— Просто Андрей.
— Не очень удобно: вы меня…
— А вы меня — просто Андреем!
— Так вот, как вам кажется, Андрей, почему оригинальности сюжета раньше не придавали такого большого значения?
— Я не знаю.
— Потому что гораздо большее значение придавали средствам художественного выражения! От похожести сюжетов произведения не становились похожими друг на друга. Потому что художники в ту пору были по-настоящему самобытны!
«А ведь он называет по имени-отчеству только тех великих, которых давно уже нет…» — вдруг подумала Зина. Она хотела поделиться этим наблюдением с Костей. Но сдержалась.
Николай Николаевич еще раз глотнул уже выдохшегося нарзана. И, подкрепившись, продолжал:
— Первым этот столь близкий сейчас нашему коллективу сюжет обработал Мазуччо. Это было примерно…
Патов запнулся.
— Во второй половине пятнадцатого века, — сказал Андрей.
— Как на экзамене! — воскликнула Зина.
Патов взглянул на нее, как смотрят на зрителя, вдруг заговорившего во время спектакля. Остальные зрители молчали. Хотя по всему было видно, что и Валентине Степановне очень хотелось заговорить: она несколько раз приподнималась со стула.
Патов не обращал на это внимания.
— Но у героев Мазуччо были другие имена и фамилии, — продолжал он. — А вот у Луиджи да Порто в «Истории двух благородных любовников» мы уже встречаемся с Ромео и Джульеттой. Представляете себе, если бы сегодня в двух пьесах были не только одинаковые сюжеты, но и одни и те же имена у действующих лиц?!
— Не представляю себе, — сказал Андрей.
— А раньше это было возможно! В силу того, о чем я уже говорил… У Данте же, как вы все помните, фамилии враждующих семей — Монтекки и Капулетти! Это в «Чистилище»… Ну, разумеется, как и почти во всякой истории с бродячими сюжетами, не обошлось без курьезов. Джироламо делла Корта в своей известной «Истории Вероны» выдал старый сюжет за подлинный. Или, как сейчас говорят, за документальный! А потом уж в Вероне соорудили явно фальшивую гробницу Ромео и Джульетты. Никто из вас не был в Вероне?
Валентина Степановна не выдержала.
— Лично я не была, — сказала она.
— И я, как ни странно, тоже, — добавила Зина.
— Ну зачем вы иронизируете? Сейчас столько зарубежных поездок! Мне довелось… Так вот, всем туристам показывают эту гробницу. Я видел Верону! И потом расскажу вам, Андрей, и художнику спектакля о своих непосредственных впечатлениях.
— Это замечательно! — воскликнул Андрей.
— А уж потом сюжет добрался до Англии. Появилась поэма Артура Брука «Ромео и Джульетта». Представляете, если б сейчас… Да что говорить! Существуют разные мнения о том, откуда заимствовал сюжет Вильям Шекспир. Но я-то уверен, что он взял его из поэмы Брука. Известно, однако, что из одного и того же камня один высекает безделушки, а другой — чудеса! Когда вы, Андрей, читали поэму Брука, то, наверно, заметили…
— Я ее не читал.
— И ничего, как говорится, не потеряли. Но вот интересно: у Брука действие продолжается в течение девяти месяцев, а у Шекспира — с воскресенья до пятницы. То есть всего пять дней. Как вы думаете, почему он так сократил время действия?
— А вы как думаете? — спросила Зина.
— Я думаю, он хотел, чтобы напряженность и стремительность событий были под стать напряженности юных чувств!
— Может быть, — сказал Андрей. Он обвел своими добродушными, доверчивыми глазами всех присутствующих, как бы советуясь с ними.
«Чем-то он похож на Зину Балабанову, — подумал Иван Максимович. — Но чем именно? — И ответил себе: — В нем тоже есть что-то детское! И улыбается безмятежно, как наши зрители младшего возраста…»
Андрей вернулся взглядом к Николаю Николаевичу:
— Но все равно эта любовь должна казаться зрителям вечной. Не имеющей конца и начала… — Он обратился к Валентине Степановне: — Как вы думаете?
«Недавно тот же самый вопрос — „Как вы думаете?“ — задал Николай Николаевич. Но Патов экзаменует, — размышляла Зина. — Хотя ему не нужен ничей ответ. Он все сам знает заранее. А этот советуется… Ему интересно мнение Валентины Степановны!»
— Я думаю, — сказала заведующая педагогической частью, — что тюзовский вариант трагедии должен быть прежде всего гимном первой любви, которую именно сейчас, в это самое время, испытывают наши зрители старшего возраста. Нельзя научить их любить. Нельзя заставить их подражать чужим чувствам, но восхититься силой и красотой этих чувств они просто обязаны!
— Да… — задумчиво произнес Андрей, — хотелось бы, чтоб они восхитились!
— Ваша задача облегчается тем, что наши зрители старшего возраста очень восприимчивы, — сказала Валентина Степановна. — Хотя в отличие от малышей они стесняются проявлять это.
Почувствовав, что он перестает быть центром беседы, Николай Николаевич поднялся — статный, элегантный, красивый. И все опять повернулись к нему.
— Вы знаете, что Белинский и Пушкин писали об этой трагедии?
Зина, как на уроке, подняла руку:
— Можно мне?
— Пожалуйста, — осторожно, предвидя подвох, проговорил Николай Николаевич.
— Я не знаю, что писал Пушкин, но я знаю, что есть опера Гуно «Ромео и Джульетта», а также фантазия Чайковского и балет Прокофьева того же названия.
— Ну, это уже какое-то детство!… - с досадой воскликнул Патов. — У нас идет серьезный, профессиональный разговор…
— Может быть, ты пойдешь на репетицию? — шепнул Зине Костя Чичкун.
— Его одного я тут не оставлю!
— Я уверен, — сказал Иван Максимович, привстав из-за стола и примиряюще разводя руки в стороны, — абсолютно уверен: во всем, что касается сути будущего спектакля, вы, Андрей, найдете с Николаем Николаевичем общий язык.
Патов решил высказаться о сути будущего спектакля немедленно.
— Мне видится все это… как рассказ о смелой и гордой личности, порывающей с оковами косных средневековых норм.
— Это, видимо, совпадает и с вашей, Андрей, точкой зрения, а? — с надеждой спросил Иван Максимович. Его взгляд просил Николая Николаевича и Андрея: «Ну, подойдите друг к другу!»
— Мне кажется, что оковы средневековья не тяготят сегодняшних зрителей, — сказал Андрей. — И вопрос о косности средних веков их не волнует.
«Ну что ты будешь делать!» Это восклицание не вырвалось у Ивана Максимовича, но как бы возникло у него на лице. Директор опустился в кресло.
— А что такого? — с добродушным удивлением спросил Андрей. — В великом произведении каждый открывает что-то свое.
— И что же открыли вы? — устало проведя рукой по тяжелым, густым волосам, спросил Николай Николаевич.
— Я хотел бы поставить спектакль современно.
— Новое прочтение?… Это сейчас модный термин. Но добавлять себя к Шекспиру… Удобно ли это?
— А разве только в средневековье могла быть такая битва истинного и мнимого? Такая схватка любви и добра с ненавистью, ханжеством и лицемерием?
— Любовь и ненависть — это я помню. Но ханжество? Лицемерие?… Кто же там является носителем этих качеств?
— Кто?… — Андрей обвел всех своим добродушным взглядом, как бы спрашивая: «И вы тоже не помните?»
Зина тут же откликнулась на этот вопрос.
— А враждующие семьи?! — воскликнула она. — Которые даже не помнят, из-за чего возникла их ссора, но делают вид, что в своей злобе ужасно принципиальны!
— Я думаю, что нашим зрителям старшего возраста такой аспект действительно ближе, — сказала Валентина Степановна.
— Может быть, мы зря затеяли этот разговор? — сказал Николай Николаевич. — Такие проблемы на форумах не решаются. Мы соберемся вдвоем и выработаем общую концепцию… Я, думается, буду полезен вам, Андрей, и в подборе кандидатур на главные роли. Ну, в частности, я уже определенно вижу в нашей труппе двух неплохих Джульетт и одного неплохого Ромео…
— А вам разве не сказали о моей просьбе? — спросил Андрей.
— О просьбе? — удивленно вскинул брови Николай Николаевич.
— Сусанна Романовна предупредила, что у вас есть какое-то небольшое условие, — сказал Иван Максимович. — И мы обещали его выполнить. Ведь правда? — обратился он к Патову.
— Я лично с Сусанной Романовной не разговаривал.
— А какое условие-то? — спросил Иван Максимович.
— Ромео я хотел бы сыграть сам.
— Вы окончили актерский факультет? — спросил Николай Николаевич.
— Нет, режиссерский. Но в своем дипломном спектакле играл Ромео.
— Мне кажется, роль режиссера спектакля так велика, что вряд ли он нуждается еще в одной роли. — Довольный своим афоризмом, Николай Николаевич склонил голову, ожидая аплодисментов.
— Андрюша… вы на этом настаиваете, а? — спросил директор.
— Я бы просто очень хотел…
— Известны случаи, когда крупные артисты становились великими режиссерами. И потом совмещали обе профессии, — сказал Патов. — Всеволод Эмильевич Мейерхольд, например. Или Константин Сергеевич Станиславский… Но чтобы крупный режиссер прославился в роли?… Что-то я не припомню.
