Вместе, вдвоем. — Ей захотелось убежать куда-нибудь вдвоем с Костей, хоть на край света, чтобы — никого и она с Костей! У нее загорелись глаза. — Ни в жизнь нас никто не поймает.
— Куда отчалим? — не понял Костя.
— По маршруту. Уйдем в систему. Сначала в Ташкент. Говорят, обалденный город. Потом можно и в горы. Там высоченные горы, в снегах. Знаешь, я никогда в горах не была! Там все налажено, между прочим. Я возьму адреса. Мне Нинка из второго подъезда даст. Ну, знаешь, такая видная, блонд с черной прядью. Она тоже была в бегах больше года. Рассказывала: «Придешь по адресу к чужим людям, а тебе все рады. Вот что интересно! Ничего не расспрашивают, в душу не лезут. Спят все на полу, их много набивается в комнату. А утром встают и расходятся — кто куда. У каждого свои интересы…» Она там подружилась со многими, они теперь иногда к ней приезжают, как к родной.
— А тебе-то зачем это? — спросил Костя. — У тебя же все в порядке… Степаныч.
— Не знаю. Но тянет. — Зойка криво ухмыльнулась. — Здесь все давит — учителя, мать, разные заботы. А так, вроде ты есть, и тебя нет… Когда надо — поработать можно. Надоело — топай дальше. — Она задумалась. — А не хочешь работать, можно милостыню просить. Я бы бедно жила, мне почему-то хочется иногда жить бедно-бедно и милостыню просить. «Подайте бедному на пропитание!» — Зойка хихикнула, чтобы было непонятно, что она говорила то, о чем часто думала. — Я бы давно ушла, но Степаныча жалко. Охмурит его какая-нибудь прощелыга вроде матери.
— Несешь чепуху. Кому я там нужен с саксом? А я без музыки жить не могу.
— А можно стать бродячим музыкантом, — не сдавалась Зойка. — Идешь, бредешь… вытащил сакс… играешь. — Она была в восторге от собственной фантазии. — Тут же толпа собирается, тебя слушают! Между прочим, с большим удовольствием. Деньги бросают! Все же интересно. Точно, нищим жить хорошо. Свобода. Все люди рабы денег, а мы нет… Нам же не надо будет ни перед кем выпендриваться!
— Заткнись! — прервал ее Костя.
Его чуткое ухо выловило из просыпающегося утра, еще не наполненного гамом и шумом, торопливые шаги Лизы. Зойка бросилась к окну.
— Бежит, — сказала она. — Я, пожалуй, пойду.
— Сиди, — приказал Костя. — Уйдешь, когда она придет.
Он поставил стул посередине комнаты и уселся, положив ногу на ногу, прямо против двери. И Зойка села, на самый кончик стула, она чувствовала себя неуверенно. Лицо у Зойки пылало, по губам ее прошлась виноватая, беспомощная улыбка. Она не любила, когда людей подсаживали.
В комнате было тихо. Они оба напряженно прислушивались, но не поймали ни шороха, ни звука — видно, Лиза не воспользовалась лифтом. И как открылась входная дверь, они бы не услышали, если бы она слегка не скрипнула, и они поняли: Лиза вошла. Зойка не выдержала, бросилась в переднюю навстречу Лизе, но Костя успел ее перехватить за полы развевающегося халата, приложив палец к губам, чтобы молчала. Зойка, боясь дышать, села обратно.
Наконец Лиза появилась и увидела Костю и Зойку, сначала лицо ее приняло удивленное выражение, потом испуганное: ей было неприятно, что ее ночное путешествие не осталось тайным.
Все молча смотрели друг на друга.
Теперь Косте и Зойке стало понятно, почему они не слышали Лизиных шагов: она сняла туфли и держала их в руках.
— Я пойду, — быстро вскочила Зойка и, подметая пол длинным халатом, скрылась.
— А Зою ты зачем поднял среди ночи? — спросила Лиза, демонстративно надевая туфли.
— Наше дело, — нагловато ответил Костя. — Я же не спрашиваю, куда ты ушла ночью?
— А я и не скрываюсь… Ушла потихоньку, чтобы тебя не беспокоить. Была у Глебова.
— Нетрудно догадаться… Ну и как твой культпоход?
— Нормально, — живо заметила Лиза. Она находилась под впечатлением встречи. — И даже очень. — Подошла к зеркалу, чтобы поправить прическу. — Мы объяснились, это было нелегко. Я ему все-все рассказала. И представь, он меня понял и простил. Он меня любит. Да-да, можешь не улыбаться. Когда я шла к нему, у меня из головы не выходили твои слова насчет предательства. Ведь он вполне мог это сделать, даже имел на это право. Так бы на его месте многие поступили, как ты говоришь, в духе времени. Но он оказался не такой.
— Ну а если отбросить лирику, — резко оборвал Костя.
Лиза вздрогнула:
— Сейчас… Костик, минуту передохну. Почему-то устала… сейчас.
От бессонной ночи под глазами у нее пролегли темные круги, она опала с лица, отчетливо видна была ее худоба и незащищенность.
— Я тебе по порядку. Ты во всем сам убедишься. — Ей было трудно говорить, она задыхалась, схватывая бледными губами воздух. — Извини, бежала всю дорогу, ни одной машины. Думала, ты проснешься, а меня нет — еще испугаешься.
— Скажите, какие нежности, — заметил Костя, сам того не желая. Он совсем не собирался на нее нападать, но как только услышал, что Глебов все простил, тут же решил, что они оба против него. — Раньше я за тобой этого не замечал. Убегала, только тебя и видели. Хвост трубой. И не думала, что ребеночек ночью проснется и будет вопить от страха, разыскивая мамашку.
— Да-да, ты прав, Костик, — неожиданно вырвалось у Лизы. — Прав как никогда. Я сегодня подумала, и не один раз, какая же я мерзавка. Свою жизнь провертела, пока к нему бежала. И веришь, захотелось умереть, и я бы умерла, если бы не ты… Ты же, Костик, ни в чем не виноват, а все я. — Она замолчала, провела рукой по лицу, жалобно улыбнулась. — Я так долго, потому что… трудно. Веришь, у его дверей простояла час — боялась позвонить, протяну руку к звонку и отдерну. Ну если бы он меня стукнул, или спустил с лестницы, или что-нибудь страшное закричал, или еще хуже — просто захлопнул двери, то я бы снова стала звонить. Я бы это пережила. А я боялась за тебя. Ну если он меня выгонит, что нам тогда делать? Как я вернусь к тебе? В общем, я постучала, позвонить не смогла — ночью звонок всегда так резко бьет… И вдруг, на первый мой стук, тихий-тихий, дверь сразу открылась, и я оказалась перед ним. Испугалась, чуть не бросилась бежать. Но, слава богу, не убежала. Потом поняла: он меня ждал под дверью, может быть, много часов; как вернулся от нас, так и ждал, стоя на пороге, не замечая времени. Почему-то был уверен, что я приду. — Лиза прошла по комнате, сжимая одну
