— Андрюша… вы на этом настаиваете, а? — спросил директор.
— Я бы просто очень хотел…
— Известны случаи, когда крупные артисты становились великими режиссерами. И потом совмещали обе профессии, — сказал Патов. — Всеволод Эмильевич Мейерхольд, например. Или Константин Сергеевич Станиславский… Но чтобы крупный режиссер прославился в роли?… Что-то я не припомню.
— Он ведь еще не крупный, — сказала Зина.
Патов зашагал по кабинету в поисках аргументов. И вдруг остановился на полдороге.
— О каком Ромео может идти речь? Вы ведь сюда, к нам… на время?
— Если мой Ромео понравится, я могу задержаться. А потом подготовлю дублера.
— Значит, так… — мрачно вступил в разговор Костя Чичкун. Это было так неожиданно, что все вздрогнули и повернулись к нему. К решениям Костя приходил медленно и тяжеловесно. Но почти никогда не менял их. Он высказывался так, будто подводил итог дискуссии. На самом же деле он подводил итог своим собственным размышлениям и сомнениям. — Я вот что хочу сказать. В молодежном спектакле должны быть эксперименты. Так что надо попробовать.
— Это было бы интересно, а? Как вы думаете, Николай Николаевич? — спросил директор.
— Не положено это… по-моему.
— Кем не положено? — спросила Зина.
Ничего не ответив ей, Патов обратился к Андрею:
— Ну, а Джульетта, Парис, Тибальд и кормилица?… Насчет исполнителей этих ролей вы со мной посоветуетесь?
— А как же? Только сначала я должен познакомиться со всеми актерами.
— Мы устроим вам встречу с труппой, — предложил Иван Максимович.
— Лучше я просто посмотрю ваши спектакли!
* * *
В том же доме, где жила Зина, на первом этаже было актерское общежитие. Иван Максимович освободил там для Андрея девятиметровую комнату.
— Девять метров? Это дворец! — восторгался Андрей. После вечернего спектакля они с Зиной шли домой вместе.
— У вас замечательный зал! — продолжал восхищаться Андрей. — Чувствуешь себя в нем, как в театре и как дома: в меру нарядно и в меру скромно.
— Ну, а спектакль?
— Он был замечательным.
— Сегодня… или когда-то?
Зина остановилась и в ожидании уставилась на Андрея своими немигающими глазами.
— Я представляю его себе таким, каким он был, наверно, в день премьеры.
— А сегодня он, значит, выглядел, как некогда красивая женщина? Почему? Объясни.
Еще утром они с Андреем как-то незаметно перешли на «ты».
— Ты играла восьмиклассницу превосходно! Ребята, сидевшие за мной, все время гадали, сколько тебе лет.
— Наверное, приезжие. Всему городу известно, что мне двадцать семь.
— И Анну Гавриловну они все время сравнивали со своей классной руководительницей. В пользу Анны Гавриловны! Но вот подумай: ты, девчонка, вступаешь в сражение за учительницу, которая хочет уйти из школы… из-за сложившихся там ненормальных условий. Режиссер, который ставил спектакль, хотел показать, что происходит трагедия. Что расстаться с учениками — это почти равносильно смерти. Но учеников, которые сегодня ходили по сцене, возле тебя, полюбить с такой силой, по-моему, трудно. Актеры подвели режиссера… Они недотягивают до его замысла.
— Раньше дотягивали. Спектакль идет два с половиной года.
— Многие ребята, сидевшие в зале, его уже видели. Я заметил… Они объясняли соседям, что будет дальше.
— Ничего не поделаешь… Наш город не такой уж большой. Нельзя же без конца объявлять премьеры!
— Не обижайся, пожалуйста… Но это всегда было традицией… — Андрей замолчал, подыскивая слово, — традицией нестоличных театров.
Зина подумала, что поддерживать эту традицию с Патовым будет трудно.
— Но если бы все актеры были на уровне режиссерского замысла, — продолжал Андрей, — ребята, я думаю, не пересказывали бы вслух содержание пьесы. Они бы смотрели на сцену!
Зина молчала. Это был ее любимый спектакль. К тому же его сюжетом стала истинная история, которую отыскал в одной школе города Петр Васильевич. Он коллекционировал подлинные истории.
— Пьеса написана местным автором? — чтобы нарушить молчание, спросил Андрей.
— Да.
— И так повезло, что там как раз в центре четырнадцатилетняя девочка?
— Мне везет почти во всех современных пьесах. Местных и неместных авторов… Потому что пьесы эти подбирает и «организует» Тонечка Гориловская.
— Кто это?
— Наш завлит и моя соседка.
— Ты не обижайся, пожалуйста…
— Я никогда не обижаюсь, — перебила Зина. И повторила свою давнюю мысль: — Если говорит хороший человек, надо прислушаться. А если плохой… Что же на него обижаться?
— Каким человеком ты считаешь меня?
— По указанию Терешкиной из министерства следует считать тебя «замечательным парнем»!
* * *
«Книги и фильмы, если они талантливы, не теряют от времени своих достоинств, — рассуждала Зина, вернувшись домой. — Они созданы как бы раз и навсегда… Создатели их умирают, а они продолжают существовать все в том же первоначальном качестве — ни одна мысль не уходит, ни одна строка не меняется. Попробуй переставить хоть один знак препинания в каком-нибудь знаменитом стихотворении! А спектакль как живой человек: имя и фамилия все те же, но характер может со временем измениться. И каждый раз, приходя на сцену, он что-то приобретает или что-то теряет. Наши спектакли теряют… Я об этом догадывалась, но очень смутно: со сцены не видишь сцену так ясно, как если бы была в зале. Андрей же увидел из зала. И сказал правду… А ведь когда-то этими спектаклями мы гордились! О них говорили и писали не только у нас в городе. Сусанна Романовна присылала на их просмотры молодых режиссеров, чтобы учились!»
Зина стала вглядываться в фотографии, висевшие на стене. Она вроде бы просила у Петруши прощения за то, что не уберегла ценности, которые он ей оставил. И еще просила ответить ей на вопрос: «Отчего так случилось? Те же актеры, так же любят свой театр и так же стараются…»
Петр Васильевич не слушал ее: он хватался за голову, затыкал уши, кричал… Он репетировал. Ему было некогда. Зина все пристальнее вглядывалась в фотографии и начинала ясней понимать, что происходит… Давно уже в пустом зрительном зале, где, как за столом писателя или за композиторским роялем, создаются произведения, никто не хватался за голову, не затыкал уши и не кричал.
«Если не создается новое, то и старое блекнет, — подумала Зина. — Наверное, так? Уходит творчество… Вот в чем причина. И все-таки Петрушины спектакли надо спасти! Заново репетировать… В пустом зрительном зале. С режиссером, который будет хвататься за голову…»
Зина быстро принимала решения. А приняв, начинала сразу осуществлять.
На другой же день утром она притащила Костю в кабинет Ивана Максимовича.
— Репертуар, которым мы по привычке гордимся, в аварийном состоянии, — сказала она.
Костя, подобно человеку, живущему по соседству с вулканом, в сейсмически опасном районе, привык к подземным толчкам. Поэтому он спокойно и мрачно осведомился:
— Кто тебе об этом сказал?
— Зритель.
— Ну-у, знаешь, — протянул Костя, — на всех не угодишь.
— А на этого угодить надо.
— Мальчик или девочка? — привстав, поинтересовался директор.
— Мужчина.
— Ну-у, знаешь… А мы — театр юного зрителя, — не очень уверенно, по инерции возразил Костя.
— Мы ведь восстановили три старых работы Петра Васильевича, — грустно сказал директор.
— Отремонтировали их… и показали! — поддержал Костя.
— Руками ассистентов-ремонтников?! — вытаращив на Костю глаза, воскликнула Зина. — Произведения искусства не ремонтируют. Их ре-ста-ври-ру-ют! Понял? И делать это умеют только художники.
— Николай Николаевич быть реставратором не согласится, — сказал Иван Максимович.
— Он просто не сумеет! — отрезала Зина.
— У них с Петром Васильевичем разные почерки… — задумчиво произнес директор.
— Совсем разные, — согласилась Зина.
— Значит, так… Сначала мы с вами должны решить: нужно ли вообще это делать? — медленно вступил в разговор Костя. — Вот вы, Иван Максимович, часто интересуетесь мнением юных зрителей. После спектаклей… Что они говорят?
— Говорят: «Нам очень понравилось», — с грустью ответил директор.
— И раньше они говорили: «Нам очень понравилось».
— И раньше. Но… по-другому.
— А что ты хочешь, чтобы они ответили, если их спрашивает директор театра?! — вмешалась Зина. — Интеллигентные стали.
Иван Максимович вышел из-за стола. И, ступая еще тяжелей, чем всегда, стал ходить по своему кабинету.
— Нет, — возразил он, — по их глазам всегда можно понять. И по голосу… Слова не так уж важны.
— Еще бы! Кругом афиши, люстры, фотографии и аквариумы… Билетерши в синих костюмах. Это же все действует! — Зина уставилась на Костю: — А неужели ты сам-то со сцены не чувствуешь? — Она махнула рукой. — Хотя зрители «Красной Шапочки» и «Золотого ключика» всегда в полном восторге!
