Олив споткнулась о торчащий камень и с размаху приземлилась на выставленные вперед ладони, ободрав их о голую скалу. Колючие стебли растения с розовыми цветами впились в ее раны. Кровь ярче даже кроваво-красной краски, поджидавшей в спальне, проступила на пораненной руке.
Олив подняла глаза. Там, где в зарослях папоротника-орляка только что мелькал мягкий рыжий мех Горацио, уже ничего не было – лишь серые сучья кустов подергивались на ветру. Отряхивая саднящие руки, Олив с трудом встала и снова осмотрела холм. Далеко внизу, справа, она уловила шорох мелькнувшего пышного оранжевого хвоста.
– Горацио, пожалуйста! – закричала она, бросаясь вслед за вспышкой рыжего меха. – Не сердись на меня!
Ответа не было.
К тому времени, как Олив добежала туда, где она заметила что-то оранжевое, Горацио и уже след простыл. Вокруг буйно разросся густой кустарник, а впереди был лес, покрытый коричневым с золотом балдахином. Олив оглянулась через плечо и поняла, что не знает, как вернуться к раме. Холмы сливались воедино, похожие, как близнецы, гребни вздымались один за другим, а церквушка исчезла из виду.
– Горацио! – взвыла Олив, охваченная ледяным ужасом. – Я потеряла раму! – Ее руки тряслись. Кровотечение так и не остановилось, и узкий алый ручеек сбегал по ладони вдоль линии жизни. – Горацио!
Что-то мягко хрустнуло в раскинувшемся перед ней лесу. Олив замерла, прислушиваясь. Ей показалось, что между стволами мелькнул еще один проблеск рыжего. Прежде чем тот исчез, Олив бросилась вдогонку – в лес.
Она неслась, вглядываясь в серые стволы, а под ее кедами хрустел ковер из бурых и золотых листьев. И вот снова – где-то в тенях мелькнул намек на оранжевый мех. Олив побежала за ним, в гущу шелестящих деревьев. Казалось, небо потемнело еще больше, и запах вокруг как-то изменился. Вместо цветочного аромата холмов тянуло чем-то более резким и дымным. Олив остановилась, чтобы глубоко вздохнуть, и еще раз оглядела лес: не покажется ли снова пушистое рыжее пятнышко. Но на сей раз она увидела не пушистое и не рыжее – а твердое, темное и деревянное, выступавшее поодаль из березняка. Стараясь как можно тише хрустеть листьями, Олив на цыпочках подобралась поближе.
Крохотный домик, вряд ли больше, чем лачуга, ждал ее на небольшой полянке. Деревянная крыша покосилась. Стены были построены из как попало сложенных камней. Над домишком, словно защищая его, высился исполинский дуб, а из трубы поднимался, извиваясь на ветру, шлейф нарисованного дыма. Дверь домика была открыта, и за этой дверью Олив заметила что-то оранжевое.
– Горацио! – вскричала она, бросившись внутрь прежде, чем кот вновь пропал из виду.
Но поприветствовал ее вовсе не кот.
– Привет-привет, – произнес низкий мужской голос.
Горацио сидел у ног человека, стоявшего в дверях домика. Человек был высок – так высок, что почти упирался головой в потолок своей хижины, – и молод, и очень худ, с рыжеватыми волосами, острыми скулами и сильной квадратной челюстью. Что-то в нем напомнило Олив о Робин Гуде. Может, старомодный британский акцент… а может, лук и колчан стрел, висевшие на стене как раз напротив открытой двери, но уж точно не наряд. Подойдя поближе, Олив увидела, что брюки у незнакомца рваные и залатанные, а на рубашке – пятна сажи.
– З-здравствуйте, – запинаясь, пробормотала Олив. – Это мой кот, – добавила она, показывая на Горацио. – Ну, вроде того.
– Так теперь он, выходит, твой? – молодой человек улыбнулся. От улыбки его лицо стало даже красивым, и теперь, несмотря на лохмотья, он еще больше походил на Робина Гуда из телесериала. – Рад это слышать. За то время, что мы с ним знакомы, он успел сменить не одного владельца.
– О… – медленно проговорила Олив. – Так он бывал тут – в смысле в этой картине – раньше, раз вы уже виделись?
– О да, – сказал молодой человек. Он наклонился почесать Горацио между ушами. Кот подставил голову под руку и зажмурил зеленые глаза. Олив редко когда видела Горацио таким гладибельным. – Мы очень старые знакомые.
– Похоже на то, – согласилась Олив, неловко переминаясь с ноги на ногу и пытаясь не вытереть машинально о футболку окровавленные ладони. – Что ж… мне жаль снова его забирать, но мне нужно, чтобы он проводил меня обратно к раме.
Олив перевела взгляд с парня на Горацио. Тот тоже спокойно посмотрел на нее.
– Горацио, – заявила она, с намеком подняв брови, – ты разве не говорил, что нам надо выбираться отсюда?
Горацио не отвел глаз.
– Незачем спешить, – ответил кот. – Теперь мы в полной безопасности.
Олив вновь повернулась к молодому человеку и указала на холмы за лесом.
– Понимаю, это очень глупо, но я заблудилась и не знаю, как теперь…
– Дитя, да у тебя кровь идет, – перебил незнакомец. Он чрезвычайно бережно взял Олив за запястья и притянул ближе, повернув ее руки ладонями вверх, чтобы лучше рассмотреть. Его собственные руки были очень холодными, что, как уже было известно Олив, значило, что молодой человек с самого начала был нарисованным, а не замурованным и превратившимся в рисунок человеком – таким, какой стала бы сама Олив, задержись она здесь слишком надолго. – Лучше позволь мне промыть твои раны, – заметил он.
Олив взглянула в нарисованные глаза. Кто-нибудь другой, пожалуй, назвал бы их цвет орехово-карим, но Олив было видно, что в глазах юноши смешались зелень, янтарь и золото. Олдос МакМартин мог быть очень плохим человеком, но художник он был очень хороший – раз уж сумел изобразить их настолько сияющими и живыми. Уж Олив-то знала, до чего непросто рисовать глаза.
– Все в порядке. Здесь нам определенно ничего не грозит, – сказал Горацио, заметив, что девочка колеблется. Олив перевела взгляд с нарисованных глаз молодого человека на ярко-зеленые глаза Горацио, и кот успокаивающе кивнул.
– Ладно, – наконец сказала она. – Но оставаться надолго мне нельзя.
Молодой человек с улыбкой кивнул и повел ее внутрь крошечного домика.
В маленькой железной печке в углу полыхал нарисованный огонь, и нарисованный дым шел вверх по трубе. Печка дышала мягким теплом, и мерцание пламени напомнило Олив о свечах, что горели в окнах нарисованной Линден-стрит. Но в домике оказалось полно и других вещей, заставивших ее надолго забыть об очаге. Стены единственной тесной комнатки украшала дикая коллекция: связки сушеных цветов и трав, плотницкие инструменты, кухонная утварь, зеркальце, кастрюли и сковородки, кусочки меха, перья, шнуры и струны. Хлама здесь было не меньше, чем на чердаке особняка. Но эти вещи выглядели куда более потертыми и простыми, чем чердачные древности. Это были пожитки человека, у которого не было даже самого необходимого, зато много ненужного барахла в количестве, достаточном, чтобы захламить весь третий этаж.
– Так вы… тут живете? Все время? В одной этой комнатке? – спросила Олив прежде, чем сообразила, что такие вопросы могут показаться довольно грубыми, и от души пожалела, что не может запихнуть их обратно в рот.
Но незнакомец лишь улыбнулся. Он поднял глаза от квадратного столика, за которым складывал в несколько слоев полоску ткани.
– Именно так.
– Совсем один?
Молодой человек не перестал улыбаться.
– Так и есть. Тут только я да несколько животных, с которыми я подружился. – Он показал рукой наружу, в сторону леса, где в ветвях деревьев попискивали птицы и белки, затем окунул сложенную ткань в банку с чем-то, выглядевшим как вода, и осторожно промокнул ладонь Олив.
Олив дернулась и закусила губу, но позволила юноше и дальше промывать рану, хоть руку и щипало. Нарисованные пальцы были холодны, как камни в речной воде. Она еще раз оглядела убогую комнатку, прежде чем опять опустить взгляд на костлявые пальцы незнакомца. Олив вдруг испытала безумное желание принести ему еду, а может, и красивую новую одежду, пока не вспомнила, что он был картиной, а не человеком, который способен был испытывать голод или холод.
– Готово, – наконец сообщил молодой человек и показал ей мокрую тряпку. На глазах у Олив брызги воды и алые потеки ее крови выцвели и исчезли, и ткань восстановила свой прежний вид.
– Ну, Олив, – спросил он, отшвырнув тряпку на пол (та перелетела на привычный крючок в стене и аккуратно расправилась), – как тебе твой новый дом?
Олив осеклась:
– Откуда вы знаете, как меня зовут?
Молодой человек моргнул.
– Горацио рассказал, – помолчав, ответил он.
Олив покосилась на Горацио, который удобно устроился у ног парня и умывался.
– Все в порядке, Олив, – сказал кот, снова перехватив ее взгляд. – Можешь ему доверять.
Снаружи раздался мягкий глухой звук. Олив завертела головой, но ни Горацио, ни молодой человек, казалось, этого не услышали. Наверное, просто ветер, сказала себе Олив.
