покраснела, потом побелела, а потом как завопит: «Машка!» — «А ей-то зачем про это, — говорю. — Она же еще малолеток». А тут Машка влетела. А она ей: «Ты что подслушиваешь, дрянь! А ну, вон на улицу!» Потом мы план разоблачения рыженького составили, но она этого плана не выполнила, а подстерегла Куприянова в нашем подъезде и расцарапала ему всю морду… — Тут Зойка что-то услышала, напряглась, оборвала рассказ на полуслове и тихо сказала: — Костя и Лизок на суд пошли. И нам пора.
Глазастая, Каланча и Ромашка околачивались около суда уже несколько часов. Они изнывали от волнения и скуки. Сначала окна в зале суда были открыты, потом их закрыли. Ничего особенного, но почему-то это им не понравилось. Потом к суду подъехала машина «скорой помощи», из нее выскочили два санитара в белых халатах с носилками и скрылись в здании. Они вынесли старика, того самого, которого сбила их машина. Он был свидетелем. Ромашка успела подскочить к носилкам и увидела, что старик живой.
После суда Зойка первая выскочила на улицу. Она очумела оттого, что Костя сознался, и была сильно не в себе. Заметалась, где бы спрятаться, чтобы посмотреть, как будут выводить арестованного Костю. К ней подбежали девчонки.
— Ну как? — спросила Глазастая.
Зойка ничего не ответила, обалдело смотрела мимо девчонок: не узнавала их или забыла, кто они такие.
Девчонки переглянулись, поняли: дело плохо. Они такой Зойку еще никогда не видели, у нее почему-то сильно косил один глаз.
— Зойка, это мы! — тряхнула ее Ромашка. — Очнись, подруга!
Зойка перевела невидящий взгляд на девчонок, проскользнула по их лицам и вдруг застыла на Каланче, глаз у нее перестал косить, она удивленно вскрикнула, словно ее поразило лицо Каланчи, стремительно бросилась на нее, сбила с ног, опрокинув на тротуар, и стала бить ногами, не разбирая, куда бьет. По лицу — так по лицу! По спине — так по спине!
— Ты что?.. Ты что? — орала перепуганная насмерть Каланча, закрывая руками лицо от ударов.
Глазастая и Ромашка пытались схватить Зойку, но она оказалась верткой и сильной, не давалась, кричала:
— Паскуда! Все из-за тебя! Заложила нас менту!.. Она заложила нас Куприянову! Раскололась!.. Стукачка! Сволочь паршивая! — И вдруг она беспомощно осела на тротуар рядом с Каланчой и затихла.
Глазастая и Ромашка безмолвно стояли рядом. Каланча поднялась, отряхиваясь, под их взглядами. Ей бы повернуться и убежать, но она почему-то не убежала. На щеке у нее был кровоподтек от Зойкиного удара.
— Вот они, наши красавицы, — сказал прохожий. — Наши дети! До чего довели Россию — девушки дерутся на улице, и не стыдно им!
— Иди ты, старый хрен, — огрызнулась Ромашка.
Глазастая потянула Зойку за руку:
— Вставай!
Тем временем к суду подъехал воронок, и милиционер вывел арестованного Костю. Лицо у Кости было белое, словно его облили сметаной. Он шел, заложив руки за спину, и скрылся в милицейской машине, не оглядываясь. Вокруг машины столпились Лиза, Глебов, Судаков с женой и девчонки.
Машина тронулась, Зойка, не соображая ничего, растолкав всех, бросилась следом. Она бежала по середине дороги, хотя воронок давно уже исчез, и ее могли сбить каждую секунду. Глазастая обогнала ее по тротуару, бросилась наперерез и повисла на Зойке, чтобы остановить.
Сколько времени они блуждали по улицам, Зойка не помнила. Она шла вперед, не глядя, а с двух сторон ее держали Ромашка и Глазастая. А Каланча, опустив голову, упрямо брела следом. Потом она вдруг выскочила вперед и загородила дорогу Зойке.
— Ты долго будешь молчать? — спросила она. — Сил больше нет ждать. Скажи… что там случилось?
— Он сознался… — с трудом выдавила Зойка, — что угнал…
— Вот чума! — возмутилась Ромашка. Ее пухлые губы вытянулись в ниточку. — Нашел, где правду говорить… В суде. В этой помойке. Ну он слепой и глухой.
— У него не было другого выхода. — У Зойки задрожал голос. — Если бы он не признался, Судакова бы посадили.
— Ну и что? — не сдавалась Ромашка. — Это ведь надо было еще доказать. Может, Судаков бы сел, а может, и нет. А теперь Костю обязательно засадят за милую душу. Не пожалеют. И чистосердечное признание не поможет.
Зойка подавленно молчала. Какая-то сила бурлила в ней и требовала выхода, но она ее сдерживала.
— Ромашка права, — сказала Глазастая. — Не надо было признаваться. Тонка у него оказалась кишка. У нас с ними война… и нечего было играть в честность.
— Ух ты какая! — сорвалась Зойка, не помня себя. На Глазастую сорвалась, на любимую подругу. — Тебя бы на его место, покрутилась бы… — Ее крик остановил взгляд Глазастой, она увидела в нем такое отчаяние и сочувствие, что сразу замолчала.
Потом до нее дошел вопрос Каланчи:
— А нас он не заложил?
— Ах вот ты о чем? — неожиданно спокойно заговорила Зойка. — Ты о себе? Успокойся, ни слова… — И с гордостью за Костю добавила: — Он же благородный.
— Да я меньше вашего боюсь, — хохотнула Каланча. — Я же стукачка. А стукачей, как известно, не сажают. Просто если меня привлекут, то тренер вышибет из баскетбольной команды. Он у нас чистоплюй. — Она отбежала в сторону, высоко прыгнула вверх, оторвавшись от земли, вытянула руку, словно в ней был мяч, и бросила его в несуществующую корзину. Улыбнулась, помахала им рукой. — Счастливой прогулки! — И широким, быстрым шагом скрылась вдали.
— Вымахала, чудище, — вздохнула Ромашка. — Скоро выше столба будет прыгать.
— А ты что, завидуешь ей? — удивилась Глазастая.
— Конечно, — призналась Ромашка. — Она весь мир исколесит, пока мы будем здесь гнить.
— Маленькие завидуют длинным. — Глазастая вытащила сигарету, щелкнула зажигалкой, сильно затянулась. — Длинные завидуют маленьким.
— Может, скажешь, ты никому не завидуешь? — рассмеялась Ромашка. — Воображала.
Глазастая промолчала. Она сосредоточенно курила.
А Зойка стояла отрешенная, не слыша перепалки девчонок, не понимая, о чем они спорят. Она ощутила, что у нее в груди образовалась пустота, словно душа ее вылетела изнутри. И эта пустота расширялась и душила ее. Ей захотелось сделать себе больно, чтобы спастись, и она несколько раз изо всех сил стукнула себя кулаком в грудь.
Глазастая и Ромашка перестали разговаривать и молча наблюдали за тем, как Зойка остервенело дубасила сама себя.
— Может, у нее чердак поехал? — испуганно шепнула Ромашка в ухо Глазастой.
— Отстань, — не разжимая губ, отпихнула ее Глазастая и ласковым голосом спросила: — Зойка, ты что? — И тронула ее за плечо.
Зойка, не помня себя, отшвырнула ее руку, выбежала на волжский откос и бросилась вниз с обрыва, цепляясь за кусты, падая, катилась вниз и вниз, сбивая в кровь руки, пока не
