загорский и предложил всем заходить к нему в кабинет. Василий постеснялся и остался в приемной, тоскливо поглядывая на Веру, углубившуюся в свои бумаги.
Вдруг она подняла глаза на него:
— Ты все еще тут? Представился Владимиру Михайловичу?
— Да нет, — замялся Василий.
— Эх ты! — Вера поднялась и нырнула в кабинет.
Вместе с ней оттуда вышел Загорский. Он был уже без пальто, в темном костюме и темной рубашке. И что Василия удивило — при галстуке. Как при старом режиме.
— Здравствуйте, товарищ, — быстро сказал Загорский, протягивая Василию небольшую горячую руку. — Это хорошо, что вас прислали, а то видите, сколько с нас разного требуют. Это инструктор МК Донской, — показал он на знакомого Василию молодого человека.
Василий, ответно улыбнувшись, подумал, что, наверное, работать с Загорским будет хорошо… Столько обаяния было в улыбке, в окающем говоре, во всей повадке секретаря!
— А с Верой вы уже познакомились? — продолжал он, со смешинкой поглядывая на нее.
— Вы подождите немного, мы с вами поедем в типографию Кушнерева. Сегодня пятница, я там выступаю.
Василий знал, что по пятницам в районах на предприятиях выступают ответственные партийные работники, и сам слышал не раз их лекции и доклады. Загорского ему слышать не приходилось. Теперь он был доволен, что знакомство их начнется сразу с дела.
Тогда, в первый раз отправляясь с Владимиром Михайловичем на «Кушнеревку», Василий, конечно, вовсе не догадывался о том, какие воспоминания связаны у Загорского с этим районом, почему так светлеет его лицо в ничем не примечательных, сплошь по-старому зовущихся местах: Пименовская улица, Косой переулок…
На углу — каменное трехэтажное здание типографии. И не совсем понятно Василию, почему Загорский с такой радостью и словно ожиданием чего-то спешит к проходной в Щепиловском переулке.
Удивило Василия и то, что все здесь знают Загорского, обращаются к нему запросто, словно к доброму знакомому.
Загорский заговорил, будто продолжая разговор о чем-то уже знакомом всем и всех касающемся. Выражение его лица опережало мысль: становилось то задумчивым, то лукавым. И от этой игры чувств, от быстрой их смены как будто смывалась усталость, на лице Загорского проступало что-то другое, незнакомое Василию, но, вероятно, знакомое им всем, тут собравшимся.
И Василию представилось очень точно: «Да они же все знали его совсем молодым!»
И теперь, когда Василий уже попривык к неожиданной и привлекательной манере Загорского, он стал вслушиваться в его слова.
Говорилось-то, в общем, о делах известных. Армии контрреволюции рвались к Москве. На фронт уходили сотни московских большевиков. Те, кто сегодня еще были здесь, завтра могли вступить в ряды сражающихся. И слово Загорского было призывным и напутственным для них.
Но враг действовал не только в открытом бою. Агентура иностранных разведок и центров белой эмиграции проникла в глубокий тыл. И здесь находила питательную среду, приют и убежище у всяких «бывших», «осколков разбитого класса»…
Владимир Михайлович рассказывал о том, что недавно ЧК удалось арестовать эмиссара иностранной разведки, прибывшего в Москву с важным поручением; что благодаря энергии и находчивости чекистов было уничтожено гнездо самых заклятых врагов Советской власти.
Эти слова заставили Василия встрепенуться; ему даже показалось, что некоторые взглянули в его сторону, словно догадываясь, что сказанное имеет к нему, Василию, непосредственное отношение…
Какие же планы вынашивали эти враги? Свержение Советов, установление капиталистического строя, возвращение буржуазии ее «законной» собственности… Оратор прочитал несколько строк из расшифрованного в ЧК письма одному из участников заговора из-за границы. Рядом с ссылкой на «божью помощь» в нем рекомендовалось беспощадно расправляться с большевиками, не оставлять корешков при истреблении красных посевов.
Странно! Василию ведь приходилось читать такие документы, но сейчас, когда они зачитывались на народе и было слышно и видно негодование людей — возгласы и вопросы посыпались из зала, — и на Василия слова письма произвели по-новому сильное впечатление.
Ярой ненавистью сочились эти строки, казалось, она перелилась в зал, и он отозвался гневными репликами.
Отвечая на вопросы, Загорский говорил о тех практических мерах, которые должны возвести непроходимую стену для диверсантов и разведчиков всех мастей. Звонкое слово «ЧОН» снова зазвучало в его речи.
Обращение секретаря МК к слушателям указывало выход справедливому гневу. Потом вдруг, словно вспомнив что-то, Загорский встряхнул головой и со своей молодой беглой усмешкой бросил:
— Ну, мы с вами, друзья, знаем времена и более трудные. Помните баррикаду в Косом?
Выкрики из зала, смех, и Владимир Михайлович напоминает о каких-то стычках с городовыми, которые были обращены в бегство дружинниками, о «розыгрыше» местного пристава, подписавшего подсунутую ему бумагу об отмене его собственного распоряжения…
Василий видит, как оживились в зале те, кто постарше, как заинтересованно смотрит на них молодежь.
«Как весело он работает!» — снова подумалось Василию. И теперь ему уже остро, настоятельно нужно было все знать об этом человеке. Ему хотелось увидеть его в юности и в тех захватывающе интересных приключениях, которые наверняка были в его жизни.
Но прошло много времени, пока из редких душевных разговоров с самим Владимиром Михайловичем, из бесед его с друзьями, которые довелось слышать, и всего больше из рассказов Веры понемногу сложился у Василия тот образ, который уже навсегда остался с ним, который хранил потом Василий всю свою жизнь как самое дорогое, подаренное ему судьбой.
Владимир Михайлович Загорский был действительно замечательным человеком. И жизнь у него сложилась удивительная, богатая значительными событиями, сильными чувствами, близостью с лучшими людьми времени.
Да можно ли сказать о такой жизни — «сложилась»? Люди того славного племени, к которому принадлежал Загорский, сами складывают свою жизнь, сами ее строят. Не в погоне за жар-птицей успеха, за личной удачей, нет, совсем в другом видят они смысл жизни…
Этим смыслом был освещен путь Володи Лубоцкого с самой юности. А партийный псевдоним «Загорский» он изберет себе много позже.
Отец мальчика, скромный, многодетный служащий из Нижнего Новгорода, вероятно, по-своему представлял себе будущее своего младшего сына.
