Под руку мне попались три цельнометаллических кованых ножа с широкими концами — метательные, и я задумался. Олег Фирсов и Игорь Басаргин, которые постоянно тренировались метать ножи, учили и меня, но я оказался бездарным учеником… Правда, ножи мне понравились, и я сунул их — влезли хорошо — в чехол на груди, после чего встал, сожалеющим взглядом окинув кучу, которую приходилось оставлять.
Рядом с Танькой кроме арбалета, пуль в мешочке и кинжала, к которому она подобрала ножны, лежала широкая перевязь в мелких клёпках и короткий прямой нож. Сейчас она увлечённо тянула что-то из кучи — какой-то ремень. Я решил заняться поисками шпаги для неё, но меня остановил удивлённый возглас Танюшки:
— Олег, пистолет!
Она держала этот самый ремень в руке — патронташ с большой кобурой. В гнёздах ремня тускло поблёскивали патроны — штук двадцать. Они походили то ли на толстые сигареты, то ли на тонкие тюбики губной помады. Заполнены была половина гнёзд.
— Это револьвер, — я открыл кобуру (заметив, что в гнёздах под крышкой есть ещё семь патрон) и достал оружие. — Наган, семизарядный.
— Ты умеешь с ним обращаться?
— Теоретически, — признался я в ответ на вопрос девчонки.
— Я и теоретически не умею… Забирай и благодари за находку.
— Спасибо! — пылко и искренне ответил я, тут же перепоясываясь и подгоняя ремень по себе. Я прижал им перевязь — чтобы не болталась — и поймал брошенный на меня задумчивый взгляд Танюшки. — Я смешно выгляжу?
— Знаешь — нет, — медленно ответила она. И не договорила: — Вообще — наоборот… — а потом тряхнула головой: — Теперь медведи нам не страшны!
— Да нет, — огорчил я её. — Из нагана медведя не убить. Это опять-таки против человека оружие… Вернее его завалить из твоей аркебузы.
— Ага, значит, на медведей ты предоставляешь охотиться мне?! — возмутилась Танька. — Это по-джентльменски!
— Давай лучше тебе что-нибудь ещё найдём, — я присел было, но уткнулся палашом в пол и под насмешливым взглядом Танюшки вынужден был неловко поправить оружие. Да, кажется — надо привыкать… Пока что с оружием на поясе я ощущал себя скорее странно, чем по-мушкетёрски. Но вот зато клинок Татьяне отыскался сразу.
— А чего он такой длинный? — критически спросила она. Я вытащил из ножен — мягких, красной кожи — действительно почти метровый чуть изогнутый остроконечный клинок, заточенный с одной стороны, с овальной маленькой гардой, защищавшей рукоять под две руки. Клинок был тонкий и гибкий.
— Это корда, кавалерийская сабля, — объяснил я, — самое девчоночье оружие. Им можно рубить и колоть… Давай подгоним по тебе, вставай.
Девчонка послушно поднялась. Перевязь для корды, как я и ожидал, была сделана на спину; я накинул её так, чтобы рукоять поднималась над левым плечом, начал было, пропустив руки под мышки, подгонять ремень на груди у Танюшки, но внезапно страшно смутился — хотя ещё ни к чему не прикоснулся — и отдёрнул руки, надеясь, что не покраснел.
— Давай это… застегни, как удобнее, Тань.
Не поворачиваясь, она склонила голову и завозилась с ремнём — без единого слова. Я стоял сзади и молчал, злясь на себя. глупость какая-то — мы же с ней ещё на Земле в походах спали чуть ли не под одним одеялом, и… а тут словно обожгло.
— Так? — она повернулась ко мне, большим пальцем отбросив со лба волосы. Я кивнул. Потом — спохватился и спросил:
— Нигде не тянет?
— Всё нормально, — заверила она и провела ладонью под перевязью. — Глупо выгляжу?
— Знаешь — нет, — вспомнил я её недавний ответа на подобный вопрос.
— А ар… кебузу где носить?
— Тоже за спиной, — сообщил я. — Давай поищем ещё пули.
Мы немного покопались среди оружия. Я поймал себя на мысли, что мне хочется взять ещё несколько клинков и, чтобы не соблазнять себя, отошёл в сторону и достал револьвер. Откинул шторку барабана — "наган" оказался полностью заряжен, донца патронов медно поблёскивали. Запихивая оружие назад, я подумал, что трудно будет выхватить его быстро. Крышку, что ли, отрезать? Выпадать начнёт…
Навершие палаша снова попалось мне на глаза, и я только теперь заметил, что на этой плоской шляпке гравирован значок. Это была свастика — самая настоящая свастика, только скруглённая какая-то.
На миг во мне шевельнулось отвращение. Глубоко заложенное, генетическое, что ли? Но уже в следующую секунду я почти с испугом понял, как совершенен и уместен этот рисунок. И отвёл глаза, решив, что палаш от него хуже не станет. Правда — мысль всё-таки странная.
Что совершенного в свастике?!
— Смотри, Олег, перчатка! — Танюшка, отчаявшись, похоже, найти пули, подошла ко мне, держа в руке перчатку — левую. Это была крага — высокая и жёсткая, хотя тонкая на вид, жёлто-коричневого цвета и потрескавшаяся. — На, примерь!
Я примерил. И обнаружил две странные вещи. Во-первых, ладонь — от запястья до кончиков пальцев — была подшита тонкой металлической сеткой. Я вспомнил, что читал про такие вещи в "Графине де Монсоро" — кстати, до конца книжку не осилил. А второе…
У меня маленькая рука. Довольно-таки хорошо набитая — и рукоятью рапиры, и гантелями, и черенком лопаты — но маленькая даже для мальчишки.
А перчатка была мне впору. И я почти с испугом подумал, что носил её до меня такой же мальчишка, как я, а потом он…
Меня тряхнуло нервной дрожью — словно заглянул в холодную пропасть, где не различишь, что там — на дне, и только ветер доносит то ли гул ледяного потока, то ли запах гниения…
— Я возьму это, спасибо, Тань, — с этими словами я убрал крагу под перевязь. Она кивнула — рассеянно, даже не посмотрев на меня, потому что водила пальцем по освободившемуся участку пола. Потом — подняла на меня свои серьёзные зелёные глаза:
— Смотри, что тут написано.
С удовольствием придерживая рукоять палаша, я обошёл раскиданную нами кучу оружия и, нагнувшись, в самом деле увидел надпись. Кто-то неизвестно когда выцарапал на каменном полу английское слово или аббревиатуру.
Белые штрихи на сером:
TRAP
По английскому у меня была четвёрка. Может быть, даже не вполне заслуженная, и я мог только смотреть на это слово с умным видом. Танька, не поднимая головы, продолжала водить пальцем по штрихам. Потом сказала:
— Тут написано по-английски — ЛОВУШКА, Олег.
У неё по этому языку было "отлично".
Владимир Бутусов
Мы будем жить с тобой в маленькой хижине
На берегу очень быстрой реки.
Никто и никогда, поверь, не будет обиженным
За то, что когда-то покинул пески.
На берегу очень быстрой реки,
На берегу очень тихой реки,
В дебрях густых у священной воды,
В тихих лесах у безымянной реки.
Движенья твои очень скоро станут плавными,
Походка и жесты — осторожны и легки.
Никто и никогда не вспомнит самого главного
У безымянной и быстрой реки.
На берегу очень быстрой реки,
На берегу очень тихой реки,
В дебрях густых у священной воды,
В тихих лесах у безымянной реки.
А если когда-нибудь случится беда —
Найди белый камень там, где скалы у реки.
Прочти, всё, что высекла холодная вода —
Но ты эту тайну навсегда сбереги.
На берегу очень быстрой реки,
На берегу очень быстрой реки…
* * *
Впервые за несколько дней мы были по-настоящему сыты. Впервые — сидели у огня в помещении. Впервые — на одеялах, которые ещё немного попахивали сыростью.
Прежние хозяева (или захватчики?) этой башни запасли огромную поленницу сухих, звонких берёзовых и ольховых дров на втором этаже, куда уводила винтовая лестница (она же вела и к люку, выходившему, наверное, на крышу, на сторожевую площадку — но мы туда не полезли). На поленнице лежали тонкие, но прочные и лёгкие серые одеяла — Танюшка, осмотрев и подёргав их, сказала, что это настоящая верблюжья шерсть. Одеял было десятка три, все — не новые, но чистые. А за поленницей — в промежутке между ней и стеной — нашлись совершенно неожиданно слегка подмокшие сухари и несколько консервных банок с незнакомыми этикетками на непонятном языке, мне показалось — голландском. Консервы были тронутые ржавчиной, но не вздувшиеся, и Танюшка сварила в найденном тут же котелке овощной суп с мясом, а с сухарями сделали бутерброды. Пока она занималась этим, я перетаскал вниз часть дров и половину одеял, из которых устроил два лежбища. В щель дверного косяка забил пару кинжалов и, удовлетворённо попинав дерево, вернулся к костру как раз в тот момент, когда Танюшка объявила о готовности ужина.
От сытости я прибалдел и откинулся на сложенное валиком одеяло. С оружием чувствовалось совсем иначе, чем без него. Танюшка, сидя напротив, рассматривала мою куртку.
