Дедушка замолчал и снова вздохнул.
— А что у вас там было, на маевках? — спросил Степка.
— Ну, что… известно. Речи говорили. Листовки читали запрещенные. Нам их из Петрограда агитаторы привозили. А полиция за нами, Степан, гонялась! Только у нас-то для полиции подарок был припасен. Водка. Бутылок десять-пятнадцать мы с собой брали. В двух-трех — водка, а в остальных — вода. Вот однажды собрались мы Первого мая на поляне. Только расположились послушать агитатора, а тут свистки по лесу: «Р-разойдись!..» Бегут пристав и городовой. Ну, сделали, как задумали, — агитатора в кустах спрятали; на траву бутылки, закуски; гармошка заиграла. Яша по струнам ударил… Подбегают пристав с городовым: «Что за сборище?» А мы им: «Пикник, ваше благородие». И сразу — полные стаканы «смирновки» одному и другому. Как тут откажешься? Выпили они, покрякали. И мы пьем. Только воду. Налили по второму, потом по третьему и так бедняг накачали, что свалились они под куст и захрапели оба. Ну, а мы потихоньку собрались и поглубже в лес, на другую поляну. И агитатора послушали и песню спели. «Замучен тяжелой неволей». Пели тихо, вполголоса. И разошлись по одному, по два. А про гостей наших совсем забыли. Вспомнил про них Федор Никитич, когда мы с ним и с Яшей уже в город вошли. Да и как не вспомнить! Тучи на небо наползли. Дождь начал накрапывать. И грянула первая майская гроза. А их-то, полицейских… — Дедушка хитро подмигнул Степке и толкнул его локтем в бок. — Их-то, оказалось, так дождиком прохватило, что домой вернулись, нитки на них сухой нет… И ведь жаловаться не пойдешь — начальство взгреет: зачем напились до одурения!
Дед хохотал, вспоминая, как шли по городу мокрые полицейские. Смеялся и Степка.
— Дедушка Арсений, вот бы вы с нами на маевку в лес пошли! — сказал он.
— Зачем же это? — удивился дед.
— Ребятам рассказать, какие раньше маевки были. Знаете, как интересно! К нам в школу один раз летчик приезжал, Герой Советского Союза. Про войну рассказывал. Ух, и интересно было!
— Да я бы, конечно, пошел, Степан, — сказал дедушка Арсений. — Только ведь мне в Москву, домой пора. Вот я уж билет купил. Ездил на вокзал. Послезавтра уезжаю. Заждалась меня, поди, моя Надежда. Так что на маевку с вами в другой раз схожу. Да и мало ли тут, в городе, стариков рабочих, которые о том же самом могут рассказать!
Степка остановился пораженный. А потом сорвался с места, подбежал к деду и принялся тормошить его, дергая за рукава:
— Не уезжайте, дедушка! Еще поживите!
Дед ласково гладил его по голове.
— И сам бы рад, Степушка. Я бы и навсегда тут остался. Город-то как-никак мой родной… Да Надежда у меня старая москвичка. Не может она без Москвы. Надо ехать. Погостил, и хватит…
Степка вздохнул. Пока шли к дому, он шагал, сумрачно опустив голову.
— Да ты не горюй, Степан, — успокаивал его дедушка Арсений. — Я ведь не навсегда уезжаю. Приеду еще…
Дверь квартиры Степка отпер своим ключом. На вешалке в коридоре висел серый плащ отца. По случаю субботы отец вернулся домой рано. Степка распахнул дверь в комнату и замер на пороге. За столом сидел тот самый незнакомец, который три дня назад на телеграфе расспрашивал Степку о глухонемом мастере.
— Здравствуйте, — неловко кивнув головой, поздоровался Степка и насупился.
Он видел, как глаза незнакомца округлились от удивления, а белесые брови поползли вверх.
— Это что же, сын ваш, Егор Павлович? — спросил он.
— Сын, — повернувшись вполоборота и оглядев Степку, с гордостью ответил отец.
— Вот как, вот как… — замигав, проговорил незнакомец. — Большой уже…
— В шестом учится. Да уж считайте, в седьмом. Что тут и учиться-то осталось!
Чувствовалось по голосу отца, что он относится к незнакомцу с большим уважением. Но Степке этот человек почему-то был неприятен. Раздеваясь, складывая на угол подоконника учебники и тетрадки, Степка украдкой следил за ним. Прямые темные волосы над высоким лбом незнакомца были зачесаны назад. Без пальто, в пиджаке, он казался сутулее в плечах. На груди двумя рядами пестрели орденские ленточки. Несколько раз Степка замечал, что гость тоже изредка поглядывает на него, и это было ему неприятно.
— Ну, мне пора. Дома ждут. Засиделся у вас, Егор Павлович.
— Остались бы обедать! — радушно пригласил отец.
— Нет, нет, — решительно отказался гость. — Пора домой.
Он оделся и ушел.
— Это кто? — спросил Степка у отца.
— Это? Да наш новый начальник Отдела технического контроля — Николай Максимович Колесников. Всего пятый день работает у нас на заводе. И в городе нашем тоже человек новый. Переехал сюда из Ростова. Заслуженный товарищ, — добавил он, обращаясь уже и к матери и к дедушке Арсению. — Фронтовик. В наших местах воевал. Город этот освобождал от фашистов.
После обеда дедушка лег на диван вздремнуть. Отец собрался зайти к соседу Виктору Трофимовичу Половинкину, мастеру цеха, где он работал. Мать ушла на кухню мыть посуду. А Степка, сняв с гвоздика бинокль и повесив его себе на шею, побежал на улицу.
Двор был пуст. Только из тупичка за сараями выбирались друг за дружкой Гошка Рукомойников и его приятели — Севка и Лешка. Они шли, засунув руки в карманы, и друг с другом не разговаривали — должно быть, переругались, играя в карты.
Спрятавшись в подъезд и подождав, пока они уйдут, Степка помчался во двор дома номер двадцать. Этот двор, широкий, усаженный вдоль забора старыми тополями и кленами, был излюбленным местом сборов многих ребят Садовой. Влетев в ворота, Степка увидел Вовку и Костю. Они по очереди подтягивались на руках, уцепившись за толстую ветку громадного тополя. Когда Степка появился во дворе, подтягивался Костя, а Пончик считал, сколько раз он может подтянуться.
— Шесть… семь… восемь… — отсчитывал Вовка. — Девять… Десять… Эй, Костя, это неправильно! Надо, чтобы ноги вместе. А ты — врозь.
Костя спрыгнул на землю.
— Подумаешь — врозь. Ты когда подтягивался, то и вовсе дрыгал ими, как лягушка.
Они нисколько не удивились, увидав Степку. Но при виде бинокля у обоих разгорелись глаза.
— Вот это да! — только и проговорил Вовка. — Дай посмотреть!
— На, смотри. — Степка снял бинокль с шеи и подал его Пончику.
— Вот это да!.. Вот это да!.. — повторял Вовка, прищелкивая языком и вертя бинокль в руках.
Потом он принялся разглядывать в бинокль крыши домов, небо и верхушки деревьев. Он приставлял его к глазам то увеличивающими, то уменьшающими стеклами. И, наконец, опустив бинокль, сказал:
— Давай, Степка, поменяемся. Ты мне — бинокль, а я тебе… Я тебе… — Вовка так и не смог придумать, что можно дать в обмен за такой замечательный бинокль.
Но меняться Степка не захотел. Он сказал, что бинокль этот подарок дедушки, а подарками не меняются.
— Дай и мне посмотреть, — попросил Костя.
Однако Вовка бинокля Косте не отдал.
— Полезли на чердак! — предложил он. — Оттуда смотреть еще интереснее! Все видно!
Ребята уже собрались лезть на чердак по узкой приставной лесенке, как во дворе появились Олег Треневич и Мишка Кутырин. Следом за ними пришли Оля Овчинникова и Таня Левченко — они жили в одном доме и, вероятно, вдвоем решили заглянуть во двор дома номер двадцать.
Увидев Таню, Степка насупился. Он не знал, как следует ему вести себя с ней после ссоры, и на всякий случай приготовился сурово встретить любую ее насмешку. Но Таня как ни в чем не бывало согласилась лезть вместе со всеми на чердак.
Первым торопливо взобрался по лесенке Вовка Пончик. Следом за ним неуклюже полез Мишка Кутырин. За Мишкой — Оля, потом — Таня. Костя, Олег и Степка лезли вслед за девочками.
На чердаке царил полумрак, пахло пылью и старой рухлядью. В самом темном углу стоял большой продавленный диван, из которого вылезли пружины, несколько стульев с поломанными ножками и спинками, древнее плюшевое кресло, съеденное молью. Валялись разбитые ящики, какие-то корзины и доски…
Степка так часто бывал здесь, что мог обойти весь чердак даже в полной темноте. А Таня, попавшая сюда впервые, робко остановилась на пороге, разглядывая закопченные старые балки, с которых свешивались обрывки веревок и лохмотья пыльной паутины.
— Не бойся, иди, — позвал ее Костя.
— Чур, я первый! — закричал Пончик, подбегая к маленькому полукруглому окошечку. — Я первый смотрю!
Он так долго смотрел в бинокль, озирая окрестности, что ребята не вытерпели.
— Хватит, Вовка!
— Дай и нам посмотреть!
— Вот вцепился!
Пончик с явной неохотой отдал бинокль. Первой в него стала смотреть Таня, за ней — Оля, потом — Мишка Кутырин.
Вовке нечего было делать, и он скучал, стоя позади всех.
— Давайте играть! — вдруг воскликнул он. — Как будто мы пожарные и смотрим, где загорится!
