Илона Волынская - Князь оборотней

— Я вообще-то издеваюсь, — пробормотала Кыыс, но толстая жрица ее уже не слушала.

Она с хрустом проломилась сквозь низко свисающие ветки сосны и воспарила над охотниками в просвете меж деревьями.

— Вытянуться цепью — через одного, охотник — стражник, да-да, стражников тоже касается! Зажгите факелы! Кричите! Стучите! Пусть собаки лают! Мы поднимем шум! — она ударила кулаком по ветке, та закачалась, стряхивая снег. — И тогда проклятый зверь вскочит со своего лежбища и побежит, побежит…

Задрав головы, охотники ошалело глядели, как толстая жрица, похожая на большую сине-белую муху, мечется под сенью дерев. Только мухи жужжат, а эта — орет.

— По-моему, она слегка перепутала вид нашей дичи, — буркнула Кыыс.

— Шумите, говорю! — разорялась Синяптук. — Или мне подогреть ваше желание служить Храму? — она скрючила пальцы — между ними вскипел Огонь.

Стражник ударил древком копья по стволу. В тишине стук прозвучал глухо и жалко.

— Стучите! — прорычала Синяптук.

Стражники грянули копьями по древесным стволам. Растерянный Покчо дернул за ремень своего ездового пса — пес нерешительно гавкнул.

— У-лю-лю! — вдруг завопил кто-то…

Из заснеженных кустов выметнулся отощавший после Долгой ночи заяц. Щелкнул самострел, стрела вонзилась зайцу в бок, опрокинув его в снег. Охотник подвесил тушку к поясу. Через мгновение орали все. Растянувшись длинной цепью, охотники бежали по лесу. Собаки рвались с ремней и захлебывались лаем. Из подлеска сыпалась дичь.

Словно все зверье, что охотники упустили, гоняясь за храмовым преступником, своей волей вернулось к ним. Неслись обезумевшие зайцы. Юркой лентой метнулся по кустам соболь, бессмысленно путая след, побежала обезумевшая от ужаса лисичка. Свистели стрелы, и даже стражницкие копья пришпиливали дичь к стволам сосен.

«Мы не умрем! — думал Димдига. — Не сдохнем с голоду посреди тайги, оставшись без чумов, байдары и припасов! Шаман не прав, Хозяин тайги не гневается на нас!» Он снова выстрелил, попал, побежал дальше. Одурев от азарта охоты, неслись отпущенные с ремней псы. Димдига мчался вперед, как настоящий егдыга-богатырь, взвихряя за собой снег, красный снег, пропитанный кровью убитой дичи… Красный снег!

Димдига зацепился снегоступами и рухнул ничком. Холодная снежная маска облепила лицо, возвращая трезвость мыслей. Размахивая копьем с насаженной на него лисой, пробежал храмовый стражник. Глаза его выпучились так же безумно, как у мертвой лисы, и так же страшно скалились зубы. Димдига видел спины стражников, обтянутые ярко-синей кожей форменных курток, и родовичей в охотничьих парках — они бежали и убивали, убивали! А дичь все не кончалась!

«Хозяин тайги посылает столько дичи лишь тем, кто сделал ему доброе. Мы ничего доброго не делали. Значит…»

— Маячка! — одними губами прошептал он. — Морок! Этого ничего нет! Это все нам маячится!

Он уже хотел предостерегающе заорать, останавливая обезумевших родовичей, но все перекрыл вопль жрицы:

— Бросьте эту мелочь! Медведь! Мне нужен медведь!

И медведь вышел навстречу.

Крики стихли. Прекратил орать один охотник, второй, смолк и метнулся за ноги хозяина пес, стражник еще гаркнул что-то в наступившей тишине и смущенно закрыл рот рукавицей.

— Я же сказала, что он побежит, — зависая над охотниками, пробормотала жрица Синяптук. — Правда, я думала, он от нас побежит, а не к нам… Но, как говорится, зверь бежит на ловца!

— Голодный медведь — да, — кивнула Кыыс. — Бежит. На ловца.

Медведь вовсе не выглядел голодным. Здоровенный лохматый черный зверь, слишком сильный и гладкий после Долгой ночи. Светясь, как фонарь над входом в род-совет, жрица Синяптук опустилась на землю — на безопасном расстоянии от медведя. Испытывающе уставилась ему в морду. Медведь уставился на нее в ответ.

— Это он? — уголком рта процедила жрица Синяптук. — Жрица Кыыс, вы ж его знаете — он это?

— Я его знаю в лицо! — приземляясь за спиной у Синяптук, буркнула Кыыс. — А не, простите, в морду!

Жрица Синяптук запустила руку за пазуху и вытащила листок бересты. С рисунка глядела простецкая мальчишеская физиономия, плоская, как бубен, с маленькими глазками, тупо и сонно пялящимися из-под низко нависающих бровей, и короткими, наверняка жесткими, как медвежья шерсть, волосами. Жрица покосилась на рисунок, на медведя, снова на рисунок… и разочарованно выдохнула:

— Безобразие! В человеческом облике нарисовали, а в медвежьем…

— Вернетесь в Храм, предъявите претензии своему начальству, — отрезала Кыыс.

Синяптук сморщилась, точно полную горсть черемши в рот запихала, и решительно шагнула к медведю.

— Хадамаха, подданный Храма медвежьей национальности! — рявкнула она.

Медведь дернулся — аж лапы подогнулись — и отступил назад.

— Брат Медведя из племени медвежьих людей Мапа, — поправила Кыыс, но Синяптук не обратила внимания.

— Бывший стражник городской стражи ледяного города Сюр-гуд! Бывший игрок в каменный мяч!

При каждом выкрике Синяптук медведь испуганно пятился, а она наступала на него, и следом за ней шли Кыыс и храмовые стражники. Синяптук поняла, что она победила! Вот он, беглец, она нашла его, узнала, несмотря на медвежий облик.

— Вы обвиняетесь в разрушении храма Огня города Сюр-гуд и сотрудничестве с черными: шаманом Донгар Кайгалом и кузнецом Хакмаром из клана Магнитной горы! Однако, снисходя к тому, что вам только пошел четырнадцатый Долгий день от роду, а также к свойственной всем родичам медведей тупости и необразованности…

В маленьких глазках медведя мелькнула обида.

— …верховные жрицы Храма Айбанса и Дьябылла готовы дать вам возможность оправдаться и искупить свою вину…

— Если возможность — оправдаться, зачем еще что-то искупать? — спросил гулкий, слегка порыкивающий голос. — Выходит, вины-то не было.

Синяптук подозрительно поглядела на медведя — он сказал?

— Медведи, они не очень-то купаться любят, — сочувственно пробурчал храмовый стражник.

— Молчать! — бросила Синяптук. Бесстрашно шагнула к медведю — и ухватила его за мохнатый загривок. — Наговариваться тут будешь! — заорала она. — Айбанса и Дьябылла желают тебя видеть! А ну вылезай из шкуры! Будь человеком, животное! — она попыталась встряхнуть медведя, как щенка.

— Синяптук! Это не тот медведь! — взмывая в воздух, крикнула Кыыс.

Поздно. Глазки медведя заволокла алая пелена ярости. Неожиданно стремительным для такой туши движением медведь сгреб жрицу в охапку. Кинжальной остроты когти вонзились ей в плечо. Жрица закричала тонко и жалобно, как заяц перед смертью.

— Не стрелять, в нее попадете! — заорал десятник храмового отряда.

— Пламя, дура-колмасам, Пламя! — крикнула Кыыс, налетая сверху и швыряя медведю на макушку клубок Огня.

Тело Синяптук окуталось голубым ореолом. Взревев, медведь отшвырнул ее, как ребенок горячую головешку. Жрица ударилась об ствол сосны, упала в снег — под ней расплывалось кровавое пятно. Тенькнули самострелы. Медведь отскочил, стрелы кучно просвистели мимо, лишь одна воткнулась в толстую ляжку и застряла в густой шерсти. Медведь кинулся прочь.

— Взять его! — прохрипела Синяптук. — Пускайте собак!

Охотники отпустили ремни — псы кинулись. Одни со всех лап рванули назад — прочь от окровавленного снега, ревущего во тьме медведя, искрящей Пламенем жрицы. Другие, захлебываясь запахами крови, страха, азарта, с неистовым лаем ринулись за медведем.

Лай смолк, сменившись рычанием, ревом и отчаянным, предсмертным визгом. Жрица Кыыс запустила в темноту шар Огня. Прочертив пылающую дугу, шар пронесся под деревьями… Навстречу ему из тьмы вылетело тело собаки. Собака и шар столкнулись — туша осыпалась на снег серым пеплом. В мгновенной вспышке стал виден медведь. Он вскинулся на дыбы, широко развел передние лапы, точно готовился принять в объятия всю стаю. Молоденький пес-двухдневок насадился прямо на медвежьи когти. Еще одна собака забилась в снегу, медведь переломил ей позвоночник, третью разъяренный зверь сгреб лапами — оскаленная собачья башка отлетела в одну сторону, тело — в другую.

— Стража, к бою! — ворочаясь в снегу под сосной, хрипела Синяптук.

— А-а-а! — выставив копья, храмовые охотники кинулись к медведю.

— Стойте! — заорал им вслед Димдига. — Это ловуш…

Медведь вновь взревел… и их стало двое. Второй медведь вынырнул из-за деревьев. С размаху переломил копье и лапой отмахнулся от стражника. Стражник с воплем улетел в кусты, а вылез оттуда… медведь. И еще один. И еще. Громадные, как живые холмы, неслышные, как тени, и стремительные, как… как настоящие медведи! Затрещали в могучих лапах стражницкие копья, затрещали и кости… Впереди несся черный лохматый медведь, и в реве его слышались совсем человеческие интонации — точно приказы он отдавал. Взмах лапы — и медведи врезались в людскую толпу, отделив охотников от храмовых стражников.