— А вот и закуска.
Диба закрыла глаза. Только бы не смотреть на эту страшную рожу. А в голове все вертелось и вертелось: «Ни-че-го-шень-ки ничего, ни-че-го-шень-ки ничего…»
Ничегошеньки ничего.
Ничегошеньки ничего.
Ничего.
И нонпушки.
Диба открыла глаза.
Ничего и нонпушки! Ничто и нонпушка! Нонпушка и ничто!
Гигантская пасть Смога сладострастно приближалась к отчаявшейся девочке. Что ей оставалось делать? Она подняла пустой револьвер, в котором не было ни единого заряда.
«Не может быть! — вдруг пронеслось у нее в голове. — Неужели… Да-да, это не ошибка! В Книге все было правильно! Не „ничего, кроме нонпушки“ боится Смог, а „ничего и нонпушки“».
В правой руке она крепко зажала револьвер, в левой держала наготове свой красный неозонтик с ящерицами. Смог был уже совсем близко. Она чувствовала его зловонное дыхание. Вся его масса уплотнилась, сбившись в мрачную, стремительно несущуюся по воздуху фигуру, которая казалась почти осязаемой.
Злобное и сластолюбивое рычание сопровождало этот стремительный полет.
«Значит, он боится не „чего-то“, а „ничего“! А чем сейчас заряжена нонпушка? Ничем! Когда я стреляла „чем-то“, ну, скажем, осколком кирпича, он выстреливал, и осколок превращался в целый кирпичный дом. Виноградная косточка — в виноградник. И если я сейчас пальну в него „ничем“, он выбросит это „ничто“ из себя и оно тоже вырастет! Вырастет до невероятных размеров! Значит, если я сейчас нажму…» И Диба нажала на спусковой крючок.
Раздался оглушительный выстрел, только на этот раз из ствола почему-то ничего не вылетело: ни пламени, ни заряда. И отдача была какая-то странная: Дибу не оттолкнуло назад, а, наоборот, сильно дернуло вперед, и, чтобы не растянуться на иолу разрушенной вдребезги лаборатории, ей пришлось, спотыкаясь, пробежать несколько шагов вперед. Но на ногах она все-таки удержалась.
В то же мгновение в ствол нонпушки со страшным ревом и свистом устремился воздух.
От закрывшей все небо тучи Смога оторвался огромный шмат дыма! Бешено вращаясь, словно смерч, он вытянулся в длину, устремился к Дибе и мгновенно всосался в ствол револьвера!
Безобразная голова Смога в небе сразу прекратила движение вниз и поплыла в сторону. Рот захлопнулся, на клубящемся лице проступило выражение растерянности.
И разумеется, размеры ее уменьшились, словно она слегка усохла.
Вдруг контуры облака изменились: голова размылась, из нее вытянулись несколько тонких дымных вихрей, и туча стала похожа на скачущую лошадь. Вот лошадь эта встала на дыбы, в чреве ее что-то сверкнуло, она оглушительно заржала, зеленым глазом окинула город и бросилась на Дибу.
Но теперь Диба долго не думала. Она снова подняла слегка отяжелевшую нонпушку, прицелилась…
«Осталось пять пустых зарядов», — подумала она и надавила на пуск.
По всему небу, от края и до края, пробежал оглушительный шелест, похожий на шипение и свист одновременно! На этот раз звук был даже громче, чем в первый. Еще один смерч выстрелил из облака, захватив огромную его часть, пронесся по небу и исчез в стволе нонпушки.
Раздался щелчок, барабан повернулся, и следующее пустое гнездо встало на свое место перед молоточком ударного механизма, готовое к новому выстрелу. Диба выстрелила еще раз, и снова обратная отдача рванула ее вперед.
Три выстрела — и три гнезда в барабане заполнены! Нонпушка всосала в себя не менее половины Смога. И он наконец-то понял, что происходит, он понял, что за враг стоит перед ним. Тогда он весь подобрался и клубящейся зеленоватой массой, словно грозовой фронт, помчался по небу.
Диба твердо расставила ноги, тщательно прицелилась и сделала еще два выстрела подряд. Словно жидкое тесто, от облака один задругам оторвались огромные клоки Смога, потянулись вниз и со свистом и грохотом влетели в ствол нонпушки.
«Остался один, последний», — подумала Диба.
Теперь по небу носилось лишь маленькое облачко, жалкие остатки Смога. Впрочем, и этого было бы достаточно, чтобы залить Нонлондон смертельным огненным дождем. Главное, не дать ему уйти. Облачко то и дело резко меняло направление, кружило вокруг башен, укрывалось за высокими крышами. Оно было уже в нескольких километрах от фабрики — Смог явно спасался бегством.
«Только спокойно», — сказала себе Диба.
Облачко поплыло в сторону неосвещенных улиц, намереваясь спрятаться там за крышами. Тогда Диба прицелилась не в само облачко, а туда, куда оно направлялось, чтобы сделать выстрел с упреждением.
Как только передний край его совместился с линией прицела, Диба нажала на курок.
Ура!
Последний клок Смога, изо всех сил сопротивляясь мощному потоку воздуха, принимая самые разные пугающие и страшные обличья, в конце концов вытянулся длинной, горизонтальной струей, завертелся бешеной спиралью и с оглушительным шумом устремился к стволу нонпушки. Несколько секунд в ночном небе Нонлондона бушевал этот свирепый торнадо, смерч ядовитого дыма, пока не всосался полностью, до последнего клочка! Многие потом говорили, что в это мгновение слышали над городом чей-то громкий, отчаянный крик.
Наконец рассветное небо над Нонлондоном расчистилось полностью. В нем снова сияла прекрасная лунья-шалунья, окруженная хороводом блуждающих звезд.
Прошло уже довольно много времени, а Диба все стояла, слегка пошатываясь от усталости, на самом верху полуразрушенной фабрики. Опустив правую руку, она осторожно сжимала рукоять нонпушки. Трудно было отделаться от ощущения, что револьвер в ее ладони подрагивает.
Наконец она отыскала взглядом более или менее крепкий стул; спотыкаясь, подошла к нему и тяжело опустилась на сиденье.
— Ну, Диба, ну, девочка! — раздался голос Книги. — Я все видела! Это было просто потрясающе.
А Диба и думать-то забыла, что Книга тоже здесь и могла наблюдать ее подвиги. Она наклонилась, подняла тяжелый фолиант с заваленного обломками пола и тщательно вытерла пыль с обложки.
— Ты в порядке? — спросила она Книгу.
— Нормально, — ответила Книга. — Представляешь, он вырвал у меня несколько страниц и сжег! Хотел запугать меня. Надо сказать, у него это получилось. А ты как?
Диба устало усмехнулась.
— Кажется, тоже ничего.
Вдруг зашевелилась куча мусора возле камина, и в облаке пыли оттуда появился — кто бы это мог быть? Ну конечно, Кисляй! Громко шурша, он запрыгал по грязному полу к ногам Дибы. Диба подняла его и аккуратно отряхнула и вытерла.
— Ну а ты что там стоишь? — поманила она свой геройский неозонтик, и тот резво прыгнул к ней на колени.
Они молчали и слушали, как внизу, на улицах Нонлондона раздаются взволнованные победные крики.
Вдруг поблизости послышался шорох, и кто-то натужно закашлял. Диба посмотрела в сторону шума. На полу сидел герр Зонтоломайстер и смотрел на нее круглыми от ужаса глазами. Похоже, теперь он боялся Дибы не меньше, чем недавно боялся самого Смога.
— Это… ты… это… самое… — прошептал он.
— И давно вы очнулись? — не удержалась от легкой иронии Диба.
Зонтоломайстер принялся нервно шарить вокруг себя, поднимая клубы пыли. Он надеялся, что его верные зонбики не покинули его. Но рядом нашелся только один. Все остальные либо были погребены под грудами кирпичей и погибли, либо просто разбежались.
— Не подходи ко мне! — вдруг ни с того ни с сего взвизгнул он.
Потом отполз подальше, вцепившись в свой единственный зонбик, и наконец поднялся на ноги.
— А? Что? Смог!.. — понес он какую-то чушь. — Это все… ты… это все твоя… — Он задохнулся, беззвучно хватая ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег.
Потом вдруг сорвался с места, вскочил на полуразрушенную стену лаборатории и сиганул вниз.
Дибе не было видно, как повелитель сломанных зонтов, вцепившись правой рукой в рукоятку единственного оставшегося у него зонбика, летит по воздуху, как бешено работает, раскрывая и закрывая купол, его верный раб, как развевается на ветру, оставляя за собой хвост рыжей кирпичной пыли, одежда Зонтоломайстера. Слышен был только его жалобный вой, но и тот скоро затих.
Диба быстро вскочила на ноги.
— Скорее, — сказала она и запнулась. — Нам нужно… я должна…
Но она и сама не знала, что сказать дальше.
— Да не волнуйся ты, — успокоила ее Книга, — ведь он видел, как ты разделалась со Смогом. Он теперь так напуган, что думает только о том, чтобы унести подальше ноги. А добраться до него мы всегда успеем.
Диба снова опустилась на стул.
— В общем-то, ты права, — сказала она. — Если нам и придется с ним разбираться, мы теперь знаем, что делать. Перечинить все его зонбики — и все дела, ведь кроме них, у него ничего нет!
