Поселение находилось на ровном пологом склоне, с которого открывался потрясающий вид на долину. Красивее и удобнее места, наверное, тут было не найти, хотя на такой высоте постоянно гулял ветер, вечерами пробиравший до костей. Не удивительно, что племя поклонялось горному орлу — для кабанов и медведей оно обосновалось высоковато. На краю селения в маленькую заводь с горы стекал прозрачный ручей, из которого они брали воду. Каждые несколько дней группа охотников спускалась вниз, в густые вечнозеленые леса, и каждый раз под утро следующего дня возвращалась с добычей.
Кроме хижин у входа в пещеру были устроены навесы для защиты людей и всякого добра от непогоды. Одд ожидал обнаружить там хлев или курятник, но ни животных, ни птицу дикари не держали, охотясь в лесу и на лугах долины. Изредка и не очень удачно они рыбачили на близлежащем притоке Ойи, вылавливая щук и сомов. Часть мяса засушивали впрок. Рога оленей и кабаньи клыки приносили в жертву какому-то местному божеству, деревянная статуэтка которого, напоминающая грозную птицу с человеческими ногами, хранилась в глубине горы. Чуть ниже за частоколом был разбит маленький огород с морковью. Ничего, кроме тощих оранжевых корнеплодов и сорняков, там не росло. Судя по всему, морковь считалась тут неземным лакомством. Морковная каша с горным медом и травами показалась Одду сомнительной перспективой, но из еловых шишек получилось бы куда хуже.
Одним из навыков, которым Одд поделился с племенем, было искусство рыбачить с помощью большой плетеной корзины, узкое горло которой было завернуто внутрь. В Яттерланде ее назвали «мордой» и устроена она была так просто, что снасть эту, кажется, научились делать все, считая детей, способных расщепить сушеную камышину. Качество, конечно, было разным, но тут уж, как говорится… Теперь не нужно было целыми днями шарить с копьем по ледяным запрудам, чтобы поймать дюжину мелких рыбешек. Рыбы у племени Хум стало хоть отбавляй. Наверное, Одда сделали бы за этот подарок жрецом, если бы он попросил. Но, к счастью, он даже не знал этого слова. За такую великую заслугу мальчика наградили собственной небольшой укрытой шкурами хижиной из молодых елей, что считалось очень и очень почетным.
Гардероб в хижинах представлял собой пересыпанные пахучими листьями кучи грубых курток, набедренных повязок и башмаков из дурно выделенных шкур, которые горбились и были не мягче сосновой коры. Нужное просто вынималось из этой кучи, если удавалось его найти. Многие из нас действуют по такому же принципу, даже имея в распоряжении зеркальный шкаф с резным слоником наверху, и в этом смысле мы не далеко оторвались от древних предков. Поначалу Одд долго мял предложенную ему одежду, чтобы она начала кое-как сгибаться. Ткать племя тоже ничего не умело и довольствовалось грубым войлоком, который скатывали большими деревянными вальками на берегу реки под горой. Из него делали что-то наподобие толстых носков, которые вдевали в башмаки для тепла, и подкладки для курток.
В общем, если не считать отсутствия скота и птицы и принять в зачет примитивный маленький огород, селение выглядело как самая обычная горная деревня. Еще бы чуть побольше штанов на жителях… Но это уже дело вкуса. Для «давным-давно назад во времени» — самый раз.
В пещере жило не больше дюжины человек и хранилось самое ценное: оружие для охоты, снасти, пучки сушеных целебных травок, запах которых кружил голову. Там же в открытом каменном очаге неугасимо горел огонь, у которого обычно сидел старик Чарг. Сощуренные глаза на его закопченном морщинистом лице оставляли лишь узкие щелки для лукавого взгляда мутно-серых глаз. Если он сидел у костра, а не ковылял между хижин со своим посохом, толком невозможно было сказать, сердится он, насмехается над тобой или вообще спит, мерно покачиваясь в дыму. Как понял Одд, это был старейшина племени, родившийся так давно, что сам не знал, сколько ему лет. «Много», — ответил он на вопрос любопытного Одда, нисколько не прояснив ситуацию: дело в том, что у дикарей «много» начиналось сразу после десяти. Считать дальше просто не было необходимости.
Племя Хум, которое приняло Одда, было не единственным в тогда еще безымянной долине. Почему у нее не было названия? Наверное, потому, что она просто была вокруг, и не имело никакого смысла называть ее как-то: ведь дикари не знали другой долины. Они просто жили здесь, и все дела.
Кое-где на склонах гор и в низине в темную ночь, когда ветер разгонял туман, виднелись еще несколько огоньков. Там стояли другие племена. Одно из них было кочевым и круглый год бродило туда-сюда по чащам, собирая пропитание в лесу. Другое жило на берегу далекого озера, в котором отражалось солнце на восходе. Только один раз мальчик видел их — низкорослых, худых и жилистых. Они носили смешные плоские шляпы и хитро поглядывали вокруг узкими, словно прищуренными глазами.
Не раз в ущельях им встречались и орки — совершенно голые, тощие, как голодный сурок, и еще более отвратительные чем те, с которыми пришлось иметь дело Одду. Они не подходили ближе расстояния для броска камня. Нужно сказать, люди Хум бросали камни как надо — далеко и на удивление точно. Так что подземные твари только глазели на них из-за утесов, кривляясь и что-то визгливо выкрикивая, но не решаясь приблизиться.
Одд как мог вел календарь, начертив его на стене скалы углем, и приучил дикарей считать дни. Он слышал от учителя в школе, что календарь придумали земледельцы, чтобы знать, когда сеять зерно. Дикари ничего не сеяли, кроме моркови. Но мальчик надеялся, что когда-нибудь в будущем они начнут, и тогда он им непременно пригодится. Но сейчас мы хотим услышать не об этом…
* * *
В тот день погода стояла ни к черту. То из-за облаков на минуту выскакивало яркое солнце, заставляя сбрасывать тяжелые верхние шубы, снимать и надевать которые само по себе было подвигом, не говоря уже о том, чтобы в них двигаться. То вдруг налетал ледяной ветер, пробирал до костей, а лицо жалил мелкий колючий снег, и не было от него спасения. То ли осень, то ли уже зима. Лес стоял еще совсем зеленый и мало отличался от летнего, кроме покрасневшей листвы на кустах и отсутствия вездесущей болотной мошкары. С этим легко было смириться, но вот предстоящие холода, которые придется проводить в тесной пещере или на открытом воздухе, борясь с неподатливой одеждой, немало озадачивали Одда.
К вечеру погода более или менее устоялась, и ранний закат затопил долину своим розовым щедрым золотом. Все племя, не считая группы охотников, отправившихся с вечера в низину, расположилось у костра.
Мрачный, молчаливый Кыгр Воловьи Ноздри притащил к огню столько охапок хвороста, что можно было топить ими всю зиму, и сам неуклюже полусидел, полулежал на них, как циклоп — хозяин горы из сказки. Видимо, он очень гордился своим делом — добывать дрова и смотреть за огнем — к которому был как нельзя лучше приспособлен. Не удивительно, что Кыгр был любимчиком старика, который больше чем на полчаса не отходил от огня, тут же начиная мерзнуть и кутаться в ветхую лисью шубку. Большой и фантастически сильный, медлительный, способный затащить на скалу в одиночку целый еловый ствол и в то же время смирный и тихий, он часто неподвижно сидел у костра рядом со стариком, глядя куда-то далеко поверх пламени. Только один раз Одд видел, как он разговаривает с кем-то: низким громовым голосом гигант рассказывал маленьким еще безымянным близнецам из семьи Чем Гусиная Лапа какую-то историю, от которой оба звонко смеялись.
Книги еще не изобрели, так что вечерние рассказы имели в племени оглушительный успех не только у детей, но и у взрослых. Впрочем, взрослым Кыгр никогда ничего не рассказывал.
Обычно этим занимались двое: древний, как земля, перемноженная на небо, Чарг, скрипя словами и шепелявя единственным зубом, или вертлявый разговорчивый Гумс Перья В.
Когда рассказывал старик, все внимательно слушали и уважительно кивали, подгоняя ход истории вежливым покашливанием, когда тот засыпал на полуслове. Он был уважаемым старейшиной, главой рода Орлиный Коготь — одной из пяти больших семей. Искусным лекарем и знатоком леса. И рассказы у него были сплошь поучительные и важные.
Когда же рассказывал Гумс, все смеялись до рези в животе. Тощий и смешной, он был сыном Сааки, приготовительницы пива, знавшей его великий и ужасный секрет. Вся хижина, в которой жила семья Перья В, была увешана пучками травы и мешочками с тайными ингредиентами. Раздувшиеся шарами бурдюки с брагой были устроены поодаль от главной пещеры в густо укрытой лапником нише скалы, где для тепла всегда тлели на полу угли. От этого бурдюки и стены были густо закопченными, а само пиво имело привкус горелых грибов. Неприметный и какой-то скрюченный отец, а также младший брат Гумса, как две капли похожий на отца, вечно таскались с этими черными от сажи пузырями, выполняя грязную работу. У обоих был немного ошалелый вид и глаза слезились от дыма, а сами они были мрачны как туча и неразговорчивы. Короче, полная противоположность старшему сыну, наотрез отказавшемуся продолжать семейное ремесло. Возможно, думал Одд, когда-то Сааки недоглядела, и маленький Гумс хорошенько набрался из оставленного без присмотра бурдюка — да так, что хмель до сих пор не выветрился из его головы.
