Я ложусь на пол и закрываю глаза рукой. Мне стыдно перед Леонардо, который наблюдает за происходящим со стены. Уж он-то наверняка никогда не крал туфли у собственной преподавательницы.
Подбегает Помпончик и обнюхивает мою голову. Я открываю один глаз и смотрю на него. Глупый пес, думаю я, это ты во всем виноват!
Но в глубине души я понимаю, что виноват не пес. Я ведь знала, что он жует обувь, но не убрала туфли подальше. И кто тут, выходит, глупый?
Помпончик потихоньку придвигается ближе и начинает лизать мне лицо маленьким ласковым язычком.
Глаза у меня наливаются слезами. Я смаргиваю слезы и сажусь.
— Я ничего не скажу твоей маме, — говорю я. — Отдать собаку в приют — страшно даже подумать.
Тиффани бросается на меня с объятиями. Я так удивлена, что не могу ответить ей тем же.
— Спасибо, спасибо! — говорит она. — Я твоей маме тоже ничего не скажу. Про… ну, ты понимаешь.
Она кивает в сторону туфель, которые лежат на кровати грудой рваных лоскутов.
Я беру в руки то, что некогда было левой туфелькой, и рассматриваю со всех сторон. Расскажет Тиффани маме про туфли, не расскажет — не важно. Все равно правда выйдет на свет. И что тогда будет со мной?
До вечера следующего дня мы с Тиффани не выходим из комнаты. Мы не хотим попадаться маме на глаза, которая, как все мамы, непременно догадывается, если ты сделаешь что-нибудь плохое. Наверное, у мам есть для этого специальный орган, только в книгах по анатомии его почему-то не рисуют.
Мама ловит меня, когда я выбираюсь на кухню за соком. Я напрягаюсь. Но мама говорит только:
— Я смотрю, вы стали лучше ладить, да?
— Ага, — говорю я и пытаюсь улыбнуться, но чувство такое, будто у меня на лице грязевая маска, как у женщин из телешоу. Щеки словно застыли.
— Я очень рада, — говорит мама, целуя меня в макушку.
Интересно, а за кражу туфель ребенка могут посадить в тюрьму? Если да, то каюк моим большим планам.
Я возвращаюсь в комнату, и тут звонит телефон. Трубку берет мама. Мы с Тиффани слышим, как она говорит:
— Минутку, сейчас я ее позову.
Тиффани засовывает изуродованные туфли под кровать за миг до того, как к нам заглядывает мама.
— Солнышко, это Террела, — говорит она, протягивая мне трубку.
— Спасибо, — говорю я. — Алло.
Я стараюсь, чтобы голос звучал нормально, но он все равно какой-то визгливый.
— Привет, — говорит Террела. — Ты уже показала Тиффани туфли?
— М-м… да, — говорю я.
— И как?
— Не очень, — отвечаю я, бессовестно преуменьшая масштаб случившегося примерно в миллион раз.
— Почему? Что случилось? — спрашивает Террела.
— Э-э… — я слышу, как мама в коридоре сметает пыль с книжных полок у моей двери, и перехожу на речь задом наперед. — Перекусила немного Тиффани собака.
— Да мне-то какое дело до ее перекусов, — говорит Террела.
Я слышу, что мама ушла дальше по коридору.
— Собаки много чего едят. Иногда, например, туфли… — шепчу я.
На мгновение в трубке воцаряется молчание — Террела пытается понять, о чем я говорю. Затем она издает пронзительный вопль, от которого у меня едва не лопаются барабанные перепонки. Я отвожу трубку подальше от уха.
— Эта глупая собака слопала туфли мисс Камиллы Фримен? — кричит Террела.
Я стараюсь говорить как можно спокойнее.
— Совершенно верно.
— Что же ты теперь будешь делать? — орет она.
— Интересный вопрос, — отвечаю я. — Есть предложения?
На том конце телефона наступает тишина.
Видимо, предложений у Террелы нет.
— Ой-ей-ей-ей-ей! — говорит она. — Вот это вляпались, так вляпались!
— Спасибо, я в курсе, — говорю я и падаю на кровать. Тиффани сидит на полу и смотрит в никуда — так она сидит уже два часа. Никогда еще я не видела, чтобы она сидела на полу. Террела шумно вздыхает в телефон.
— Так, слушай, мне надо подумать. Я тебе перезвоню.
Я вешаю трубку.
Тиффани вопросительно смотрит на меня.
— Это моя подруга Террела. Иногда она придумывает отличные решения, если что-нибудь случается, — говорю я.
Тиффани качает головой. Карие глаза смотрят грустно.
— Тут уж ничего не исправишь, — говорит она.
Как ни неприятно это признавать, но, похоже, она права.
Террела не перезванивает. Утром в понедельник я ловлю ее в школьном коридоре.
— Извини, — мнется она, — я так ничего и не придумала. Ничегошеньки!
Она очень смущается — наверное, потому, что впервые в жизни не сумела найти выход из ситуации.
Моя последняя надежда тает, как дым на ветру.
— Ну, ладно, — отвечаю я.
— Может, она не сразу заметит, — говорит Террела. — Может, мы еще что-нибудь придумаем.
Я киваю и бреду по коридору к своему классу. Я прекрасно понимаю, что разоблачение — лишь вопрос времени.
* * *
Во вторник я прихожу в школу «Щелкунчик» довольно рано. Все тело у меня чешется, как при крапивнице. В животе бурчит, как при дизентерии. Голова болит, как при малярии. Я пытаюсь понять: что, теперь так будет все время, пока меня не поймают?
К туалетам на первом этаже стоит очередь, поэтому я поднимаюсь на третий. В кабинете мисс Деббэ я вижу саму мисс Деббэ и мистера Лестера.
— В субботу они были на месте. Я знаю наверняка! — говорит мисс Деббэ. Французский акцент у нее становится сильнее, чем обычно. — А теперь… вот, погляди!
Я слышу шорох папиросной бумаги. Я помню, как шуршит именно эта бумага. Я подкрадываюсь к двери кабинета и заглядываю внутрь. Да, резная деревянная шкатулка стоит на столе, а мисс Деббэ перебирает бумагу так, словно надеется, что туфли завалились куда-нибудь в уголок.
Мистер Лестер наклоняется вперед, чтобы рассмотреть ящик стола.
— Ты уверена, что они не выпали сами по себе? В столе их нет?
— Разумеется, в столе их нет! — говорит мисс Деббэ. — Пуанты мисс Камиллы Фримен! Кто, кто мог это сделать?
Мистер Лестер шагает туда-сюда по комнате. Я чуть отступаю назад, чтобы меня не заметили.
— В субботу после занятий в школе были только маляры. Они работали оба выходных, но я точно помню, что твой кабинет был заперт.
— Не может этого быть — ведь пуанты исчезли! — говорит мисс Деббэ. — Немедленно позвони этим малярам!
— Успокойся, мама, — говорит мистер Лестер. — Ну откуда им знать про туфли? Может быть, виноват кто-нибудь из учениц?
Мисс Деббэ выпрямляется во весь рост и гневно глядит на сына.
— Мои девочки на такое не способны! Они знают, как я дорожу этими туфельками. Они знают, что они значат для меня. Нет, туфли взял кто-то из маляров.
Желудок у меня ухает вниз.
Мистер Лестер вздыхает.
— Ну ладно, позвоню их начальнику и спрошу.
— Нет, не спросишь, а сообщишь ему об инциденте. Я хочу получить туфельки назад! — говорит мисс Деббэ. — И пусть они уволят того, кто их украл!
Мое сердце замирает и перестает биться. (На самом деле, конечно, оно бьется, не то я бы упала замертво. Хотя лучше упасть замертво, чем делать то, что я вот-вот собираюсь сделать.) В жизни бывают очень-очень плохие вещи, а бывают — еще хуже. То, что я стащила туфли и не уберегла их — это очень-очень плохо. Но если какого-то неповинного маляра выгонят с работы за мои грехи, это будет еще хуже. Ноги сами несут меня вперед, и я вхожу в кабинет чуть ли не раньше, чем понимаю, что со мной происходит.
— Бренда, — хмурится мистер Лестер, — что случилось?
Я делаю глубокий вдох.
— Это я взяла туфли, — говорю я.
Они смотрят на меня с недоверием.
— Ты? — спрашивает мисс Деббэ, ничего не понимая. — Но… но ты же такая славная девочка. Такая умная. Зачем тебе понадобились эти туфли?
— Я хотела показать их своей двоюродной сестре, — говорю я. — И собиралась положить их на место.
Мистер Лестер и мисс Деббэ молчат. Лучше бы они на мена накричали, или вызвали полицию, или еще что-нибудь такое сделали. Под их взглядами я чувствую себя последней преступницей.
— Где же туфли сейчас? — спрашивает мистер Лестер.
— Дома, — говорю я, не упоминая о том плачевном состоянии, в котором они находятся.
Выражение лица мисс Деббэ смягчается.
— Иди сюда, Бренда, — говорит она.
Я с опаской подхожу к столу. Может, она хочет меня ударить? К счастью, леди драться не пристало, а в школе «Щелкунчик» все очень хотят быть настоящими леди. Нет, мисс Деббэ просто берет мою руку в обе ладони. Руки у нее теплые. Я смотрю вниз, на ее унизанные кольцами узловатые пальцы.
— Кажется, я понимаю, зачем ты это сделала, — мягко говорит она. — Прикоснуться к этим туфелькам — это все равно что прикоснуться к гению, правда? Эти туфельки — символ того, что труд может превозмочь самые большие препятствия. Вот почему они так вдохновляют меня. Я думаю, что и для тебя они служат источником вдохновения, и ты просто хотела приблизиться к этому источнику хотя бы ненадолго.
