Оак Баррель
ОДД И КЛЮЧ ВРЕМЕНИ
Со стены на Одда смотрел крупный коричнево-зеленый слизняк с лиловыми бусинами глаз на подрагивающих стеблях. Полупрозрачный и неподвижный, он напоминал один из тех редких камней, которые попадались в шахте вблизи залежей слюды.
«Неприятное создание», — подумал Одд и отвернулся, снова принявшись стучать киркой об известняк и стараясь думать о чем-нибудь прекрасном вопреки унылой сумеречной штольне. Тоннель за его спиной тянулся узким проходом в человеческий рост. Точнее, в рост мальчика тринадцати лет, достаточно высокого для своего возраста и необычайно тощего, с бледной, натянутой на лице кожей, давно лишенной солнечного света. Кое-как укрепленный балками потолок сочился водой, которая стекала под ноги, покрывая мутной пеленой щиколотки. Оборванная одежда не по росту болталась много раз залатанными лохмотьями, обнажая натянутые как веревки мышцы. На вбитом в стену крюке висел тусклый, чадящий нефтью фонарь.
Когда-то здесь было дно древнего океана, и над головой вместо камней и пластов угля проплывали огромные зубастые рыбы. Их скелеты, а также причудливые окаменевшие раковины и отпечатки водорослей часто находили в трещинах окружающих долину скал, выступающие ребра которых поросли густыми сосновыми лесами и папоротником. Горы укрывают от ветра, но они же крадут солнце, стоит ему лишь немного качнуться в сторону от зенита.
Сама долина Яттерланд, насколько хватает глаз, простирается вдоль русла полноводной в низовьях Ойи, сжатая с боков островерхими пиками медленно оседающих гор. Зелень лесов, теряясь в голубой дымке, превращает ее в подобие гигантской нарядной лодки, невидимые гребцы которой месят ветрами-веслами ленивые тучи и срывают снега с вершин.
У истоков Ойи высоко в горах огромным серым языком со склонов сползает ледник Фрохх, питающий реку своей прозрачной холодной кровью. Вода перемешивается с песком и в низине, чуть мутноватая, наскоро подогретая солнцем, крутит ряды мельничных колес, гонит рыбачьи лодки и дает жизнь узким полоскам полей вдоль берега.
Ночью там и тут по сторонам серебристой ленты, взбираясь на склоны среди лесов, светятся огоньки деревень, лениво перекликающихся собачьим лаем. Земля отдает себя небу, и долина засыпает, проваливаясь во тьму, как в невесомую скомканную перину.
Одд снова и снова ударял по камню.
Где-то там, недостижимо далеко, за толщей холодного влажного камня находится большой теплый дом, выходящий крыльцом в старый яблоневый сад… Там его, наверное, еще ждут.
В каком-то смысле Одду повезло, если отринуть сам факт того, что оказаться здесь — это уже совсем не здорово: он успел доучиться до четвертого класса школы, прежде чем попасть в лапы к оркам, и знал о мире гораздо больше, чем младшие ребята, так же, как он, брошенные в мрачные шахты под Свиной горой. Гора эта, покатая, изрезанная ручьями, наваливалась на долину справа, как жирный, поросший щетиной свиной бок, откуда и получила свое название. Именно с ней были связаны самые страшные сказки и самые печальные истории. Мрачные леса проклятой горы заросли непроходимой чащей, и ни одной человеческой тропы не вилось там меж свисающих до земли ветвей.
Одд снова ударил в камень. Тот отозвался глухим скрежетом. Несколько обломков с плеском свалилось в воду у ног мальчика.
Школа… Одд на секунду закрыл глаза, пытаясь яснее ее представить. Школа долины Яттерланд располагалась в большом двухэтажном доме с покатыми крышами, в самой большой деревне, которая так и называлась — Широкая. Жители долины вообще не утруждали себя сложными названиями: в Овцах разводили овец, в Бревнах заготавливали лес, в Мельницах — мололи муку, в Грядках — огородничали, в Сетях — рыбачили и так далее. В Стрелах, откуда был родом Одд, жили в основном охотники и собиратели трав.
Все деревни, кроме совсем уж малюсеньких поселений в лесных чащобах, располагались недалеко друг от друга вдоль реки. Дети из них пешком, на понурых жилистых осликах или в лодках стекались утром в Широкую, словно ручейки, заполняя гомоном школу.
В теплое время года уроки проходили под деревьями во дворе, и классы часто смешивались, сбиваясь в кучки там, где интересней. Учителя же в основном приезжали из далеких краев и жили в долине по нескольку месяцев, за исключением директора и еще трех-четырех, обосновавшихся в долине со своими семьями. Их дома, расположенные рядом со школой, так и называли — Учительская.
— Куда едешь, Скрагг? — спрашивал встречного товарищ.
— В Учительскую. Опять мой напортачил! Подрался, что ли… Вольно ж ему, остолопу, кулаками махать! Жениться пора, а в башке, как у земляной жабы в закромах, — пусто! А мне катайся туда сюда, — отвечал сердитый отец, вызванный директором в школу.
Все бы ничего. Но над жителями Яттерланда извечно висела беда. Ею были живущие под Свиной горой орки, которые с незапамятных времен досаждали, устраивая вылазки по окраинам. Могли напасть на человека в лесу. Увести скот с лугов. Разорить пасеку. Но самым ужасным было то, что орки похищали детей, утаскивая их в свои глубокие норы, откуда не было возврата.
Впрочем, взрослые пропадали редко. Если только кто из охотников забредет в одиночку слишком далеко в лес. Или неосторожный рыбак заснет на берегу в безлюдном месте. Тогда могут напасть гуртом, убить и съесть неосторожного путника. Детям же строго-настрого запрещалось ходить по диким склонам с их расщелинами и логовами среди корневищ, в которых таились орки.
Иногда — очень редко — дети возвращались домой. Но они уже были не такими, как прежде… Одд это хорошо знал. Знал то, что очень скоро в подземельях они совершенно дичали и почти переставали говорить, кроме нескольких простых слов вроде «есть», «пить» и «дай». Иные забывали даже свое имя, откликаясь лишь на крики охранников-орков и звон железяки, в которую те колотили, созывая детей на ужин. В шахтах под Свиной горой кормили всего один раз — перед сном. Мальчики быстро превращались в безмолвные тощие тени, которым уже не покинуть подземелий. Даже говорить с ними было не о чем. Первое время они постоянно плакали, а потом замыкались в себе и молчали, глядя с испугом голодными огромными глазами. Лишь дрались за еду и удобное место для ночлега. Да и орки били плеткой всех, кто разговаривал меж собой.
И в этом Одд сильно отличался от других: он не одичал и не превратился в запуганного зверька. Сколько он себя помнил, он плакал только один раз — когда погиб его отец и пропал старший брат Гладд, которому едва исполнилось семь. Они возвращались тогда с рыбалки — их отец охотник Дарр, Гладд и соседский мальчик, имени которого он не помнил. Пастух Овец видел их у самой деревни, но не успел помочь: когда старик добежал, больше опираясь на рогатину, чем угрожая ей, было уже поздно. Бывалый охотник погиб, сражаясь с толпой высыпавших из-за камней орков. Одда же подземные твари камнем ударили по затылку и бросили, предоставив судьбе, — наверное, в свои четыре он показался им слишком маленьким для работы в шахтах. Или они просто забыли про него, лежащего в траве у дороги. Да и не до этого им было: почти все напавшие на них твари остались валяться тут же, перебитые силачом Дарром. Но их было слишком много для одного воина.
Одд закрывал глаза и как наяву видел своего огромного отца, размахивающего дубиной. Дальше была темнота.
Кирка в его руках не переставая ломала камень.
Теперь уже Одду, наверно, все тринадцать, два из которых он провел глубоко под землей с киркой и фонарем, добывая цветные камешки для ненавистных хозяев подземных нор. Два… А может быть, и три года или целую вечность — потому что он точно не знал, сколько на самом деле времени прошло с тех пор. Кажется, дважды их по нескольку недель кормили кашей из грибов-вонючек, которые собирают в низинах осенью. Если их не вымочить хорошенько в рассоле, то в рот не взять. Но здесь в голодных подземельях вкус не так важен — гораздо важнее количество еды, будь то хоть прокисшие воняющие грибы или каша из древесной коры.
Если он правильно подсчитал, значит, наверху прошли две осени и кончалась морозная снежная зима. Даже самый пасмурный зимний день там наверху казался Одду теперь ярким, как само солнце, и таким желанным…
Мальчик снова ударил киркой и оглянулся.
Слизняк все так же сидел, прилепившись к неровности стены, и рассматривал его темными бусинами глаз на коротких подрагивающих стебельках.
Слизни шпионили здесь за каждым, свешиваясь со стен, потолков и балок, беззвучно передавая информацию по цепочке. Когда кто-то падал без сил, ломал руку или ногу и не мог больше работать, слизняки давали знать остальным, и в шахте появлялись визжащие слюнявые орки, безвозвратно утаскивая мальчика в темноту. Кричать и сопротивляться было бесполезно: ослабевшие маленькие рабы ничего не могли сделать с проворными злыми тварями. К тому же те всегда набрасывались по двое-трое на одного, оглушая и связывая жертву обрывками грязных веревок.
