Александр Житинский
Золотые слитки Лапландии
Удачу нужно хватать за хвост, даже если есть риск его оторвать.
Машина у меня – «Вольво» седьмой серии возраста пожилой собаки. А народ кругом давно ездит на «мерседесах». Это было бы ничего, если бы при этом они не смотрели на меня сквозь тонированные стекла, как на неудачника жизненного движения.
А Паша этого не любит. Паша еще кому хочешь вставит фитиль, подожжет и только потом позвонит в пожарную команду.
Паша – это я, как вы поняли.
Короче, снимаю трубку, звоню Губернатору.
– Вова, – говорю, – что за бардак в твоем королевстве? При Толике такого не было…
– А что? А что? – сразу заволновался.
– Кредит взять в банке не могу на покупку «мерседеса».
Губернатор загрустил. Видно, ему тоже давно не дают. Это было до того, как его в Москву Президент пригласил заниматься батареями народного отопления.
– Паша, я постараюсь что-нибудь для тебя сделать, – говорит.
– Да уж постарайся. Не разбазаривай электорат.
Через день – звонок и приятный женский голос:
– Мы предлагаем вам и вашей семье путевку в Лапландию.
– Куда-а? Я такой страны не знаю.
– Ничего, узнаете. Приходите заполнять анкеты.
Оказалось, действительно, Смольный перекинул льготные путевки в турфирму на мое имя. И нужно ехать в Лапландию мыть золото. У них там золотой туризм процветает. Сколько намыл – все твое.
Лапландия, как мне удалось узнать, – это север Финляндии, за Полярным кругом. Там живет Санта-Клаус, по-русски Дед Мороз. И лопари живут тоже, или саамы по-другому. Едят оленину и моют это самое золото.
Раньше я иногда мыл посуду, Василису мыл в ванночке, когда маленькая была, и отмывал деньги за разного рода махинации, когда ими занимался, пока не стал честным гражданином.
Золото никогда не мыл.
Это было интересное предложение со стороны Губернатора. Я посчитал, что на покупку «мерседеса» мне нужно намыть примерно два с половиной – три килограмма золота. Такой сравнительно небольшой кусок. Правда, в проспекте турфирмы сообщалось, что самый крупный самородок, когда-либо попадавший в лоток старателя в Лапландии, весил всего триста сорок граммов. И было это семьдесят лет назад.
Но ничего. Где наша не пропадала. Мы едем втроем, рассуждал я, – жена Лариса, дочь Настя и я. Намоем маленькими кусочками.
Жена Лариса моложе меня на четырнадцать лет, ей тридцать пять. А дочери нашей Настасье всего двенадцать. Идея намыть золота ей очень пришлась по душе. Если не на «мерседес», то на мобильник Motorola с цветным дисплеем. «Плюс еще двадцать граммов», – подумал я.
Собрались мы, получили визы, взяли отпуска в своих фирмах, в которых летом все равно мухи дохли от скуки и отсутствия заказчиков, сели в «Вольво» – и двинули в Лапландию.
Жарко было, начало июля. Лариса моя роскошной блондинкой рядом со мною, а сзади Настя с картой в руках – наш штурман.
Границу проскочили быстро, в дьюти-фри запаслись пивом по теме «Lapin Kulta» – «Золото Лапландии» в переводе. 6 коробок по 24 банки. И двинули на Север по прекрасным финским дорогам.
Надо сказать, что Лариса в успех нашего предприятия не верила и насмехалась над нами:
– Если трех золотинок, которые вы намоете, хватит на то, чтобы починить мою золотую цепочку, я вам куплю мороженого, – сказала она.
– Что значит: «вы намоете»? – спросил я. – А ты что собираешься там делать?
– Днем загорать на скалах, вечером в сауне. Мне надо похудеть, – сказала она.
Что правда, то правда. Выглядела Лариса мощно, уверенно, красиво, килограммов на семьдесят. Таких женщин очень любят лица кавказской национальности с питерских продуктовых рынков. И она это знает.
Ей всегда там дают лишний помидор.
Мы продвигались на север среди лесов, озер и болот, и день удлинялся, растягивался, готовясь перейти в полярный безразмерный день с незаходящим солнцем.
Предчувствие чего-то необычного овладело мною. Я представил себе кусок золота весом в три кило. Он сиял и крутился в воздухе, будто был невесом. Это было даже красивей, чем «мерседес».
Я так размечтался, что чуть не сбил северного оленя, не спеша переходившего автостраду. А это означало, что мы уже в Лапландии.
Олень презрительно взглянул на меня, покачал ветвистыми рогами и скрылся в лесу.
Переночевав в гостиничном чуме в поселке Асмунти, не доезжая немного до Рованиеми, мы отправились еще дальше на север и еще через несколько часов были у цели, в местечке Саарисельки.
Здесь нас определили в коттедж с сауной, и Лариса сразу принялась ее топить. А мы с Настей пошли к местному проводнику, знатоку золотоносных ручьев. Звали его Йокки, это был маленький кудрявый лопарь, очень подвижный, с большими ушами. Говорил на всех языках и на всех языках плохо.
– Та-та-та, – закивал он лохматой головой. – Солотто та. Путешь погатым.
– Что он говорит? – не поняла Настя.
– Он говорит, что я буду богатым.
Тут же выяснилось, что лицензия на старательские работы стоит десять евро в день с человека. И я прямо спросил этого Йокки, стоит ли овчинка выделки.
– Офшинкка? Йа! – выкрикнул он. – Сопирайтес, мы итем тута!
И мы пошли собираться. Лариса уже успела сделать заход в сауну и сидела на открытой веранде коттеджа, завернутая в махровое полотенце, распаренная, розовая и довольная.
– А вы дураки, – сказала она.
– Золото по осени считают! – огрызнулся я.
Мы с Настей переоделись в старые джинсы и резиновые сапоги, как велел Йокки, натерлись мазью от комаров и двинулись в тайгу. Или это была уже тундра, я не понял.
– Грузите золото в бочках! – крикнула нам вслед Лариса.
Мы едва поспевали за этим ушастым Йокки, который перепрыгивал коряги и протискивался сквозь завалы деревьев с ловкостью северной обезьяны локитта, которая когда-то водилась в лесах Финляндии. Потом лопари истребили их на воротники. Потом та же судьба постигла и лопарей.
Мы с треском и шумом ломились за Йокки.
Наконец мы пришли к ручью. Берег его был изрядно изрыт лопатами, которые валялись тут же. На берегу лежали круглые металлические лотки для промывки песка. Йокки схватил лоток, погрузил его в ручей и швырнул на него лопату песка. И стал двигать лотком туда-сюда, промывая песок.
Как вдруг его лицо озарилось улыбкой, он выхватил из воды что-то мелкое и поднял над головой.
– Солотто!! – завопил он.
И в самом деле, это был маленький самородок, похожий на голову курицы, величиною не больше фасоли. Как я потом узнал, этот самородок Йокки всегда подкладывал в песок, когда показывал старателям, как надо мыть золото.
Рекламная уловка.
Но мы с Настасьей поверили, схватили по лотку и принялись остервенело промывать песок.
Йокки бесшумно испарился. Он-то знал, какое это безнадежное занятие. Часа три мы просеивали этот песок, причем у меня зародилась мысль, что он уже многократно просеян несколькими поколениями старателей. Ни одной золотинки! Вдруг Настя показала мне песчинку, блеснувшую на солнце.
– Солото… – устало сказала дочь, подражая лопарю.
Я тут же посчитал, что такими темпами мы намоем на «мерседес» в течение всего ста двадцати лет.
Мы перекусили, и я снова взялся за лопату и лоток, а дочь отправилась в лес есть чернику.
Внезапно у ручья появилась процессия, состоящая из маленького восточного человека с усами, похожего на Саддама Хусейна, трех его слуг в тюрбанах и Йокки, который их вел, о чем-то говоря с Саддамом на языке, который он считал арабским.
Они расположились выше по ручью, метрах в ста, и слуги в тюрбанах принялись кидать песок на лоток восточного человека, а тот величественно, как и подобает диктатору, стал промывать этот песок.
Йокки восторженно наблюдал за ним, замерев рядом в позе суслика в степи.
«Шейх какой-нибудь, что ли? – подумал я. – Зачем ему золото? Он может его купить сколько хочешь».
Но здесь, видимо, та же история, что с рыбалкой. Купить можно любую рыбу. Но интереснее поймать самому!
Вдруг «шейх» издал короткий восточный вопль. Он наклонился над лотком, и в его руках блеснул довольно крупный золотой самородок, насколько я мог разглядеть с расстояния в сто метров. Йокки подпрыгнул от радости и что-то залопотал. «Шейх» промыл самородок в ручье, повертел в руках, цокая языком, а потом спрятал в расшитую драгоценными камнями торбу, висевшую у него на плече.
Я продолжал полоскать песок без малейших проблесков драгметалла.
Через три минуты снова раздался вопль «шейха» и подобострастное лопотание Йокки. Он нашел второй самородок, этот восточный балбес! И снова бросил его в торбу, где самородки глухо звякнули друг о друга.
До конца рабочей смены этот придурок намыл двенадцать самородков величиною от грецкого ореха до апельсина. Он даже скрючился немного от веса торбы, но прислуге ее не отдавал.
Йокки аплодировал, смеялся в кулачок, восхищенно что-то шептал, молился своим саамским богам, короче, вел себя до крайности подхалимски.
