— Зачем свистнул, говори! Или, может быть, научил кто, а? Говори, иначе несдобровать! — строго допрашивал хозяин. Гришутка смотрел прямо в его холодные глаза. У, какой злой, страшный!.. Но всё равно, — папку выдавать нельзя!
— Ребята… деревенские… свистеть научили, — робко пролепетал он.
— Да я не про то, дурак! Около Ласточки зачем свистнул? Подучил кто?
— Никто не подучил… я сам…
— А зачем?! Говори, зачем?
И вдруг, неожиданно для самого себя, Гришутка догадался, как сказать.
— А ни за чем… У меня всё не выходило… ребята учили, учили… я пробовал, пробовал, всё не выходит… а тут вдруг и вышло… я же не нарочно…
— Врёшь, не проведёшь! — заорал Рыжов. — Рабочие подучили, чтоб сегодня на фабрику не приехал! Называй, кто именно!
Но Гришутка твёрдо стоял на своём: не выходило, а тут вдруг вышло!.. Он весь дрожал, голова его кружилась всё сильней, он говорил заикаясь, но сердце его ликовало: не догадывается хозяин! Не посадят папку в тюрьму!
— А ну-ко, пойдём! Заговоришь ты у меня! — И хозяин поволок Гришутку в дом. Ухмыляющийся лакей Василий шёл за ними.
В гостиной полулежала в кресле хозяйка и стонала. Горничная Глаша растирала ей чем-то пахучим виски. Рыжов протащил мимо них Гришутку и втолкнул в свой кабинет.
— А ну, Василий, развяжи ему язык! — приказал он и вышел в гостиную.
— Скажешь, парнишка, — зашептал вкрадчиво и ласково на ухо Гришутке Василий, — пальцем тебя не трону и пряников дам. Вкусные у меня пряники! Ты мне только скажи, — кто научил? Имя назови! Ну? Имя!
— Никто не подучил… Не выходило… а вдруг вышло, — упрямо твердил Гришутка.
— Ладно же! Небось сейчас заговоришь!
И не успел Гришутка опомниться, как его голова оказалась крепко зажатой между коленками Василия. В ушах зашумело, стало страшно, — ведь дома его никогда не пороли… После первого же хлёсткого удара Гришутка громко заревел, не столько от боли, сколько от обиды.
— Ну, — жёстко сказал Василий, ещё туже сжав коленями голову Гришутке, — говори, — кто подучил? Имя?
— Не… вы… ходило… а тут вышло… — захлёбываясь плачем, бормотал Гришутка.
— Ну, брат, не взыщи, придётся ещё наддать, — сказал Василий. У Гришутки потемнело в глазах, но тут чьи-то сильные руки вырвали его у Василия.
— Не смей! У, изверг! Господский прихвостень! — услышал он над собой горячий шёпот горничной Глаши. — Не видишь, ребёнок чуть не без памяти! — Она подхватила Гришутку на руки и быстро двинулась к другой двери из кабинета. — Пойдём, я тебя чёрным ходом к мамке снесу… У, ироды проклятые, погодите же!..
Это было последнее, что услыхал Гришутка. Он и в самом деле потерял сознание.
* * *
Хозяйка ехать в город на «сумасшедшей» Ласточке отказалась. Её увезли на другой лошади.
А на Ласточке Григорий в тот же вечер повёз хозяина на фабрику. Рыжов ехал не один. Рядом с ним сидел в коляске казачий офицер. Его сотня скакала сзади на почтительном расстоянии.
Офицер говорил без умолку. Григорий не пропустил мимо ушей ни одного его слова.
А тот хвастался:
— Я, ваше степенство, с этими бунтовщиками в два счёта справлюсь, не впервой. Мои казаки — орлы! В нынешнем году, изволите знать, по всей губернии мужики бунтуют. Сколько усадеб пожгли! А не дале как вчера в соседней волости у фабриканта Птицына бой был.
— Что-о?! — испуганно переспросил Рыжов.
— Форменный бой! — расхохотался офицер. — Забастовали рабочие. Хозяин меня с сотней вызвал: усмирите! А те не сдаются! Забаррикадировались на фабрике! Пришлось штурмом фабрику брать! Да-с, штурмом! И что бы вы думали! Ружьишек-то у голодранцев нет: защищаться нечем. Так они, прежде чем сдаться, вдребезги фабрику разнесли!.. Ну, уж и было им! Ни один не ушёл! И вашим то же будет!
— Гм… знаете ли, это… не очень меня устраивает… — пробормотал Рыжов и угрюмо замолчал.
— А что? Неужто бунтовщикам уступите? — полюбопытствовал офицер.
Рыжов не ответил. Он мучительно прикидывал в уме, — как быть?.. Конечно, бунтовщиков постреляют, засадят в тюрьмы, выпорют… Ведь восстания в конце концов везде подавляются… Но усадьбы-то уже сгорели!.. Но Птицыну-то придётся фабрику заново оборудовать!..
А офицер всё продолжал хвастаться и убеждать Рыжова не уступать забастовщикам.
Подкатили к фабрике. Её дубовые ворота оказались на запоре. На вышке похаживал дежурный патруль — двое старых рабочих. Офицер, придерживая саблю, выскочил из коляски. За ним вышел и Рыжов. Григорий отъехал чуть в сторонку.
Офицер приказал сдаваться. За воротами раздался сдержанный гул и стих. Старики спокойно глядели с вышки.
— Хотите быть взятыми штурмом? — зло и весело крикнул офицер.
— Берите штурмом! — загудела толпа за воротами. — Терять нам нечего!.. Мы будем отстреливаться!..
Сзади с цокотом подоспела казачья сотня.
Рыжов схватил офицера за локоть.
— Ваше благородие, — зашептал он ему на ухо, — донесли мне верные люди: есть у них оружие, а патронов нет! Вы действуйте быстрее, чтоб не успели попортить станки! — И уж полным голосом Рыжов злорадно крикнул толпе — Стреляйте, голубчики, стреляйте!
В ответ из-за ворот грянул ружейный залп.
Ласточка взвилась на дыбы, Григорий едва удержал её. Рыжов так и застыл с разинутым ртом.
— Приготовьтесь ломать ворота! — скомандовал офицер казакам. Те стали соскакивать с коней.
— Стой! Погодите! Погодите! — в ужасе заорал Рыжов. Он кинулся к воротам и прикрыл их широко расставленными руками. Он уже как бы увидел метнувшуюся к станкам беспощадную в своём гневе толпу… Есть у них патроны!.. Пока одни будут отстреливаться, другие успеют всё разнести!.. — Погодите! — исступлённо кричал Рыжов. — Не сметь! Не дам своего портить!..
Казаки были отосланы. Они ускакали вместе со своим разозлённым офицером. Рыжов согласился на уступки. Рабочие победили!
Когда Григорий вбежал в свою комнатушку, его встретила заплаканная жена.
— Тише!.. Без памяти он… Горит весь…
Гришутка метался на койке и еле внятно бормотал:
— Не выходило… а тут вышло…
Григорий осторожно взял его на руки.
— Сынушка!.. Сыночек!.. — шептал он, прижимая мальчика к груди. Гришутка понемногу утих.
Утром он пришёл в себя и открыл глаза. Мать сидела рядом и шила. Отца в комнате не было. Гришутка долго не мог сообразить, что с ним. Сознание возвращалось медленно.
И постепенно Гришутка вспомнил всё.
— Мама! — позвал он тихо.
Мать вскрикнула от неожиданности да так и бросилась к нему.
— Очнулся! Дитятко! — всхлипывала она, обнимая сынишку.
— Мама!.. Где папка! Не в тюрьме?
— Господь с тобой, что ты, — испуганно прошептала мать.
— А где же он?
— Да повёз хозяина на фабрику.
Гришутка с облегчением вздохнул и сладко потянулся.
— Я спать хочу, — пробормотал он в полузабытьи.
— Ну и спи! Спи, поправляйся, родненький!
Мать бережно укутала его одеялом, и он заснул спокойным, здоровым сном.
В этот вечер сначала всё шло, как всегда. Когда часы пробили восемь, мама велела Вове и Лёле идти в детскую и ложиться спать. И, как всегда, шестилетний Вова и пятилетняя Лёля недовольно протянули:
— Ну-у, мама!.. Ну, ещё хоть десять минуток!..
— Нет-нет! — строго сказала мама. — Спать, без всяких разговоров, — поняли?
И дальше всё пошло совсем не как всегда.
Обычно в таких случаях папины и мамины гости присоединялись к просьбе детей, — они все были молодые и весёлые, как и сами хозяева, и очень любили возиться с Вовой и Лёлей. Но на этот раз все как будто только и ждали, когда дети уйдут.
Дядя Саша, мамин младший брат, сказал сердито:
— Ну? Что за нытьё? Марш спать!
И даже дедушка укоризненно покачал головой.
Пришлось подчиниться… Лёля не заметила, что сегодня вечер какой-то особенный, но наблюдательный Вова насторожился. И, когда мама через несколько минут вошла в детскую, Лёля крепко спала, а Вова закрыл глаза и притворился спящим. Мама прислушалась к дыханию детей, поцеловала их и вышла.
— Заснули! — сказала мама, прикрывая за собой дверь.
Дедушкина комната была рядом с детской. А слух у Вовы был хороший. Он затаил дыхание и стал прислушиваться: что-то вполголоса рассказывал дедушка. Потом раздался звонкий голос дяди Саши:
— Дедушка, как же вам удалось достать «Правду»? Она же конфискована?
— Не имей сто рублей, а имей сто друзей, — засмеялся дедушка. — А что её конфисковали, понятно. Вот слушайте, я прочту статью. Узнаю по стилю, — автор, конечно, Ленин.
— Читайте, читайте! — нетерпеливо воскликнули несколько человек, и все притихли.
Дедушка стал читать.
Но ни из разговоров, ни из того, что читал дедушка, Вова ничего не мог понять. Всё какие-то слова незнакомые. Что-то сделали с правдой… «стачки»… «монархия»… «пролетариат»… И не запомнить, чтобы потом спросить у дедушки!
