Телефонный звонок заставил его очнуться. Звонили из проходной.
– Тут сразу двое к вам просятся. Близкие знакомые убитого Корякина. Хотят что-то сообщить, говорят – важное.
– Откуда они?
– Работали вместе с Корякиным.
– Есть ли среди них Пухов?
– Никак нет. Рабинович и Клоповин их фамилии.
2Они появились перед ним. Впереди низенький, с петушиной осаночкой, прыгающими глазами и наигранной бравадой явно робеющего, но решившегося на подвижничество человека. За ним, шаг отступя, громоздко-длинный, связанно шевелящийся тип, неподвижная физиономия которого выражала лишь извечную сонливость. Не нужно было быть особенно проницательным, чтоб понять: этот из тех, для кого все желания сводятся к одному неутоляемому – к водке. Такие обычно старательно обходят далеко стороной любые официальные учреждения, избегают наблюдающих за порядком. И то, что они вдруг решились по своему желанию проникнуть сквозь дверь, охраняемую дежурным милиционером, вызвано, должно быть, какими-то исключительными мотивами. Но еще неизвестно, по своему ли желанию здесь, не по чужой ли воле. В любом случае они достойны пристального внимания.
– Чем могу служить? – с подчеркнутой вежливостью, намеренно холодно, стараясь показать, что ничуть не удивлен и не очень заинтересован, спросил Сулимов.
Первый, с петушиной осаночкой, доблестно преодолел свою робость, ответил почти вызывающе:
– Спросите нас, кто мы такие, и вам станет понятно, что мы имеем кой-что сообщить товарищу начальнику.
– И кто же вы?
Посетитель с петушиной осаночкой еще сильней выпятил узкую грудь, повел носом в сторону своего до древесности равнодушного приятеля и воодушевленно объявил:
– Мы близкие друзья безвременно погибшего Рафаила Корякина!
– Для полного знакомства неплохо, чтоб вы еще и назвали себя.
– Ах, вас интересуют наши незначительные персоны!.. Соломон… И учтите – это мое настоящее имя… Соломон Борисович, увы, Рабинович. Да, еврей. Да, с двадцать пятого года рождения. И нет, нет! Под судом и следствием Соломон Рабинович никогда не был!
– Ну а вы? – Сулимов обратился ко второму.
– Клоповин я, Данила Васильевич, – объявил тот угрюмо.
– Достойнейший человек! – горячо воскликнул Соломон.
– То есть тоже не был под судом и следствием?
– Был, – с суровой простотой признался Клоповин.
– Даня, объясни! Даня, у товарища начальника может создаться нехорошее о тебе мнение!
– А что – был… В деревне из-под молотилки шапку зерна унес… С голодухи… Под указ попал, пять лет дали.
– И все! И все! Разве вы посчитаете это виной? – волновался Соломон.
Сулимов смотрел на этих людей и решал – выслушать их по одному или же не следует разбивать парочку? Если они явились с какими-то откровениями, то очень важно, чтоб не чувствовали себя связанными. Явно долго сговаривались, поодиночке навряд ли решились бы прийти сюда, разъедини – утратят чувство плеча, вместе с ним и запал. Соломон, может, что-то еще и выдаст, а из его дружка тогда слова не выдавишь. И, кроме того, они пока не свидетели, которых статья 158 Уголовно-процессуального кодекса обязывает допрашивать порознь, от предстоящего разговора зависит, станут ли ими. Нет, нельзя разбивать парочку, лучше потолковать в компании.
– Садитесь, – пригласил Сулимов. – Итак, вы оба были друзьями Рафаила Корякина?
– Первейшими! – отозвался Соломон.
– То есть собутыльниками? Вы такую дружбу имеете в виду?
Соломон скорбно вздохнул:
– Если хотите – да! Иных друзей покойный Рафа, скажу вам, не признавал. Но мы с Даней и сейчас, когда он ушел от нас навсегда, храним ему верность. Хотя Рафочка имел несдержанный характер и часто был груб с нами, мы с Даней ему все прощаем. Правда, Даня?
Даня выдавил из себя: «О чем звук!» – утробным баском.
– Так что же вы хотели мне сообщить?
Соломон набрал в грудь воздуху, на минуту замер, поводя выкаченными глазами.
– Вы, конечно, себе думаете, – заговорил он, – что, если б несчастный мальчик не убил своего папу, папа был жив. Так мы с Даней вам скажем: мальчик поспешил, папу и без него бы убили.
– Это догадки или у вас есть факты?
– Факт тот, что вы видите перед собой подручных… Да, как ни прискорбно, подручных убийцы! – возвестил Соломон. – Но, учтите, невольных, только сейчас понявших свою ужасную роль…
– Заявление, прямо сказать, оглушающее, – произнес Сулимов.
– А легко ли нам его сделать? Нет! Отнюдь! Но мы желаем остаться честными людьми. Правда, Даня?..
– Давайте по порядку.
– Два года назад нас с Даней наняли в покрасочный цех. Почему? Ни я, ни Даня в жизни никогда не правили и не красили машины. Но мы… мы, каемся, пристрастны к зелью! Да! К «зеленому змию». Сами скорбим, но… пьем! Вот за это-то нас и оформили…
– За пьянство?
– Именно! Чтоб были всегда под рукой у Рафаила Корякина! До нас возле него держали тоже двоих – Пашку Козла и Веньку Кривого, один не выдержал тяжелых обязанностей и отвалил, а другой доблестно сгорел на боевом посту. Нам так и было сказано: «Возьмете зверя на себя». Напрямую, товарищ начальник, напрямую!
– Пухов?
– Ах, вам уже известна эта фамилия? Тем лучше, тем лучше!.. Кому еще выгодно, чтоб Рафа Корякин не переставал пить! Если он завяжет, не станет брать в рот ни капли, то, скажите на милость, зачем ему тогда вкалывать и тянуть длинный рубль? Он не был сребролюбцем, наш покойный Рафочка. Но он любил больше нас с Даней трижды проклятое и трижды прекрасное состояние подогретости. Каждый из нас за него готов продать душу! За наши души, мою и Дани, ничего не дают. Зато душа Рафы – ой!.. Душа мастера, скажу вам, кое-чего стоит!
– Вы, кажется, забыли, что начали с того, что Пухову не выгодно, если Корякин бросит пить, – напомнил Сулимов.
– Хе! Да ясно же – Рафа тогда освободится от Пухова, Пухов лишится курочки, несущей золотые яички. Даня! Разве я не прав?
Даня нечленораздельно буркнул в знак согласия.
– Так что же, Пухов хотел убить курочку, несущую золотые яички? Не вяжется, Соломон!
– А что вы называете убийством? – подпрыгнул на стуле Соломон. – Кровососание, по-вашему, не убийство?
– Но желал Пухов смерти Корякина или не желал?
– Не желал! – с широким жестом возвестил Соломон. – Но понимал, что убивает!
– Он что, заставлял пить Корякина?
– Он? Сам? Ах, что вы, не надо нас смешить! Заставлять – фи… Нет, надо умно организовать, надо создать все условия, чтоб Рафа не просыхал, но только в свободное время. Если Рафочка выполняет срочный заказ (а несрочных у Рафочки не было) – все закрыто! Над ним строгий контроль, нас, изнемогающих, теснят в сторону: не время, когда освободится… Освободится! Вот свободы-то он и не получал – прыгай сразу в угар. Нет денег – бери в долг. Нужны добрые застольные друзья – пожалуйста. Они специально для этого и наняты. Им строго наказывается – не набирайтесь, сукины дети, на стороне, берегите себя для Рафочки! И если даже они заняты на работе – освободить их… Все условия, чтоб Рафочка не мог даже чуть-чуть задуматься. О-о! Даже о семье Рафиной за Рафочку думает сам Пухов, чтоб большой нужды не знала. Ни о чем не тревожься, дорогой Рафа, прожигай деньги, чтоб их заработать, зарабатывай, чтоб сразу прожигать, не смей застопорить, не то Пухову перестанет капать. Системка… И как она вам нравится, товарищ начальник?
– Вы оба эту систему понимали, а Корякин – нет? Уж настолько он был глуп? – спросил Сулимов.
И снова привел в трепетное состояние Соломона:
– Наоборот! Как раз наоборот! Он понимал, а мы с Даней не допирали. Он как доходил до накала, то на чем свет стоит ругательски клял Пухова. И что же? Шел к Пухову, чтобы снова добыть денег и про жечь их!
– Когда же вам открылось все?
Соломон в волнении вспорхнул со стула.
– Чувствовали давно – да! Но всю глубину не осознавали – тоже да! Но с глаз спала пелена, как только услышали от него же, от Пухова, что мальчик – папу… Кто мы? Помощники! По слепоте, по глупости, по слабости характеров, но помощники!..
– Сты-ыд! – прохрипел друг Даня.
– Именно! Именно! Мы с Даней почувствовали стыд! Все можно залить водкой – смерть родной мамы, любое горе, – но стыд… Один стыд не заливается этим снадобьем. От водки, скажу вам, он еще сильней разгорается… Мы вчера чуть-чуть прикоснулись за помин души Рафы Корякина. И как мы расстроились, как расстроились!.. Даня, сказал я, мы проклянем себя, если не откроем правду! Даня, говорил я, мы на час, на один только час должны стать мессией! Вы знаете, что такое мессия, товарищ начальник?
– Знаю! – обрезал Сулимов. – Не знаю одного – чем вы чище Пухова, на которого все взваливаете? Он корякинскими деньгами корыстовался, вы – водкой! Два сапога – пара.
Обвисшие щечки Соломона дрогнули, нос одеревенел.
– Да-ня-а! – с неподдельной горестью. – Мы с тобой по-благородному, мы очиститься, а нас припечатывают!.. К кому?!
