Лениво поплевывая подсолнечную шелуху и стараясь ни о чем не думать, я рассеянно следил за шумным и бурливым потоком рыночного люда… И вдруг я увидел Карлушку. Он махал мне рукой и кричал что-то, но слов его я не мог расслышать, они тонули в ровном, словно машинном, гуле толпы. Но сердце мое задрожало.
Я вскочил, выбросил семечки на голову девчонке. Бросился вниз. Еще бы!.. Карлушка, известный вор и хулиган, гроза питерских рынков, предмет уважения и не таких мелкопробных жуликов, как я, – этот Карлушка обращается ко мне!.. Какая честь! Какая честь для сопливого шкета!
Взметая пыль широченным клешем, Карлушка подлетел ко мне и ударил меня по плечу. Признаться, я здорово испугался. Я подумал, что он пьян и будет бить меня. Но он спрятал руку в карман, огляделся и, слегка задыхаясь, сказал:
– Выручай, браток.
Невыразимая гордость сменила испуг. Я захлебнулся гордостью и не мог вымолвить слова. Я молча смотрел на Карлушку, который – подумать только! – явился ко мне за выручкой. Ко мне, который при одном виде милиционера дрожал, как заяц, и пускался наутек…
В эту минуту я готов был защищать Карлушку от всех милиционеров на свете. Я готов был пойти за него на расстрел. Я готов был голыми руками задушить собаку-ищейку, если бы эта собака вздумала преследовать Карлушку.
Я чувствовал себя героем и, преисполненный важности, молча кивнул головой. Карлушка еще раз оглянулся, сунул руку в бездонную глубину своего кармана, пошарил там и вытащил на ладони пару куриных яиц.
– Вот, – сказал он. – Понимаешь?
Я ничего не понял и изумленно захлопал глазами. Таинственно озираясь, Карлушка нагнул чубатую свою голову и торопливо зашептал мне в самое ухо…
А я закивал головою и вдруг громко расхохотался.
Как мог я, скажите, поверить, что Карлушка украл эти яйца? Карлушка, который подвизался на миллионных налетах, который органически презирал мелкую кражу, – он тиснул эти два яйца у торговки Песи, у крикливой жены колченогого брючника Менделя! Мендель будто бы гонится по пятам за Карлушкой с намерением отобрать эти яйца. Кто мог поверить такой нелепости? А я поверил. Я, как дурак, закивал головой и готов был исполнить любое приказание Карлушки.
Он попросил меня спрятать яйца.
– Куда? – спросил я.
– Все равно, – сказал Карлушка. – Живей только. Вали в шапку.
Я быстро сорвал с себя засаленную мичманку и осторожно положил на дно ее эти злосчастные яйца. Они улеглись там удобно, как в гнезде наседки.
Не успел я напялить мичманку на глупую свою голову, как увидел брючника Менделя. Поддерживая на плече необъятную гору брюк и забавно раскачиваясь на кривых своих ножках, он протискивался сквозь рыночную толпу, вытягивая шею и испуганно тараща глаза.
Карлушка показал мне кулак и отошел в сторону. А я снова уселся на ступеньке мостика и сделал скучающий вид, хотя мне уже не было скучно, – с жадным любопытством я наблюдал за каждым движением Менделя.
Вот он заметил Карлушку и заковылял к нему. Он машет руками и орет что-то в самое лицо Карлушки. Карлушка удивленно поднимает брови и качает головой. Мендель наседает. На помощь ему прибегает жена его, Песя; огромная корзина с яйцами висит у нее на руке. Она тоже визжит и тоже машет свободной рукой. Подходит еще несколько человек. Собирается толпа любопытных. Поднимается гвалт.
Я не выдержал и, сорвавшись с места, ринулся в самую гущу скандала.
Презрительно сощурив глаза, Карлушка подергивал свой кучерявый чуб и говорил наседавшим на него Менделю и Песе:
– Ну что вы ко мне привязались?! Уйдите, пожалуйста… Не брал я ваших яиц.
– Брал! – кричал Мендель.
– Брал! – визжала Песя. – Провалиться, брал!
Оба они вертелись, как вербные тещи, и, захлебываясь, перебивая друг друга, рассказывали толпе рыночников о том, как Карлушка украл у них два яйца.
– Боже мой! – захлебывался Мендель. – Так я же сам, собственными глазами видел, как он воровал эти яйца. И все видели. И Песя видела.
– Видела! – визжала Песя. – Провалиться, видела.
– И не думал даже, – спокойно говорил Карлушка. – Нужны мне ваши яйца, как собаке зонтик. И не думал брать…
– Так ты же врешь, – задыхался Мендель. – Я же замечательно видел, как ты схватил из корзинки яйца… Или же я слеп, да? Или, может быть, моя Песя без глаз?!
– А ну вас! – сказал Карлушка. – Надоели вы мне со своими яйцами. Катитесь колбаской.
– Что-о?! – заорал Мендель. – Колбаской?! Это мне за свой товар колбаской? Да? Ах ты гадюка, чтоб тебе сдохнуть. Отдай яйца!
– Нет у меня ваших яиц, – сердито сказал Карлушка. – Отвяжитесь.
Он сделал попытку выйти из круга толпы. Мендель завыл. Одноглазый Гужбан преградил Карлушке дорогу.
– Брось, Карлушка! – сказал он. – Не дело это своих парней обижать. Отдай яйца…
– Как? – закричал Карлушка. – И ты? И ты веришь этой подлюге?.. Да пусть он докажет сначала. Докажи на факте, что я взял эти яйца.
– Доказать? – опешил Мендель. – А что ты думаешь – не доказать? Да? Так я тебе докажу. Вот…
Толпа притихла.
Восхищенный Карлушкиным нахальством, я затаил дыхание и, украдкой шевельнув ушами, почувствовал, как что-то твердое прижалось к моей голове.
Карлушка вызывающе смотрел на Менделя. Мендель усмехнулся и подмигнул толпе.
– Вот, – повторил он, – дай мне тебя обыскать.
– Что? – захохотал Карлушка. – Обыскать? Меня? Да ты что, опупел? Вот еще! Не дам я себя обыскивать…
– Боится! – завизжала Песя. – Ей-богу, боится!
– Хвостом виляет! – закричал Мендель. – Хвостом виляет, гадюка! Хвостиком!..
Возмущенная поведением Карлушки, толпа угрожающе шумела. Потрясая костылями, хрипло орали безногие инвалиды-марафетчики. Дружно петушились маклаки. Стрекотали старьевщицы. Старые жулики смеялись над Карлушкой. Гужбан ругал его последними словами, называл копеечником, вшивым воришкой и с горечью вспоминал то время, когда Карлушка был настоящим бандитом, атаманом Горсткиной улицы.
Карлушка невозмутимо выслушивал эти нападки и презрительно улыбался. Когда шум достиг возможных пределов, когда вся барахолка собралась у пешеходного мостика и в отдалении уже заверещал тревожный свисток милиционера, Карлушка поднял правую руку и громко сказал:
– Ша!
И, подойдя вплотную к Менделю, он так же громко сказал:
– Спорим?
Длинноносое лицо Менделя вытянулось, как старая резина. Толпа насторожилась, множество глаз уставилось на Карлушку, который, нарочно помолчав минуту, снова поднял руку и заговорил торжественно, как оратор на митинге.
– Товарищи и граждане! – сказал он. – Довольно вам надсмехаться и оскорблять невинного человека. Обидные ваши насмешки, будто я яйца украл и хвостом виляю. Нет, не таков я вор, чтобы суда бояться. Были у меня дела и повыше маркой, а дрейфить не приходилось. Конечно, я не дам себя обыскивать задарма всякой шпане… Но если Мендель врет, не краснея, что видел, как я сунул его поганые яйца в карман, – ладно, согласен. Спорим на сто «лимонов», что у меня нет твоих яиц. Обыскивай. Не найдешь – плати денежки. Идет?
Мендель заежился, покраснел, лицо его еще больше вытянулось и стало похожим на редьку. Он нерешительно переглянулся с Песей! Толпа одобряюще загудела:
– Вали, Мендель!.. Спорь! Не бойся!
– Чего там! Даешь! Не робей!..
– Крой, Мендель!
– Спорь!..
– Спорим!! – заорал Мендель. – Идет! Спорим!
И в безудержном порыве он бросил на пыльную мостовую свой монблан клешей и галифе и протянул Карлушке руку.
Но Карлушка, чтобы затянуть комедию, представился смущенным.
– Как? – спросил он. – Ты и вправду хочешь спорить? Серьезно? На сто «лимонов»? Ты подумай сначала. Гляди, просчитаешься.
– Нет! – заерепенился Мендель. – Нет! Ты таки хвостом не виляй. На сто «лимонов» спорили. Под свидетелей. Давай руку.
– Ну ладно, – вздохнул Карлушка. И, крепко сжав тщедушную руку Менделя, он внезапно повернулся ко мне и сказал:
– А ну-ка, плашкет… Разними.
Мне показалось, что он подмигнул мне. Затрепетав всем телом, я выскочил в середину круга и ребром ладони разорвал роковое рукопожатие.
– Обыскивай, – сказал Карлушка, ухмыльнулся и поднял руки.
Так, наверное, поднимали руки его многочисленные жертвы, когда он выхватывал из кармана наган и командовал:
– Руки вверх!
Наступила тишина. Многоликая толпа затаила дыхание; ругань, споры, выкрики торговцев прекратились, и только старик музыкант, который один из всей барахолки не заинтересовался скандалом, продолжал наигрывать свою грустную музыку.
Мендель приступил к обыску. Он сунул руку в карман Карлушкиного клеша и сказал:
– Здесь!
Но вытащил пустую руку.
– Значит, здесь, – сказал он и сунул руку в другой карман. Но и там яиц не оказалось.
Все больше и больше волнуясь, он обшарил карманы бушлата, ощупал Карлушку спереди и сзади, залез за пазуху майки – яиц не было.
Надо было видеть его лицо. Я до сих пор не могу забыть лица брючника Менделя, когда, безуспешно закончив поиски яиц, он взглянул на Карлушку. Глупее лица я не видывал. Он вытаращил глаза, раскрыл рот… Мне показалось даже, что волосы его встали дыбом от ужаса, который охватил его.
