А теперь мы ненадолго покидаем наших друзей возле навесного моста — до тех пор, пока мысли их не приобретут совершенно другое направление.
О ТОМ, КАК ИШМАТ СТАЛ ФРЕНСИСОМ
— О чем думаешь, эй, Аламазон? — спросил Ишмат, срывая с кустов очередную горсть плодов паслена.
— О сокровищах.
— О чем, о чем? — чуть не подавился от неожиданности Ишмат. — О каких сокровищах?
— О настоящих, о каких же еще? — вытаскивая ноги из воды, ответил невозмутимо Аламазон. — Ты что, не дочитал книгу?
— Я… я просмотрел ее.
— Просмотрел! — презрительно покачал головой Аламазон. — Но если даже толком и не прочел, все равно обязан был задуматься: почему им можно было искать сокровища, а нам — нет?
В первые дни летних каникул Аламазон случайно напал на книгу Джека Лондона «Сердца трех». Залпом прочитал ее. Мужество веселых и упорных кладоискателей, преодолевших страх смерти, ужасы пещер и подземелий, крепко запали ему в душу. Он просто бредил этими героями. Конечно, тут же дал прочитать книгу своему «оруженосцу»-так звали Ишмата за то, что он повсюду, как тень, следовал за Аламазоном, а тот, вот тебе раз, только «просмотрел» ее!
— Ты что же, кроме паслена, ни о чем не способен думать? — не давая Ишмату возможности оправдаться, накинулся Аламазон на друга. Но тот и не думал оправдываться.
— Дурак я, что ли, чтобы попусту ломать голову? — ответил он, жуя сладкие плоды. — Эти твои кладоискатели все время мечутся из пещеры в пещеру, а ради чего ради золота. К тому же они все время вынуждены голодать. Разве это жизнь?
— Эх ты! — махнул рукой Аламазон. — Все о том же…
И тут же, снова загораясь, громко и возбужденно заговорил:
— Ты подумай, голова твоя садовая: если у индусов в пещере находят сокровища, у народа майя вон что отыскали, то почему же в пещерах у узбеков не найтись чему-то похожему? У нас ведь какая древняя история, чего только в ней не было! Чует мое сердце: если в нашем Джиндагаре пещеры не кишат кладами, то отрежь мне ухо. Просто никому не пришло в голову поискать их. На смуглом лице Аламазона заиграла улыбка.
— Эх, найти бы нам хоть один клад! Мы тогда смогли бы сделать людям столько добра!
И он, как всегда, стал фантазировать.
— Что в первую очередь? Ну, конечно, построили бы рядом с пастбищем стадион на десять тысяч мест.
— Йе-йе! — Ишмат от удивления даже перестал жевать. — Да у нас в кишлаке всего каких-то две тысячи жителей. Зачем такой большой стадион?
— Ну… ну это теперь их маловато, — чуть смутившись, справился с замешательством Аламазон. — В будущем их будет здесь знаешь сколько! Ты слышал, говорили на собрании, что темпы роста населения увеличиваются. Вот, к примеру, у Арифака одиннадцать детей. У каждого из эгих детей будет еще по одиннадцать. Потом и у детей этих детей будет еще столько же. Посчитай, что получается!
Ишмату совсем не хотелось считать, и он вяло возразил:
— До, но не все же останутся в кишлаке. Смотри, сколько уезжает в города, сколько отправляется учиться или в армию.
— Когда наш кишлак станет таким прекрасным, как мне видится, — твердо сказал Аламазон, — никто не захочет отсюда уезжать! Да он и так красивый! Но если здесь будут многоэтажные дома, такие, как в городе… да чайхана из мрамора, которую возведут возле самого сая, под деревьями, да еще новый мост над Кочкарсаем… A если еще и улицы заасфальтируют!
Опять Аламазон размечтался. Ишмат слушал его не перебивая. Но когда речь пошла о перилах, на мосту, которые будут из чистого серебра, он не выдержал:
— Чайхана чайханой, но нужно бы подумать и о приличной школе.
— Можно еще и самсозую. А если будет так много людей, как ты говоришь, то и шашлычная бы не помешала!
— Да еще установим огромный памятник Ахмадалиата, не слушая его, мечтал Аламазон.
Ахмадали-ата, всю жизнь проработавший учителем начальных классов, умер два года назад, но и сейчас его частенько вспоминали добрым словом в Таштака. Он был не только учителем, но и воспитателем в самом лучшем значении этого слова, и ученики его всегда с успехом выдерживали экзамены даже в столичных вузах. Двое его учеников носят звание Героя Советского Союза, один стал министром, а есть один, который работает самим директоров масложиркомбината! Но зачем далеко ходить: Ахмадали-ата учил ведь и самого Аламазона!
Выпалив все это, Аламазон задумался. Кажется, все предусмотрел. Но ведь еще неизвестно, какой клад найдешь. Наверно, надо сначала найти сокровища, а потом уже распоряжаться. Ведь, как говорит Назар-алкаш, «чем больше у тебя денег, тем больше расходов». Помолчав немного, он тронул Ишмата за плечо:
— Так что, за дело?
— Какое дело? — изумился Ишмат.
— Надо идти за кладом.
— Еще чего! Ты что, все это всерьез?
— Серьезней не бывает. А для чего ж мы все это говорили?
— Это ты говорил, а не я. Ты что, думаешь, что тебе в пещере сокровище приготовлено? Мол, приходи, дорогой Аламазон, и бери меня, если хочешь.
— Эх, ты! Трус ты, вот что! Я хотел тебя назвать Френсисом, а ты недостоин этого, как я посмотрю! А как было бы хорошо: я — Генри, ты — Френсис!
Поменять прозвище — это была давняя мечта Иигмата.
С самого раннего детства его в минуты гнева называли «ишма» — толстяк, пузатый. И угораздило же его имени быть похожим на эту дрянную кличку! И хотя прозвище «толстяк» необычайно подходило кругленькому как футбольный мяч, Ишмату, ему казалось, что кличка явно несправедлива. Но если его назовут Френсис, то мальчишки перестанут дразнить «толстяком». В самом деле, какое из бранных слов похоже на Френсиса? Нет таких слов! И он задумался.
Аламазон нетерпеливо наблюдал за ним. Перед этим он долго размышлял. В общем-то Ишмат недостоин носить это имя. И имени Генри он тоже недостоин. Но ведь не будешь же носить два имени сразу, хотя и одно, и второе имя словно созданы для Аламазона. Справедливость требовала, чтобы он уступил одно из них Ишмату. А поскольку в поединке двух братьев победителем все-таки оказался Генри, то Аламазон решил, что-что, а это имя он не уступит!
— Ну, что? — не выдержал он.
— Ты не спеши, — примирительно проговорил Ишмат. — А откуда мы знаем, есть ли вообще золото в Джиндагаре.
— Есть! Если нет, отрежь мне уши. Говорят, что оно может быть в самом конце пещеры — в Зимистансарае. Там вполне могли зарыть когда-то клад.
— А что мы возьмем с собой? Из еды, конечно, — начал сдаваться Ишмат — Ты думаешь, мы сможем так долго голодать, как эти… из книги?
— Не горюй! Я уже позаботился о своей дружине, — торжественно объявил Аламазон.
Он встал на глыбу камня и выпрямился, высоко подняв голову. Торжественно объявил:
— Раз ты согласен, то двинемся. Готовься, Френсис! Мы отправляемся в священный поход. Впереди — Джиндагар. И хотя Ишмат в душе скорее готов был вечно сидеть на берегу спокойного, тихого сая, жуя что-нибудь вкусное, чем подвергать себя опасности в пещерах, он молча кивнул головой. Раз Аламазон сказал, значит так тому и быть.
На следующее утро, еще до восхода солнца, он отправились в путь.
Селение еще спало. На склоне горы влажно поблескивала роса. Молчали птицы. Ежась от предутреннего холода, мальчики выбрались на узкую тропку, прижатую к восточным склонам Елкантага. Они прошли мимо водопада, потом долго карабкались вверх — туда, где по камням, то пропадая, то возникая в расщелинах, протекал голубой, ослепительной чистоты арык, прозванный Джаннатарыком — райским. Именно возле него и находился знаменитый Джиндагар.
В пещере было влажно и прохладно. У самого входа и дальше валялись старые и совсем еще свежие кости — наверно, сюда утаскивали хищники свою добычу. Перья хилол-кекликов, рассыпанные повсюду, при каждом шаге щекотали лицо, взметываясь вверх мягким пушистым облаком.
Наши кладоискатели, гордо вступившие в пещеру, подобно сарбазам,[5] вскоре замедлили шаги — свод пещеры с каждым шагом становился ниже. Мальчики сгибались все больше и больше, оберегая фонарь, которыми они освещали дорогу.
Вскоре пришлось ползти, держа фонари в вытянутых руках и волоча за собой увесистые сумки с продуктами.
Пыхтя, обливаясь потом, ползли они, натыкаясь то на каменные выступы, то скользя руками по влажной глине и каждую минуту боясь покатиться куда-то вниз, то обдирая колени и отплевываясь от пыли.
— Когда же это кончится? — ныл Ишмат, вслед за Аламазоном нащупывая в темноте путь, слегка задыхаясь, так как верткий, быстрый Аламазон опережал своего спутника. Тогда Аламазон задерживался, подбадривал Ишмата;
— Ничего, это еще только начало! Не бойся, скоро сделаем перерыв. Не все же только ползти!
Спустя некоторое время и впрямь они добрались до места, где можно было поднять голову и даже сесть.
