— Собрат! Друг! — торжествующе вскричала Тарани. — Многоуважаемый сфинкс, твое имя Собрат?
«ДА».
— Тогда… может быть, ты пропустишь нас, Собрат?
В ответ сфинкс не издал ни звука. Я почувствовала, что меня обманули. И к тому же я погружалась все глубже в песок. Собравшись с силами, я выдернула одну ногу, потом другую.
Хуже, чем на беговой дорожке в тренажерном центре, куда иногда ходит мама! Тарани чуть не плакала от разочарования.
— Прости, — всхлипнула она. — Я была уверена…
— Ты не виновата, — успокоила ее я. — Все равно надо что-то делать. У меня ноги подкашиваются, но если я сяду, то превращусь в горку песка, а если не сяду, то… то… — Я не знала, что делать. Плакать? Как же, поможет нам это…
— Но первую часть задания мы выполнили правильно, — настаивала Вилл. — Угадали, как его зовут. Нет, тут кроется что-то еще. Загадка решена не полностью. В чем же подвох?
Как хорошо, что я легко запоминаю стихи. Ну, почти всегда.
— А все вместе обрадует сердце, если услышишь, — продекламировала я.
— Все вместе — это слово СОБРАТ, — сказала Тарани. — Но я его уже произнесла. Мы его услышали. Что еще ему надо?
И тут Кид внезапно поднял голову.
Кажется, я знаю, — произнес он. — Эту загадку сочинили Старейшины Барда. А у нас на Барде говорят, что слово не услышано до конца, если его не произнесли в музыке.
— Произнести СОБРАТ в музыке? — переспросила Тарани. — Как это?
— Переложив его на звукоряд Барда, — объяснил Кид. — Вот так! — Он быстро написал на песке несколько знаков.
— Знаешь, я не умею читать такую музыку, — проговорила Тарани. — И для меня это всего лишь… каракули.
— Все очень просто, — ответил Кид. — По одной ноте для каждой буквы. Вот С, — он сыграл на гитаре ноту. — Вот О, — еще одна, более высокая, нота. — Б… Р… А… Т…
Получилась короткая причудливая мелодия — то вверх, то вниз, без настоящей плавности. И она не произвела никакого впечатления на сфинкса — он молчал, только ноздри раздувались.
Кид опустил гитару. Его плечи поникли.
— Безнадежно, — вздохнул он. — Они никогда не пустят меня домой. Сочинили загадку, которую невозможно решить.
— Нет, — возразила Тарани. — Это не в обычае сфинксов. Решение должно быть.
И вдруг я поняла. Не знаю, как это получилось — обычно я не сильна в такого рода вещах, но на этот раз я была уверена в своей правоте.
— Это не мелодия, — воскликнула я. — Если проиграть все ноты подряд, они не имеют смысла. Надо взять аккорд. Все ноты сразу.
Кид снова поднял голову. Его глаза оставались отрешенными, будто он прислушивался к своим мыслям.
— Верно, — отозвался он. — Здесь есть Гармония! — Он коснулся пальцами струн, но я положила руку ему на запястье.
— Нет, — возразила я. — Не играй на своей гитаре.
— Почему?
Я не знала почему. Знала лишь, что это как-то связано с теми болезненными нотами, какие он брал, стараясь стереть сфинкса из бытия. У гитары это получалось слишком хорошо. И я не хотела рисковать. Вдруг произойдет идет что-нибудь чудовищное?
— А как иначе? — спросил Кид. Потом коснулся ладонью лба и сам ответил на свой вопрос: — Ну да, конечно. Единственный способ произнести слово СОБРАТ в музыке — спеть его вместе, как положено собратьям, друзьям. В Гармонии. И как хорошо складывается! По одной ноте для каждого из нас.
— Но я не умею петь! — испуганно пискнула Корнелия. — Совершенно не умею!
— Тебе надо спеть всего одну ноту, — утешил ее Кид. — Это каждый сможет. Я тебе покажу.
И началась самая странная репетиция в моей жизни. Мы стояли, переступая с ноги на ногу, чтобы не увязнуть в песке. У нас над головой, на фоне серого, неизменного неба, высился сфинкс, взирая на нас своими невероятными глазами. А Кид терпеливо наставлял каждую из нас.
— Твоя нота, Тарани, О — она поется вот так, глубоко вдохни… Давай послушаем… Теперь ты, Корнелия, твоя нота Б, она вот такая, тяни ее, так, хорошо… — Наконец, нота за нотой, мы сложились в аккорд, причудливый и сложный, и все-таки совершенно правильный, воистину гармоничный…
СОБРАТ…
Над головой послышался рокот, будто открывались ворота, и между гигантскими лапами сфинкса забрезжил свет, пробежала рябь из теней и солнечных бликов, зазеленели листва и трава, зазвенели струны арфы.
«ПРОХОДИ, СОБРАТ», — сказал сфинкс.
И мы вместе вступили в море солнечного света.
И сфинкс, и зыбучие пески, и тусклое серое небо исчезли, как будто их никогда не было. Под нашими ногами белели выложенные в круг мраморные плиты, вокруг них стояли низкие скамьи, а за скамьями зеленели те самые деревья, какие представали моему мысленному взору, когда я слышала музыку Кида. Стройные, статные, с изящными перистыми листьями, которые шептали что-то под дуновениями легкого ветерка, наполненного пением арфы, совсем не такого, как сокрушительное дыхание сфинкса. Но внезапно мелодия арфы смолкла.
— Чудовище!
Оглушительный крик разорвал ласковую, полную шепотов тишину. Со скамейки вскочил худощавый старик с совершенно белой бородой. Он высоко поднял арфу и резким движением провел рукой по струнам.
По мрамору у него под ногами пробежала рябь.
— Уходи! — прокричал старик. — Уходи, чудовище, или предстань перед гневом Круга!
— Погоди! — крикнул Кид. — Выслушай меня, Периус. Я исправился! Я не такой, как был. Разве смог бы я попасть сюда, если бы не исправился?
Периус занес руку для удара, но остановился. Ужас и гнев, исказившие его резкие черты, сменились любопытством.
— Не думай, что сумеешь одолеть меня, — предупредил он. — Даже с этим… гнусным порождением дисгармонии у тебя в руках.
Дисгармонии? Неужели он говорит о чудесном инструменте? Но я не слышала от гитары Кида ни одной фальшивой ноты. Ни разу. Даже те странные, горькие несогласованные аккорды, которыми Кид пытался уничтожить сфинкса, были причудливо гармоничными.
— Я не хочу бороться с тобой, Периус, — ответил Кид. — Разве я сражался с тобой раньше? Разве я не ушел покорно в изгнание, когда мне приказали Старейшины?
Старик все еще воинственно ершился.
— Тогда почему ты вернулся? Запрет еще не снят. Как сумел ты пройти мимо Страж-зверя?
— Мне помогли. — Кид указал на нас. — Мне помогли эти пять подруг. Моих собратьев, — он подчеркнул последнее слова, чтобы Периус осознал его важность.
Периус впервые обратил внимание на что-то еще, помимо Кида и его гитары.
— Пять девочек… — проговорил он. — Ты и пять девочек прошли мимо сфинкса?
Кид улыбнулся.
— Присмотрись внимательнее. В них скрыто больше, чем кажется.
Периус пристально оглядел нас. Одну за другой. Потом медленно кивнул.
— В них чувствуется дух Гармонии, — сказал он. — Такие могут стать Музыкантами, если у них есть дар.
— Видишь? — шепнула я Хай Лин. — Я говорила, мы выступали хорошо.
— Тс-с! — шикнула она, но ее губы невольно растянулись в улыбке.
— Девы Гармонии, приветствую вас на Барде. Но мне не нравится компания, которую вы водите!
— Пожалуйста, — торопливо заговорила я, — выслушайте его! Он очень хочет вернуться домой!
— Запрет не снят, — повторил старик, но уже не так строго.
— Я прошел мимо сфинкса! — настаивал Кид. — Неужели этого мало для того, чтобы выслушать меня еще раз? Дядя, прошу тебя!
Дядя? Неужели дядя Кида так обращается с племянником?
— Почему ты хочешь вернуться в мир, чьи законы и обычаи ты попрал? — спросил дядя Периус.
— Ты не понимаешь. Я… Мое место здесь. В любом другом месте я выпадаю из Гармонии. Выслушай. Я написал песню. Может быть, ты поймешь…
— Не прикасайся к ней!!! — Периус опять поднял арфу, выставив ее перед собой, как оружие. — Если ты прикоснешься к этой гнусной вещи, я…
— Хорошо! Хорошо! — Кид протянул пустые руки.
— Просто спой, — предложила я. — Или хотя бы прочитай слова. Думаю, этого хватит, он поймет.
Кид медленно продекламировал слова «Возвращения домой». Периус слушал, склонив голову набок, как будто одно его ухо слышало лучше другого. Голос Кида, без сопровождения волшебной гитары, был таким же, как голос любого другого человека, — не лучше и не хуже. Но в нем слышались такая грусть, такое одиночество, такая тоска по всему, что он оставил дома, что он растрогал бы даже каменное сердце. А у Периуса сердце все-таки было обыкновенным, человеческим.
— Стой здесь, — наконец велел он. — Я пойду соберу Круг. Пусть они примут решение. Но помни, племянник: я тебе верю. Ты повзрослел.
Как выяснилось, мы не имеем права ступить за пределы мраморного круга, пока наша судьба не будет решена. А Киду запрещалось даже прикасаться к гитаре. Корнелии пришлось снять инструмент у него с плеча и положить его прямо на мраморный пол. Я не понимала их страхов. Ясно, что это был не обычный инструмент, но все-таки какой вред может принести одна гитара? Особенно если на ней никто не играет… Однако здесь — их мир, и мы должны соблюдать их правила.
